Страница 2 из 7
– Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Все осенили себя крестным знамением. Старушки вполголоса запели «Царю Небесный, Утешителю…». Пропели: «Спаси, Господи, люди Твоя…».
Батюшка замолк, остановил хор и послал одну из женок на двор осмотреть кругом до́ма, нет ли там какого соглядатая. Наступила пауза. Все молчали. Вскоре женка вернулась и сказала, что кругом все спокойно. И молебное пение продолжалось. Когда батюшка читал Евангелие от Матфея, зачало двадцать первое: Рече Господь: просите, и дастся вам; ищите, и обрящете, толцыте, и отверзится вам, – все благоговейно припали головами в белых платочках к полу в земном поклоне. Из светелки со свечкой в руке выглянул Феликс, посмотрел, ухмыльнулся и снова убрался в свою комнату.
Проникновенно, с любовью, батюшка прочитал записки за здравие с именами воинов. Окончив молебен, для панихиды батюшка раздул кадило, положив туда еловой смолы, и густой синеватый дым клубами поднимался к потолку. Вскоре из светелки с кашлем выскочил Феликс и стал кричать, что его хотят уморить. Мать успокоила его и отослала прогуляться на улицу. Начав панихиду, батюшка запел на восьмой глас тропарь: «Глубиною мудрости человеколюбно вся строя и полезное всем подаваяй…» В конце панихиды, перечислив по заупокойным запискам имена воинов, на фронте за други своя живот положивших, батюшка закончил панихиду, вытряс из кадила в таз с водою зашипевшие угли и сложил в саквояж книги и целовальный крест. Двое женок, попрощавшись, ушли домой, оставшиеся вместе с батюшкой сели за стол. Мать внесла и поставила на стол кипящий самовар, разложила чашки и блюдца. Сахара и чая тогда и в помине не было. Вместо чая заваривали сушеную морковь или лист смородины с мятой. Вместо сахара мать насыпала в чашки немного порошкового сахарина. Все женки развязали принесенные узелки и разложили на столе все, чем были богаты. Здесь были темные ржаные пироги с картошкой, коричневые сухари, и нарезанный кусками застывший гороховый кисель, и вареная картошка в мундире, и белый искусственный жир, называемый «лярд», и куски ржаного пайкового хлеба, и даже яичный порошок из Америки, который женки сыпали на хлеб. Это были яства военного времени. Мать принесенное разделила всем поровну, и агапа, или вечеря христианской любви, началась. Батюшка прочел за трапезой молитву и благословил ястие и питие. А мать мою батюшка во время трапезы назначил читать в Четьих житие святого апостола Фомы, так как был его день – девятнадцатое октября. Остальные молча, слушая житие Фомы-близнеца, приступили к трапезе. Посреди трапезы, когда на дворе уже была темень, вдруг в окнах задрожали стекла от орудийного грохота. Батюшка приподнял занавеску, и было видно, как ночное небо озарялось разрывами снарядов и по небу неровно шарили лучи прожекторов. Это зенитные батареи вели заградительный огонь по немецким самолетам, направляющимся бомбить горьковские и сормовские военные заводы. Ивановские ткацкие фабрики они оставляли без внимания и, слава Богу, не бомбили. Когда все утихло, батюшка проникновенно заговорил:
– Чада мои дорогие, сегодня в этом доме мы тайно собрались на молебен и агапу – сиречь вечерю христианской любви, как это делалось в подземных катакомбах Древнего Рима первыми христианами при жестоких языческих императорах, когда христиан казнили или отправляли в цирк на растерзание диким зверям на потеху римской черни. Нам тоже за это небольшое собрание грозит наказание от советских властей: меня – в лагерь, где я уже отсидел один срок, а вас уволят с работы и тем лишат хлебной рабочей карточки. Но, милые мои, слышал я радостную весть, что ныне восходит заря церковной свободы. Иосиф Сталин однажды ночью вызвал к себе трех наших еще оставшихся в живых митрополитов и как будто разрешил вновь открывать Божии храмы, выпустить из заключения священников и соборно избрать Патриарха всея Руси. Официально этого пока в газетах не объявлено, но верные люди, приехавшие из Москвы, принесли мне эту благую весть. Возрадуемся и возвеселимся днесь. Господь услышал наши молитвы и увидел нашу скорбь. Посмотрите, что делается в вашей Ивановской области: все храмы разграблены, осквернены и закрыты. Народ остался без хлеба духовного в такое тяжелое время войны и скорбей. До революции я служил в большом чудном храме в Старой Вичуге. Храм был возведен на пожертвования купечества. Стены сияли замечательной росписью, под куполом была большая надпись золотом: «Чистые сердцем Бога узрят». Что же сейчас представляет из себя этот храм? Горе горькое, мерзость и запустение. И если эти слухи из Москвы окажутся верными, то, Бог даст, я еще послужу в своем родном храме.
Вот, пожалуй, и все о христианской агапе тех далеких скорбных военных времен в далеком от фронта тылу. И жаль, жаль мне добрый, кроткий и доверчивый русский народ, понесший неисчислимые жертвы в кровавом и безжалостном ХХ веке. Миллионы молодых женщин, состарившись, не оставив потомства, ушли, исчезли с лица земли, так и не дождавшись погибших на фронтах своих мужей. И матери тоже сошли в могилу, оплакивая своих невернувшихся сыновей. Горькая, горькая у тебя была судьба, Русь, в ХХ веке. И я молю Бога, чтобы эта эпидемия бед, несчастий и скорбей не перешла из ХХ века в XXI век, чтобы русский народ вновь обрел утраченную силу и нашу святую Православную веру, которая силою Святой Живоначальной Троицы, Словом Господа нашего Иисуса Христа под Покровом Пресвятой Богородицы возродилась, окрепла, просияла красотой и влилась бы в душу народную, чтобы народ жил и процветал на многия, многия лета.
Диктатор
Как обычно, он проснулся рано – еще не было и пяти часов утра. Большие, в рост человека, напольные английские часы нежно, с деликатной обязательностью, пробили половину пятого. Он открыл глаза, в голове что-то пульсировало и шумело нудным ветряным дутьем.
– Склероз, – подумал он, – старость собачья.
По совету покойного Серго – бывшего фельдшера, которого он выдвинул в наркомы тяжелой промышленности, он в каплях на молоке принимал йодную настойку, хотя это не очень-то помогало. Кремлевским эскулапам он не доверял и только раз в год допускал себя осматривать. Это были маститые академики и профессора, украшенные сединами и иудейскими носами. С каким-то плотоядным удовольствием он наблюдал, как они тряслись и бледнели, выслушивая трубочкой его широкую, поросшую густой черной шерстью грудь. Он взял пачку своих любимых папирос «Герцеговина Флор» и, разломав несколько штук, набил душистым табаком трубку. Щелкнув зажигалкой, закурил, обдумывая свои ночные видения. Всю ночь его давили кошмары, и он часто просыпался от сильного сердцебиения, весь в поту. Чутко прислушиваясь к ночной тишине, он трогал пальцем прохладную рукоятку браунинга под подушкой. Кнопкой звонка вызывал охранника, приносившего ему сухую сорочку. Он переодевался и опять засыпал.
А во всем этом был виноват начальник Генерального штаба, сделавший обстоятельный доклад об оккультной подоплеке фашизма, обо всех рычагах государственной машины, приводимой в движение силою сатанинских учений с таинственных вершин Гималаев и Тибета, куда Гитлер, для заимствования темных древних учений, посылал целую экспедицию из этнографов-оккультистов, ясновидящих и лиц, искушенных в делах черной магии. Одним из плодов этих изысканий явилось создание мрачного оккультного братства дивизии СС. Диктатор сел в мягкое кресло и, попыхивая хрипящей трубкой, глубоко задумался. Страшная, неотвратимая сила германского вермахта в своем железном поступательном движении стремительно поглощала страну. И это была не простая военная сила в своей тактико-стратегической премудрости немецких генералов. Нет, это было извечное инфернальное движение на Восток, поддержанное не только мощной современной техникой, но всеми силами преисподней. Древнее, еще с языческих времен, стремление германских племен на Восток: Drang nach Osten. Окутанный клубами табачного дыма, он почувствовал стеснение в груди и нехватку воздуха. Приняв таблетку нитроглицерина, он встал, распахнул окно в сад, жадно вдыхая свежий утренний воздух.