Страница 8 из 16
Обычно те, кто молится небрежно и рассеянно, становятся небрежными также и в отношении к исполнению заповедей Божиих, нравственная сторона христианства как бы перестает существовать для них. Они перестают видеть и ощущать свою греховность. Слабеет молитва – слабеет покаяние, а за ним и духовная жизнь. Человек, во время молитвы дома или в храме постоянно обдумывая свои помыслы или житейские дела, по окончании службы или правила удовлетворенно говорит себе: «Я помолился», – вовсе не думая, что он стоял перед Богом как мертвец.
Часто ложная фарисейская молитва развивает у человека особую гордость, он начинает порицать и учить других, как будто приобрел на это право. И в своей жизни такие лицемерные «молитвенники» бывают обидчивы, раздражительны и злы, отчего, видя это, неверующие говорят: «Ходит в церковь, а живет хуже нас». Эти люди не понимают, что они давно перестали по-настоящему присутствовать в церкви. В храме стоят только их тела как гроб души, а ум закопан, погребен в мирских заботах. Они погружены в свои мечты и планы, глухи и слепы к тому, что на самом деле происходит в храме, сердце таких людей закрыто для благодати, которая нисходит во время богослужения. Вернее, они видят только оболочку храма: как храм убран, кто из их знакомых пришел сегодня на службу, как они одеты; подходят поприветствовать их, сообщают и узнают новости, рассматривают лица, возмущаются, что их толкнули, негодуют, что у певчих скверный слух, и затем выходят из храма, будучи уверенными, что они помолились и заплатили дань Богу. Это состояние духовного самодовольства и лицемерия можно назвать обывательским фарисейством.
Но есть другой тип людей, которые хотят молиться, но их молитва рассыпается, как дом из песка; они напрягают силы, но не слышат собственной молитвы, подобно тому, как не проникают звуки голоса за железную дверь тюрьмы. Это люди, которые наполнили свою душу и память внешним, как наполняют вещами пространство комнат, так, что становится трудно двигаться и дышать. Это – культ знаний, это чрезмерное поглощение информации, когда ум становится толстым и дряблым, как тело обжоры, как чрево Гаргантюа, который поглощал все, что находилось на его огромном столе. Такие люди живут в мире накопленной информации, ненужной и бессистемной, точно Плюшкин среди собранного им хлама. Ум теряет свои силы, пытаясь обработать этот материал, заполняющий память человека и подавляющий его творческие способности, но он почти весь остается мертвой рудой. Душа, задыхаясь в груде внешних знаний, не может возвыситься над землей. Земля – стихия ученых, они могут рассуждать о Боге, но когда пробуют молиться, то чаще всего превращаются в каких-то беспомощных астматиков.
Второй культ – эмоций и переживаний. Это те люди, которые увлечены искусством; они живут в мире своих грез и воображения. Их сердце, наполненное страстями, также глухо к молитве. В храме они погружены в свои мечты. Они сетуют, что в богослужении мало эффектности. Служба представляется им чем-то чуждым и очень скучным. Иногда они принимаются составлять свои молитвы – так, как другие пишут стихи, но вскоре приходят к выводу, что в театре душевная жизнь куда ярче, разнообразнее и эффектнее.
Третий культ – культ наслаждений на уровне ощущений; в этой области превалируют жажда секса и крови. Такие люди теряют не только духовный, но и душевный облик. Об этом сорте людей говорить здесь не стоит. У свиньи глаза всегда устремлены вниз. Но беда в том, что эти люди нередко считают себя христианами. Что сказать об их молитве? Они молятся только тогда, когда срываются со скалы или когда у них обнаруживают злокачественную опухоль.
Два вида богопознания
Есть два вида богопознания. Первое – видеть Бога через мир как его Создателя и Промыслителя, пользоваться разумно благами мира и благодарить за них Господа, восходить от низшего к высшему, постепенно утончая и сублимируя свои чувства, видеть Творца в Его творениях и от созерцания сотворенного восходить мыслями к Сотворившему. Это путь благодарения Бога за жизнь и те блага, которые Он дал человеку. Второй путь – отвержение мира ради Бога.
В первом случае психологическая установка такая: мир приближает нас к Творцу, через него, как через тусклое стекло, мы видим лучи Божественного света. Здесь земная жизнь и космос должны служить для нашей души своего рода «трамплином», первыми ступенями к боговедению и богопознанию, мы должны прославлять Бога, созерцая ночное звездное небо, луга, покрытые ковром цветов, видеть в каждой былинке великую Премудрость Божию, смотреть на все существующее, как на хор, славящий Бога уже самим своим бытием.
Вторая установка: мир – это преграда между человеческой душой и Богом, он притягивает сердце человека, как сила земного притяжения – его тело, мирская жизнь и космос похожи скорее на облака, закрывающие собой небесную лазурь. Если Бог скрыт в мире, как в загадке, то демонические силы действуют в мире открыто. Пытаясь познать Бога через мир, мы можем оказаться в роли человека, который, будучи прикован цепями к стене темницы, наощупь пытается найти выход из нее.
Суть второй установки заключается в том, что Бога можно найти не в гармонии звезд, не в совершенстве творений, не в величии космоса, а в своем собственном сердце, освободив его от чувственных и материальных образов. Боговедение представляется не вознесением души к Богу, а реанимацией сердца, очищением его от того, что не ведет к Богу. Здесь отсутствует ступенчатая лестница, здесь только два полюса: вечная жизнь и вечная смерть. Бог как единственное добро – и демон как единственное зло. Бог как единственная цель, а остальное – ложные цели, то есть препятствия на пути. Тогда звездное небо представляется уже не гимном Богу, а покровом, лежащим между душой и Богом; красота цветов, совершенство творений – миражом, который отводит путника от дороги в глубь мертвых песков, в бездонное море пустыни, откуда нет возврата; придет смерть – исчезнет мираж, растает бесследно мирская красота, как облака в порывах бури, и наслаждения превратятся в горсть раскаленного песка для умирающего в пустыне, который напрасно хотел напиться из призрачного водоема. Здесь спасение в отчуждении себя от мира; то, что не Бог и не ведет к Богу, – это не мое.
Первый вид богопознания привлекает людей, он не разрушает обычный ход жизни; второй кажется странным и жестоким, он требует беспрерывных внутренних жертв: посмотрел человек на зеленое дерево и получил некое наслаждение от созерцания красоты, образ зеленого дерева отклонил его мысль от Бога, в этот момент для него Богом стало дерево; почувствовал он наслаждение от созерцания его красоты, значит, в этот момент душа его не жаждала Бога, благоговение он променял на наслаждение, вид дерева одновременно отклонил от внутренней молитвы его мысль, чувство и волю и создал в его представлении ложный образ красоты. Озарила человека, как вспышка света, смелая блестящая мысль, и вот он уже зачарован бенгальскими огнями своего падшего ума, он отключился от молитвы, его собственный рассудок показался ему если не всесильным, то мощным, и на него возложил он надежду. Допустил в себе человек желание материального и видимого, и в это время погасла в нем любовь к Богу, Бог оказался на периферии его сознания, как бы выселенным из комнат в каморку ума.
Пошутил человек – и здесь провокация против собственного спасения: он создал ложный образ, так что стал творцом ложного мира – мира карикатуры, мира демона. Шутку чаще всего рождает не доброта, а нечто совсем противоположное: превозношение и садизм; унижая человека в шутку, мы под видом добродушной игры доставляем удовольствие своему жестокому сердцу. Поэтому шутка выключает человека из духовной жизни.
Разгневался человек на ближнего – и пожелал его уничтожения, вошел в одно поле с убийцами и палачами, ибо в гневе мы обычно имитируем убийство словами. Сам же гнев происходит от живущей в нас похоти; кто гневается, тот жаждет наслаждений и любит мир с его прелестями.