Страница 46 из 58
– Что скажешь, Барти? – Первым нарушил молчание напарник.
– Не узнаю грозного Чака Бенкса. Господи, что с ним могло произойти?
– Что он нам только что наплел?
– Чак уверен в своей правоте и не думает о галлюцинациях и навязчивых идеях. Похоже, он и вправду верит в то, что говорит.
– Здорово ему промыли мозги. Выходит, кое-кто из хранителей все же выбрался из Файерлейка. Похоже, эта не просто секта, если может внушить такие мысли офицеру полиции.
– Он сказал, что существуют несколько подобных организаций, объединенных общими идеями, и если эта девушка с прекрасными глазами с этим связана, а я уверен, что да, то стоит понаблюдать за парочкой, живущей в бухте «Спящая черепаха».
– Они имели планы на Джека, а она была его девушкой. Вполне вероятно, что они захотят использовать ее в своих ритуалах.
– Значит, ей может угрожать реальная опасность, – задумчиво кивнул Таун.
– Барти, – прохрипел Дрю, остановившись напротив пешеходного перехода. – Ты не передумал? У нас полно других проблем. Ведь убийство Боуден может и не связанно с сектой или ее последователями. Нужно проверить другие, более правдоподобные, версии, – он ослабил тугой узел галстука и глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. По спине расползалась тянущая тупая боль. – Тот человек, что бродит по лесу может оказаться просто психом. Очередным, мать его, психом – и только.
– Ты предлагаешь закрыть дело? – Воскликнул Таун. – Не в моих правилах! Я вернусь к Бенксу, когда у меня будет больше информации или слежка за бухтой что-нибудь даст.
– У нас масса других дел, – задыхаясь, проговорил Грин.
– Все верно, вот и займись ими, а я продолжу расследование… Эй, напарник, ты чего?
Молодой полицейский испугано смотрел на белеющее с каждым мгновением лицо Грина, смотрящего куда-то через его плечо. Коп с силой рванул дорогой галстук и швырнул на землю.
– По… по… пт… – продолжая хватать ртом воздух, прошептал Дрю, сжимая рукой грудную клетку. Боль переместилась под грудину, не давая сделать вздох.
– Дрю… сердце? – Испугано воскликнул Таун, содрав с ремня висевшую рацию. – У тебя сердечный приступ! Скорее в машину! Постой, я помогу!
– Пт… повернись, – смог произнести Дрю Грин.
Барти резко обернулся, ожидая увидеть что угодно, но только не это. Он даже не сразу сообразил, что видит перед глазами. Асфальтированная дорожка слабо колыхалась, словно темные воды в легкий бриз. Полицейская машина скрылась в странном водовороте, слившись с общей массой живого моря маленьких тел.
Вороны в молчании поглядывали настороженными черными пуговками, смешно перетаптываясь на коротких лапках, словно в танце, открывая в немом крике клювы. В свете горящего светофора оперенье отливало синевой, и казалось, что по живому морю пробегает волна.
– Птицы? – Удивленно протянул Грин, на секунду забыв о напарнике.
– Ведь говорили: оставь все как есть, но ведь в тебе не осталось и капли веры. Тогда ты должен слушать, что говорю и делать так, как скажу. Никто не заслуживает прощенья, даже он. Вы должны помнить об этом, вы не должны препятствовать. Я голоден и нетерпелив, потому что слишком много знал, потому что пришло время Апакатики. Никто не сможет помешать мне, и на этот раз я одержу победу!
Грин растерянно обернулся на напарника, в последний момент подхватывая того на руки, видя плотно сжатые посиневшие губы и понимая, что это произнес не Дрю. Что это прозвучало прямо у него в голове…
– Теперь на тебе клеймо и ты не сможешь избавиться от него, как бы ни старался!
Птицы лениво расступались, когда он волок Грина к машине, возмущенно хлопая крыльями. Кровь прилила к голове, а сердце выскакивало из груди. Все вокруг слилось в одно огромное темное пятно, и даже светофор пару раз мигнув, погас.
– Ты слышал, – прошептал Дрю, теряя от боли сознание. – Ты ведь тоже это слышишь…
14
Он чувствует близость воды словно зверь, умирающий от жажды, запах сырости, тихий плеск. Кольца тумана сжимают со всех сторон. Белая пелена застилает глаза, и если бы он поднял руку перед собой, то не увидел бы даже ее. Туман был неправдоподобным, слишком густым, чтобы быть просто туманом, скорее дымовая завеса, но он не чувствовал ни гари, ни копоти.
Опустив глаза, не увидел ног, лишь белую извивающуюся змейку, ощутил легкую вибрацию, слабые толчки, словно кто-то осторожно стучится в запертую дверь. Звуки приглушены, искажены, будто тебя закупорили в непроницаемом кубе, покачивающегося на волнах, словно забытый плот.
Как я сюда попал? В памяти не было ничего словно на отформатированном диске. Он попытался вспомнить хоть что-нибудь и не мог. Растерянность. Куда идти? Что это за место?
Он сделал шаг в пустоту, затем еще один и еще. Остановился. Сквозь мокрую завесу не проникал даже луч солнца. А может, так и выглядит слепота? Может, ты видишь не ночь, а клубы белого дыма, в которых предстоит блуждать до скончания дней? Может, ты просто не знаешь, как описать эту пелену, потому, что таких слов еще не придумали? Не знаешь, какое дать название, чтобы передать ощущения, которые не помнишь, которые стали чем-то новым и чуждым.
Что происходит? Что это? Снова тихий всплеск реки, озера или моря – все равно. Это единственный ориентир, который он слышит. Значит, нужно идти туда.
Он попытался крикнуть, но услышал лишь тихий стон. Горло саднило, язык распух и не шевелился, словно приклеенный к небу. Жажда сводила с ума, а еще непонимание. Теперь он почти бежал, продираясь сквозь мокрую вату тумана, чувствуя холод и смертельное одиночество. Страх пришел позже, когда он понял, что остался совсем один.
Снова попытался закричать. На этот раз язык слегка пошевелился, и вышло что-то вроде:
– По…те.
Ответом была тишина. Слезы сами собой скатились из глаз. Он чувствовал, что забыл что-то очень важное, что-то настолько значимое и имеющее колоссальное значение, что по сравнению с этим все остальное теряло смысл – даже слепота, даже одиночество. От бессилия из глубины души поднималась злость, ярость на растерянность, на слабость человеческой натуры и хрупкость тела. Болел каждый сантиметр плоти, а жгучий пожар внутри груди мешал сосредоточиться и понять, как быть дальше. Он идет слишком медленно. Он двигается слишком неповоротливо.
Но злость пробудила и другие чувства, разбудив память, дав силы к следующему шагу. Душу заполнила теплота воспоминаний. Где же я?
Белый туман впереди расступился. Вернее, не расступился, а сжался в одной точке – странной многогранной фигуре. Он увидел прозрачную голубизну бездонного неба, белые перышки облаков, втянул сладкий запах цветов. Увидел путь, множество пересекающихся друг с другом прямых дорог, бегущих во всех направлениях. Между ними продолжал клубиться туман, и снова войти в него не хотелось. Он растерянно остановился: куда идти?
У тебя множество выборов… Ты можешь бродить по ним вечность… Но у тебя нет вечности!
Узкие из каменной кладки дороги терялись за уходящим вдаль горизонтом, и он чувствовал – ему нужна лишь одна, ведущая домой.
Да что же происходит?
Стоящая впереди фигура походила на человека, терпеливо ожидающего в отдалении. Вот он поднял руку и махнул, приглашая следовать за ним, а затем медленно побрел по одному из пути.
– Ты обещал заботиться о ней… – долетел легкий шепот, словно дуновение летнего ветерка.
Нет! Не может быть! Он бросился вслед фантому. Он бежал со всей силы, на которую только был способен, но медленно бредущая впереди фигура не приблизилась даже на дюйм.
Время растворилось в череде бесконечных поворотов и перекрестков. Он запутался и уже не мог бы сказать с уверенностью, где начинался и где заканчивался лабиринт каменных нитей, ведущих и идущих в никуда. Только когда свет ослепил, заставил остановиться, упасть на колени, моля прекратить безумную гонку, он понял – дорога осталась позади, а впереди зеленая равнина с чудесными яркими цветами.