Страница 2 из 15
Все окружающие, и соседи особенно, полюбили этого не по возрасту серьезного синеглазого мальчонку. Первое горе, поразившее сердце Гриши, – смерть соседа, дяди Семена, который очень любил общаться с мальчиком: всегда что-то рассказывал, вырезал ему из дерева забавных медвежат и зайчиков. Тетя Катя, его жена, всегда старалась угостить Гришу чем-нибудь вкусным. Теперь тетю Катю узнать было невозможно: все плачет и плачет. Часто ходит на Ивановское кладбище, где похоронили дядю Семена; почти ни с кем не разговаривает и, исчезая на весь день, совсем редко бывает дома. Беспокоило отца Александра и то, что Катерина, буквально все забыв, не бывает даже в церкви, а все сидит или лежит на могиле мужа.
Проходит время. Вот уже и сорок дней миновало. Поздняя угрюмая уральская осень охватывает всё и вся. Но Катерину этим не проймешь. С утра уходит и возвращается в сумерки, заплаканная и измученная…
Так наступил один из последних дней осени, когда еще нет снега, но первые морозы уже прихватили землю. Колючий ледяной ветер срывает одежду, добираясь до тела и приводя его в дрожь своим уже зимним дыханием. Чернота застывающей земли наводит мрачные мысли. Катерина, не обращая внимания на непогоду, совершает свои ежедневные походы на кладбище, невзирая на доводы и убеждения духовного отца. Даже своего любимца Гришу почти не замечает…
Вечер. Батюшка пришел со службы. Окна соседнего дома, где живет Екатерина, темны. Где она? Родители переглядываются с беспокойством, да и маленький Григорий переживает что-то свое, непонятное… Они видят, как он встает на коленки в передний угол перед иконами. И вдруг – как крик души: «Папочка, родненький! Скорей запрягай жеребчика. Давай, давай поедем! Надо спасать тетю Катю!». Отец Александр и сам чувствует, что в такое время отсутствие соседки не случайно. Но куда ехать? Где искать?.. Мальчик почти кричит:
– Давай быстрее, тетя Катя может погибнуть…
Отец Александр посадил уже одевшегося Гришу
в повозок, сел сам и направился на кладбище Ивановской церкви, где почти поселилась Катерина.
– Не туда, папочка, не туда! Скорее езжай за Широкую речку, на болота. Скорее, ну скорее же…
Невольно повинуясь внутренней силе и убежденности своего пятилетнего сынишки, батюшка направляет лошадь в нужную сторону. Вот уже не видно и последних городских огоньков, миновали и новое Широкореченское кладбище. Дорога, отвердевшая от холодов, позволяет легко двигаться по болотистой местности. Ничего не видно, почти ничего. В душу медленно заползает леденящий ужас. Батюшка не перестает творить Иисусову молитву. Отдельные исхлестанные ветром кусты, корявые пни, застывшая хлябь… И вдруг вдали какое-то движение. Или это рябит в уставших глазах? Гриша стоит и дышит в ухо седящему на козлах отцу. Вот, вот же она… Или они? Он делает странный судорожный жест и жмется к отцу. Жеребчик неожиданно храпит и упирается. На фоне почти стемневшего неба по застывшей земле без дороги движутся две фигуры. Один силуэт женский: в платке и коротком жакете (очень знакомая фигура), а второй? Контур широкой приземистой фигуры прикрывает собой Екатерину. Идут… Идут в темень, в неизвестность, в никуда…
И тут Гриша своим звонким детским голосом неожиданно даже для отца Александра закричал:
– Тетя Катерина! Тетенька Катя! Остановись! Господом Богом нашим Иисусом Христом тебя прошу!
И… о чудо! Внезапная вспышка света, широкая мужская фигура исчезает, и вконец испуганная, рыдающая Катерина подбегает к возочку отца Александра.
Увидев его и Гришу, она падает в ноги мальчику и священнику. Бледная, со следами смертельной белизны в лице, она целует Гришу, целует руки батюшки Александра и не может вымолвить ни слова. Ее только бьет дрожь, и она содрогается от нервных спазматических рыданий.
Вот такую они и привезли ее домой. Матушка Надежда оказала ей первую помощь, и наконец пришедшая в себя женщина рассказала:
– Я уже с неделю или чуть больше стала замечать: стоит только свечереть, как к Семеновой могиле подходит этот мужик. Такой вежливый, участливый. Меня все утешает и как-то мудрено говорит, а мне вроде и легче становится… Я последние дни стала даже ждать, что он подойдет. Сегодня он опять пришел. И все говорил, говорил… Я чувствую: темнеет уже, пора возвращаться – и вдруг слышу его слова: «Ну, пора, Катерина, пойдем». И я, как неживая, послушная ему, иду, куда он ведет, хотя чувствую, что вроде совсем из города выходим, да и ноги не идут, а воли моей нет! И только думаю: имя-то мое откуда он знает? А мы уже к болоту подошли. Огней городских не видно… А он все только говорит и говорит, и я иду за ним, как по приказу. И тут крик Гришеньки! Его ангельский голосок: «Тетя Катерина! Ради Господа нашего Иисуса Христа, остановись!». Как только он прокричал имя Господа, этот мой спутник вдруг остановился как вкопанный, что-то сверкнуло, и… его разорвало! И дух такой зловонный пошел.
Она вновь содрогается от воспоминаний.
Сильно переболев, Катерина, по молитвам всей семьи Пономаревых, пришла в себя. Она осознала, что заведи ее бес в болотные дебри, то погибла бы ее христианская душа, если бы не бесконечная милость Господа, вложившего в ум, сердце и уста маленького мальчика ее спасение. Как поддалась она на бесовские уловки? Вместо того чтобы молиться в храме об упокоении души мужа, заказать сорокоуст и читать Псалтирь, она лежала в каком-то отупении на его могиле и чуть не стала легкой добычей диавола. Спас ее Гриша – ее любимец, сынок протоиерея Александра Пономарева, мальчик, которому Господь определил многое совершить в жизни.
Прошло немало лет. Гришеньку уже называли Гришей, Григорием. Учиться в школе он не имел возможности – после революции детей духовенства не принимали в школы. Тогда отец Александр, сам блестяще образованный человек, имевший два высших образования – светское гуманитарное и духовное, составил план обучения сыновей, в который входили и общеобразовательные, и духовные дисциплины. Только на математику, химию и физику мальчики ходили к частному преподавателю.
Григорий очень серьезно и углубленно стал изучать полный курс духовной семинарии, одновременно помогая отцу в церкви: знание церковной службы выручало. Лет в тринадцать-четырнадцать он уже мог участвовать в службе в качестве псаломщика, если надо – пел в хоре. Правда, голос, еще не прошедший мутацию, иногда давал срыв, к его великому смущению, и вызывал милые смешочки девочек Увицких – Ольги и Нины, которые пели с ним в хоре.
Ох уж эта Нина – Ниночка Увицкая! Тоненькая, сероглазая, она не выходила у него из головы. Они ведь знали друг друга еще малышами, затем знакомство на время прервалось, и вот теперь они, уже подростки, познакомились, можно сказать, вновь. К шестнадцати годам Григорий твердо знал, что его жизнь и труд должны быть связаны с Православной Церковью. Если Господь сочтет его достойным, он будет служителем Церкви. Где-то еще присутствовала далекая мысль, появившаяся в детстве, – уйти в монастырь, стать монахом. Этот духовный подвиг неудержимо привлекал к себе юношу. Но вот Ниночка! Много раздумий, колебаний, да и, в конце концов, он же не знает, как она к нему относится… «Пусть все будет по воле Твоей, Господи!».
Прошло еще несколько беспокойных лет. Девочки Пономаревы первыми покинули родное гнездо. Сначала старшая – Нина, а потом и Мария. Обе вышли замуж.
В 1929 году, согласно прошению и по благословению Преосвященного епископа Шадринского Валериана[1], Григорий Пономарев становится псаломщиком, чтобы служить вместе с отцом в храмах Екатеринбургской епархии. Время пришло тревожное, постоянно что-то менялось, поэтому их часто переводили с прихода на приход. В 1932 году они жили в городе Невьянске Свердловской области и оба служили в единственной в городе маленькой Вознесенской кладбищенской церкви, стоявшей на берегу пруда.
К этому времени Алексей, старший брат Григория, жил отдельно от родных. У него были своя семья, работа, жизнь. Он получил высшее техническое образование и работал в каком-то проектном институте. Пока его, сына «врага народа», не трогали.
1
Епископ Кирилловский Валериан (Рудич; 1889–?). – Изд.