Страница 17 из 19
Стихи эти полны благодарностью к Арине Родионовне за то, что она с ранних детских лет ввела поэта в чудесный мир народных былин и сказок и навсегда сроднила его с великой поэзией родного народа.
Няня с детства внушила своему питомцу любовь и уважение к народному творчеству: «Предания русские ничуть не уступают в фантастической поэзии преданиям ирландским и германским». (Плетневу, 1831).
На себе узнав из уст няни всю правду и красоту русской сказки, Пушкин писал в 1830 году: «Изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка. Критики наши напрасно ими презирают»./…/
Арина Родионовна скончалась в 1828 году. Пушкина в это время не было в Петербурге.
На смерть Арины Родионовны издалека откликнулся Н. М. Языков. Он вспомнил долгие вечера, проведенные с Пушкиным и его няней в занесенном снегом Михайловском, и перед ним встал, как живой, образ старушки:
На смерть няни А. С. Пушкина
Осенью 1835 года Пушкин в последний раз приехал в Михайловское и писал оттуда жене: «В Михайловском нашел я все по старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уже не пляшу. Но делать нечего; все кругом меня говорит, что я старею, иногда даже чистым русским языком. Наприм<ер>, вчера мне встретилась знакомая баба, которой не мог я не сказать, что она переменилась. А она мне: да и ты, мой кормилец, состарился да и подурнел. Хотя могу я сказать вместе с покойной няней моей: хорош никогда не был, а молод был».
Прошло сто лет со дня смерти великого питомца Арины Родионовны,[47] и полностью оправдалась уверенность поэта Языкова, сказавшего над могилой няни поэта:
Арина Родионовна жива в нашей благодарной памяти и будет жить, доколе будет жить память о ее великом питомце Пушкине.
Иван Сергеевич Аксаков[48]
/…/ Не совершил бы Пушкин своего подвига, /…/ если б он не был цельный художник с живою русскою душою. Эта русская стихия видится мне не в одном только русском языке, доведенном Пушкиным до изумительного совершенства, силы, образности и мужественной красоты, и не во внешнем только содержании его некоторых творений, но еще более во внутренних сторонах его творчества. Вообще можно лишь удивляться, каким образом, при его французском воспитании дома и в Лицее, при раннем, к несчастию, растлении нравов, обычном в то время вследствие безграничного господства в русском обществе французской литературы XVIII века; при соблазнах и увлечениях света мог не только сохраниться в Пушкине русский человек, но и образоваться художник с таким русским складом ума и души, с таким притом глубоким сочувствием к народной поэзии – в песне, в сказке и в жизни?.. Внешнюю разгадку этого явления следует искать, прежде всего, в деревенских впечатлениях детства и в его отношениях к няне. Но и няня, и детские впечатления деревни таились тогда в воспоминаниях почти каждого отъявленного отрицателя русской народности, так что такая русская бытовая черта в поэзии Пушкина является уже сама по себе нравственною его заслугою и оригинальною особенностью. В самом деле, от отрочества до самой могилы этот блистательный прославленный поэт, ревностный посетитель гусарских пиров и великосветских гостиных, «наш Байрон» притом, как любили его называть многие, не стыдился всенародно, в чудных стихах, исповедовать свою нежную привязанность – не к матери (это было бы еще не странно, так и многие поэты делали), a к «мамушке», к няне, и с глубоко искренней благодарностью величать в ней первоначальную свою музу… Так вот кто первая вдохновительница, первая муза этого великого художника и первого истинно русского поэта – это няня, это простая русская деревенская баба!.. Точно припав к груди матери-земли, жадно в ее рассказах пил он чистую струю народной речи и духа! Да, будет же ей, этой няне, и от лица русского общества вечная благодарная память! /…/
Заметьте, что в это время в нашей литературе если и встречалось благосклонное упоминание о русской женщине из простонародья, то не иначе как о «простодушной поселянке». /…/
Софья Васильевна Капнист-Скалон (1796–1861)
Родилась в семье дворянина, поэта и драматурга В. В. Капниста (1758–1823), автора «Оды на рабство» и комедии «Ябеда». Прожила довольно тихую жизнь. Свои «Воспоминания» написала в 1859 году.
Воспоминания[49]
Я помню себя с четырехлетней моей жизни; /…/ помню маленький домик в три комнаты, с мезонином, с небольшими колонками, с стеклянной дверью в сад и с цветничком, который мы сами обрабатывали и который был окружен густым и высоким лесом.
Тут мы жили с няней, старушкой доброй и благочестивой, которая, выкормив грудью и старшую сестру мою, и старшего брата, так привязалась к нашему семейству, что, имея своих детей и впоследствии внуков не более как в четырнадцати верстах, не оставляла нас до глубокой старости своей и похоронена близ умерших братьев и сестер моих на общем семейном кладбище нашем.
47
Предположительно, С. Н. Дурылин готовил этот материал для выступления на вечере памяти Пушкина в 1937 году.
48
К материалам о Пушкине и няне в папку «Няни» С. Н. Дурылин подложил свои выписки из «Речи о А. С. Пушкине» И. С. Аксакова, произнесенной 7 июня 1880 года на заседании Общества любителей российской словесности, посвященном открытию памятника поэту в Москве.
49
Воспоминания С. В. Скалон (урожденной Капнист). «Исторический вестник», 1891. Т. XLIV, № 5 (май). С. 339–340. Переизданы в сборнике «Записки и воспоминания русских женщин XVIII – первой половины XIX». М., «Современник».1990. С. 281–389.