Страница 4 из 6
Архимандрит Христодул, игумен афонского монастыря Кутлумуш, газета «Θεσσαλονίκη». 1994. 19 сентября
Воспоминания об отце Паисий
«С освященным подвижником, пустынником, безмолвником Паисием я познакомился около тридцати лет тому назад на центральной пристани Афона, в Дафни, когда он возвращался из пустыни горы Синай. Я не знаю, когда он видел меня прежде на Афоне. Возможно, это случилось, когда он монашествовал в обители Эсфигмен. Потому что как только он сошел с борта корабля, сразу направился ко мне, обнял меня, поздоровался со мной по имени и назвал свое имя, которое я уже слышал.
Мы собирались вместе пойти пешком по единственной тогда тропе, поэтому все время пути было в нашем распоряжении для бесконечных духовных бесед. Неописуема была моя радость оттого, что я оказался спутником очистившегося в пустынном подвиге Паисия, который был моложе меня почти на десять лет, но "больше" меня и теперь уже упокаивается в мире среди преподобных отцов.
Действительно, мы пошли по вымощенной камнем тропе, где в ту весеннюю пору растущий вьюн образовывал между деревьями, находившимися по обе стороны от тропы, незамысловатые своды и арки. С монашескими плетеными сумками через плечо – нашей единственной ношей – мы зашагали пешком по направлению к Карее[14], коротая время и трудности подъема в дружеской и духовной беседе.
Должен заметить, что радость встречи была обоюдной, если я правильно понял это по выражению светлого лица отца Паисия. Непонятно, по какой причине радовался он. Моя же радость исходила от благого тайного умысла узнать о его предполагаемом подвижническом опыте. Поэтому наш разговор имел форму скорее не беседы, а вопросов и ответов, которые продолжались, пока мы не пришли в городок Карею, то есть около трех часов.
Необходимо признать, что ответы отца Паисия – утвердительные, ясные, согласные с Преданием, – несмотря на то что я не был не искушен в отношении теоретического знания и подвижнического опыта (к тому времени провел в общежительном монастыре уже почти двадцать пять лет), служили для меня дополнительным посвящением в "искусство искусств и науку наук", которыми является жизнь монахов во Христе. Это стало причиной моего удивления его ранней премудростью и святостью, отражавшимися в спокойном выражении его радостно-печального лица.
Чтобы описать все, сказанное за время нашего совместного трехчасового путешествия с чудным Паисием, который уже в преподобных, потребуется много страниц. Но я удовольствуюсь изложением лишь своих суждений и выводов относительно его ответов, потому что мои личные мысли сейчас не являются предметом нашей беседы.
Свои впечатления я мог бы подытожить следующим: Паисий, истинный каппадокиец, соединил в себе все необходимое для того, чтобы стать истинным Христовым подвижником и впоследствии – преподобным. Его природная одаренность вкупе с православной семейной средой и каппадокийскими подвижническими преданиями оградили его от опасности искажения сознания ложными учениями. И таким образом, благодаря непрестанным молитвам, неисчислимым поклонам, постоянному посту, исповеди с малого возраста, регулярному причащению Святых Тайн, чтению житий святых, его душа запылала огнем. Достаточно сказать, что он не закончил обучение в школе, желая как можно скорее, следуя преданию, стать монахом.
Молодым человеком он приходит в монастырь Эсфигмен, где от безмерного подвига тяжело заболевает и откуда на пять лет уезжает в Коницу. Когда он узнает, что климат горы Синай мягче сырого климата места его подвижничества, то уезжает на Богошественную Гору, где живет достаточно долго, пребывая в суровых подвигах, как я понял из его рассказов. По некоторым намекам можно было догадаться о страшных бранях с демонами, об откровениях и, возможно, явлениях Бога…
Тем временем мы незаметно дошли до Карей. Нужно было расставаться. Он намеревался взять какую-нибудь келию восточнее Карей, в районе знаменитой Капсалы. Я по-братски посоветовал ему не селиться там, потому что в тех местах жило много простых подвижников-зилотов[15]. По этой причине общение с соседями было бы невозможным. Он ответил, что все же попробует. Мы облобызались о Господе и, попрощавшись, с любовью расстались. В душе же моей осталось удивление.
Через двадцать дней я получил его письмо: "Слава Богу, вашими молитвами я здоров. Вознесшийся сладчайший наш Иисус да дарует вам всегда всецелое здравие… Сначала я, как и говорил Вам, пошел на Капсалу, но обстоятельства оказались точно такими, какими Вы мне их и представили. В немногих словах: каждая калива там – это отдельная Церковь. Мне не говорили даже Христос воскресе. Я ушел оттуда и пришел в запустевший скит Иверского монастыря, где взял одну каливу с небольшой прилегающей территорией и маленьким садом. Калива, как, впрочем, и церковь святых Архангелов, очень старая… Когдая наведу здесь порядок, постараюсь заняться каким-нибудь соответствующим рукоделием… Вот так, отче. Я духовно с благоговением целую твою[16] руку Прощайте. Монах Паисий".
Сей преподобный почтил меня своей дружбой. Мы часто виделись, и у меня была возможность черпать знания и опыт подвижнической жизни от действительно великого подвижника, который подчинил свое тело духу до такой степени, что подвергал его опасности. В одном из своих писем, от 3 ноября 1969 года, он описывает свою поездку в Салоники и Афины к одному хорошему священнику, который был неугоден режиму Иеронима[17] за то, что разрешил поступить в монастырь двум девушкам. Между прочим он пишет и вот что: "Я совершенно не заботился о своем здоровье, боясь, что у меня найдут что-нибудь и потащат по больницам. Только о желудке я посоветовался с одним врачом и теперь буду более внимательным, потому что один чай вредит желудку, что может привести к язве. Теперь буду принимать и твердую пищу"(!). То есть до тех пор он не ел твердой пищи, но "сидел" на одном чае, несмотря на то что у него было только одно легкое, и то обрезанное наполовину!
В действительности я убедился, что блаженный Паисий следовал подвижническому преданию, делая ударение на трех вещах: посте, бдении и молитве, то есть на том, что особенно выделяют наши богослужебные книги, называя главными добродетелями, за которыми следуют "небесные дарования".
Опуская подробности его жизни, я ограничусь нашими беседами за несколько дней до его блаженной кончины. Несмотря на то что ему так нужен был кислород[18], он продержал меня рядом у своего ложа достаточно долго. Это происходило в монастыре святого Иоанна Богослова (местечко Суроти под Салониками), где он и предал в руки Божий свою освященную душу и где его могила стала местом всеобщего паломничества.
Сын мира, он советовал пребывать в мире и смиренном послушании Церкви, называя бунтарями людей, противодействующих порядкам, которые не подвергали опасности отлучения от Бога, не затрагивали вопросов веры. Он был огорчен раздорами Церкви и неодобрительно отзывался о тех, кто нарушал ее покой и умалял ее всемирное значение. Он плакал и молился, чтобы Господь даровал им дух покаяния и смирения, чтобы отверзлись их душевные очи и они увидели свои страшные ошибки. То же самое он говорил и о противлении некоторых афонских монахов Вселенской Патриархии.
Горизонт интересов преподобного Паисия был широчайшим и охватывал и Церковь, и весь народ. Его суждения о будущем греческого народа были оптимистичными, потому что он строил их на неопровержимых доводах и пророчествах святого Космы[19], надеясь на покаяние нашего народа. И позже, при последних проблесках своего духа, он чувствовал, что греческий народ, пройдя через очистительный огонь, будет прославлен Богом, потому что у него есть сокровище православной веры. Одновременно он с убеждением говорил мне, что Турция прекратит свое существование. Одна ее треть будет уничтожена, другая треть будет вытеснена в глубины Азии, а третья примет Православие.
14
Административный центр Афона, где находится Протат, осуществляющий коллегиальное управление Святой Горой. – Перев.
15
Имеются в виду раскольники, отпавшие в раскол после перехода Элладской, Константинопольской, а также ряда других Православных Церквей на новый григорианский календарь в двадцатых годах XX столетия. Такие раскольники есть и на Афоне, хотя на Афоне традиционно служат по юлианскому (старому) календарю. – Перев.
16
Так в оригинале. – Перев.
17
Иероним, Архиепископ Афинский и всея Эллады (1967–1973). – Перев.
18
Видимо, кислородная подушка. – Перев.
19
Священномученик Косма Этолийский (1714–1779; пам. 4/17 августа). – Перев.