Ешкин род

Див рванулся из своих оков, оборвал цепи и пошёл метаться, давя разбегавшихся в страхе кипчаков. А потом покатился по земле страшным огненным колесом.

Кто-то наткнулся на Ешку, но словно будто и не увидел, промчался мимо.

Движимая горечью и яростью, точно и впрямь была человеком, Ешка понеслась назад. Что она скажет малому?

Она нашла дрожавшего от сырости и холода мальца. И он сразу всё понял. Лёг на землю лицом вниз и не захотел откликнуться.

Где же Ушкан? Зря Ешка не напилась его крови, когда он сам подставил шею, винясь. Зря не растерзала его сразу, как увидела -- почти не дышавшего, с драной спиной...

К утру Ешка, прикрывавшая своим холодным телом мальца, решилась. Она отведёт его к людям. Отыщет Ушкана. Нет, не убить, а просто посмотреть на него. На человека, который хуже нежити.

- Вставай, Боримирко, - сказала она мальцу.

Он поглядел на неё пустыми глазами, в которых не было жизни.

Ешка затрясла худенькое тело -- кожа да кости. Дышит, но не откликается. И не говорит ни слова. Долго пыталась вернуть душу мальца в тело, да где там...

И как полуночница не услышала конского топота и людских голосов? Про человека сказали бы -- утоп в своём горе.

Меж деревьев показались всадники. Княжья дружина. И...

- Вот она! - дурным голосом заорал грязный Ушкан. - Это нежить, лесная тварь! Полуночница!

- Какая полуночница? - возмутился всадник с седой бородой. - Девка, полонянка кипчакская. С братишкой...

- Нежить она! Кровь людскую пьёт! - не унялся Ушкан.

- Ты же говорил, что в Бога-на-Кресте веруешь? - грозно выкатил глаза бородатый. - Нет никаких полуночниц! И дивов нет!

Ушкан обеими руками стал стирать грязь с груди, показал заживший шрам:

- Верую! Вот он, крест! А она вправду кровь пьёт! А див людей жрал!

С крупа коня одного из всадников слез старец в чёрном рубище, подошёл поближе, рассмотрел Ешку, Боримирку, спросил, шепелявя:

- А малый-то этот, тоже лесная нежить?

- Нет, - честно ответил Ушкан. - Это Боримирко. Его с братом Вельком я подобрал в лесу. Кипчаки его село разорили...

- Ты Боримирко? - спросил старец.

Малец вдруг кивнул и заплакал.

- А эта... - старец указал на Ешку и строго глянул в глаза Боримирко: - Она вправду кровь пьёт у людей?

Боримирко снова кивнул и прижался к Ешке.

- Слышал я о кровососах от святых людей. Они противу нашего Бога восстали. Но их можно упокоить, если переломать руки-ноги и проткнуть грудь деревянным колом. Засыпать землёй, и если на этом месте через год не появится трава, знать, и в самом деле погребли кровососа.

Бородатый распорядился:

- Слышь, ты вроде Ушканом назвался? Бери, Ушкан, мальца и заботься о нём. Названым отцом ему будешь. И ступай отсюда, куда хочешь. Вот тебе на воспитание...

Отвязал с пояса и кинул на землю шитый золотом кошель.

Ушкан поднял его, плача, кланяясь и повторяя: "Верую!.. Воспитаю!.." Подойти к словно окаменевшей Ешке не решился, поманил Боримирко.

Малец, хныча, ещё теснее прижался к полуночнице.

Два всадника спешились и со словами: "А ведь не врёт, пёс, и в самом деле боится к девке подойти" - оторвали Боримирко от Ешки.

Ушкан подхватил его и быстро скрылся за деревьями.

Старец вдруг оживился и приказал, посверкивая загоревшимися глазами:

- А ну, хватайте-ка её да держите крепче! И это... огня разведите. Есть у меня святыня. Край плаща великого страстотерпца Иония. Пасть ей заткнём и воском зальём.

Ешка не шевельнулась. Для неё всё кончилось гораздо раньше, когда она с родителями пошла в запретный Круг...

***

"Как поредел лес-то", - подумала Ешка и неспешно двинулась вперёд. Она знала, что сейчас вперёд мужиков отыщет деда Ушкана.

И точно -- он сидел у пня, вытянув босые жёлтые ступни, перемазанные глиной. Во время "побега" кое-где распластал кожу, но кровь, видно, от старости не сочилась, запеклась на порезах. Синие губы старца выдували розоватую пену, глаза закатились под лоб. Грудь, не прикрытая разодранной рубахой, часто и хрипло дышала. На ней словно шевелился шрам в виде креста. Ушкан вдруг дёрнулся, стал пальцами хватать землю.

- Вот и встретились, Ушкан, - тихо проговорила Ешка. - Ты знал, что встретимся. И на мою могилу ходил, вырывал траву, которая на ней всякий раз нарастала. Боялся, что народ подумает: невинную сгубил. Хотел, чтобы меня сочли нежитью. А ведь нежить -- это ты. За то тебя следовало наказать, но я не стану. Выходил, воспитал Боримирко. От него новые корни пошли -- ведь кто-то из его внуков мой бубен отыскал, так? Позабавился с ним. Меня поднял. Теперь смогу сказать про него -- это Ешкин Род. И научу всему, что люди позабыли. Вот теперь прощай!

Полуночница ушла. Слилась с темнотой леса. Только по траве засеребрился след.

А люди, которые с рассветом найдут Ушкана, подивятся: немощный, помирая, улыбался. Наверное, тому, что после себя оставил внуков и правнуков, прожил долгую и славную жизнь.

А может, вовсе не улыбка застыла на чёрных губах покойника. Но ведь человек всегда хочет думать о хорошем...