Страница 5 из 13
А оставаться людьми в таких нечеловеческих условиях помогало то, что нас в армии всегда учили преодолевать трудности. И я учил своих бойцов, что мы должны победить сами себя, что мы должны стать лучше и сильнее, чем природа и обстоятельства. Я им говорил, что они самые лучшие, что они могут выполнить самую трудную задачу, но обязательно должны остаться в живых. «Прежде чем залезть в какую-нибудь афёру, подумай, как ты из неё будешь вылезать. Если знаешь, как вылезать, – тогда давай! Если не знаешь, как выбраться, – не лезь туда, дорогой!». Мы ощущали причастность к великому делу, к великому государству, к той миссии, которую мы выполняли. Мы глубоко были убеждены, что несём прогресс и процветание в эту Богом забытую страну.
Мы ведь кадровые офицеры, и нас готовили к войне. Для офицера, для командира проявить свои навыки, умения в бою всегда считалось достойным уважения. Мы ощущали себя сыновьями фронтовиков Великой Отечественной. И то, что они в своё время сумели защитить страну и победить фашистов, для нас являлось образцом служения Отечеству. И именно это было основой настроя практически всех офицеров – девяносто девять и девять десятых процентов. И они вели за собой солдат.
Кроме того, мы ощущали себя причастными к огромному, мощнейшему государству! И искренне хотели помочь афганскому народу выйти из средневековья и создать своё государство, создать нормальные экономические и социальные условия для жизни. Мы же видели наглядно, как живут те же узбеки и таджики у нас, и как они живут в Афганистане! Это – небо и земля. Те, кто служил раньше в южных республиках Советского Союза, а потом попал в Афганистан, наглядно убеждались, что мы выполняем там благородную миссию. И если мы поможем афганцам хотя бы дотянуться до уровня наших среднеазиатских республик, то мы заслужили памятник при жизни.
Островки современной цивилизации были только в Кабуле. А основная территория Афганистана – дремучее средневековое царство. И большинство местного населения начало тянуться к изменениям – ведь они разговаривали с нашими узбеками и таджиками. Однако надо учесть и то, что это исламское государство, которое предполагает наличие авторитарных лидеров. И если там простые люди даже и не согласны с такими лидерами, они им подчиняются согласно вековым традициям. Хотя жили они и продолжают жить очень тяжело – ведь это горы и почти сплошная пустыня: белуджи в пустыне для соблюдения гигиены просто песком омываются.
Сам я на боевые летал раза два-три в неделю, а раз в два-три месяца выводил отряд на перехват караванов на десять-пятнадцать дней. Иногда наши группы переодевались в местную одежду, пристраивались к караванам, садились на трофейные машины и мотоциклы и собирали информацию в округе: где что есть, где что движется.
Однажды после выполнения боевой задачи возвращаемся в ППД (пункт постоянной дислокации. – Ред.). И вдруг в районе Дишу со стороны «зелёнки» (солдатское название зелёных зон вокруг кишлаков и городов. – Ред.) из кишлака нас плотно стали обстреливать из безоткаток (безоткатное орудие. – Ред.)! Я отряд в пустыню отвёл, пушки развернул (мы в этот раз выходили на броне, и даже с пушками Д-30). Артиллеристам нужно было обнаружить цель. Для этого мы с артиллерийским наводчиком на броне стали передвигаться на видном месте. И «духи» не выдержали, начали по нам стрелять! Артнаводчик засёк цели и передал координаты. В результате кишлаку, из которого по нам стреляли, здорово досталось. Вроде жестоко, но зачем они стреляли? Мы же их не трогали, шли себе мимо…
Я уже говорил, что основную часть караванов, что шли из Пакистана, наши группы брали на Сарбанадирской тропе. Но бывало и по-другому. Однажды мы очень жестоко бились с «духами» в горах, в районе перевала Шебиян. Лётчики были не в восторге от вылета на Шебиян – далеко, летать в горах сложно, жара, топлива не хватает. И мы вот что придумали – в районе каменистых озёр примерно на середине пути сделали площадку подскока. Там ровное-ровное место километров на десять-пятнадцать вокруг с поверхностью из твёрдой глины. Мы туда выгоняли броню, ставили охранение. Потом туда на броне подходил сам отряд, прилетали вертолёты. Они здесь дозаправлялись, загружали группу и летали вдоль гор вплоть до Рабати-Джали, докуда одним перелётом с группой на борту не долететь.
Однажды мы получили данные о караване и вылетели. С нами был комбриг – подполковник Юрий Александрович Сапалов – и ещё один ХАДовец (сотрудник афганских спецслужб. – Ред.). Летим, летим – вроде никого нет. Вдруг боковым зрением замечаю – стоит караван, разгружается. Не хотелось ввязываться в бой, имея командира бригады на борту. Я сделал вид, что не вижу каравана. Летим дальше. А начальник разведки, Лёша Панин, зараза такая, кричит и руками размахивает: «Караван, командир, караван! Ты что, не видишь, что ли?» Я ему: «Да вижу я, Лёша, вижу!» Крутанулись, подсаживаемся, и начинается долбёжка.
Лётчики, по-моему, плохо себя чувствовали. Я их попросил высадить нас поближе к горушкам, а они выбросили нас метрах в ста от этого места. Лезем мы на эти горушки, а «душки» по нам стреляют. Мы развернули АГС (автоматический станковый гранатомёт. – Ред.), обработали горушки. Вижу – «душок» бежит. Я кричу: «Лёша, смотри!». Он – дынь-дынь-дынь. Готов «дух»! А у них не окопы были вырыты, а кладки из камней сделаны – почти что крепость. Поднялись мы на одну горушку быстренько, на другую – и вышли к ущелью. Смотрим – такой караванище стоит! Палатки, эрэсы разгружены, костёр горит, оружие разбросано – и никого нет. Мы прикрытие наверху поставили, а сами вниз пошли посмотреть: что там такое. Трынь-трынь-трынь – спускаемся. Всё тихо. «Смотри, что мы здесь взяли!» Кругом – оружие, боеприпасы, «тойоты» стоят.
Лёха начал в первую очередь скручивать с машины магнитофон (в то время это был такой дефицит!). Я ему: «Давай стволы собирать!». А он: «Подожди, успеем, пока вертушки прилетят». И тут – такой залп сосредоточенным огнём из автоматов с горушки напротив по нам, метров с двухсот! Бросили мы все эти магнитофоны – и дунули в гору! Так быстро я даже сотку никогда не бегал! А Лёха ведь опытный офицер, старается изо всех сил отход наш прикрыть, настоящий герой! Я ему: «Ты в сторону от меня беги, труднее в нас будет попасть!». А он всё равно пытается меня прикрыть. Наше счастье – не попали: мы очень быстро бежали. Я петлял и ещё Лёху отталкивал, а он меня всё равно прикрывал. Короче – запутали мы «духов». Бежим, а язык на плече, в глазах красные круги – ведь стояла жуткая жара! До кладки добежали чуть живые, но целые.
Вызвали авиацию. Для моего отряда в Кандагаре всегда была дежурная пара «грачей» (штурмовики СУ-25. – Ред.). Их командира полка я хорошо знал, поэтому работали с ними мы с удовольствием. Но в этот раз прилетели МИГ-23. Пилот мне: «Восьмисотый, ты видишь меня?» – «Вижу». – «Обозначьте себя». Зажигаем дым. Себя обозначили. «Наблюдаешь?» – «Наблюдаю». Я ему даю азимут, дальность, цель – караван с оружием на перегрузке. А они где-то на семи тысячах метров барражируют. Я командиру: «Ты спустись хотя бы до трёх». Он: «Нет, запретили нам ниже семи работать». Им говорили, что на такой высоте якобы «стингеры» не достанут («Стингер», переносной зенитный ракетный комплекс производства США. – Ред.).
Начали они бомбить. А у нас с Лёхой такое впечатление, что они прямо на нас бомбы бросают. На самом деле они даже не по каравану, а куда-то за хребет отбомбились. Я им: «Ладно, ладно, хватит. Передайте командиру, что «Мираж» (это мой позывной был) в трудную ситуацию попал, пусть пару «грачей» пришлёт. Сами бьёмся с «духами», перестреливаемся, пытаемся их гранатомётом пошугать. А караван-то стоит. Минут через сорок приходят «грачи». «Восьмисотый, наблюдаем тебя. Азимут, дальность…». Пришли они тоже высоко – на семи тысячах. Но потом с боевого разворота с кабрированием (кабрирование – поворот летящего самолёта вокруг поперечной оси, при котором поднимается нос самолёта. – Ред.) как пошли вниз!.. Сначала один бросил две бомбы по двести пятьдесят килограммов, потом – другой… На месте каравана и рядом с ним – дым, огонь, взрывы! Метали они с высоты приблизительно тысяча метров, как вертушки наши примерно летают при десантировании. Поэтому они в караван точно попали. Разбомбили всё. После этого мы уже спокойно с группой спускаемся. Нормально идём, никто нас не обстреливает. Лёха всё-таки скрутил магнитофон с машины, которая пыталась удрать, поэтому в неё и не попали. Эрэсов куча валяется. Разбросано всё. Пока Лёха в сторону к машине пошёл, я с группой досмотра прямо иду. Вдруг боковым зрением вижу «духа», который выходит на костылях и показывает, что он сдаётся. И вдруг слышу – та-да-да! А это, оказалось, боец за камень падает и в падении этого «духа» бьёт. Досматриваем убитого. По документам: командир бандгруппы. Я стал бойца воспитывать: «Ты зачем стрелял, он же сдавался, его в плен надо было взять?». А он в ответ: «Командир, а если бы он успел первым в меня выстрелить?». Это всё в доли секунды произошло. В этом бою у нас обошлось без потерь, даже раненых не было. Это удивительно, потому что уничтожили мы крупный караван.