Страница 89 из 98
"ЗОЛОТИСТЫЙ ЛЮТИК" У КРАЯ МОГИЛЫ
Она была удивлена, увидев Бордена в церкви. Она и не знала, что он -- в Лос-Анджелесе. Только в одной газете было помещено такое сообщение: "Смерть бывшего сотрудника государственного департамента. Вчера ночью после продолжительной болезни в больнице в Санта-Монике скончался Уильям Макферсон Брайант. Он поступил на дипломатическую службу в 1935 году, занимал различные посты в Вашингтоне, Женеве, Италии, Бразилии и Испании. Вышел в отставку по состоянию здоровья в 1952. У супружеской четы детей не было. Его вдова под девичьим именем Виктория Симмонс работает редактором "Странички для женщин" в нашей газете".
В церкви почти не было прихожан, так как у Брайанта, по сути дела, не было друзей, когда они с женой перебрались на Запад. Там стояла небольшая кучка людей, сотрудников газеты, которые пришли сюда, чтобы выразить свои соболезнования вдове. Так что Виктория сразу, без особого труда заметила Бордена. В этот хмурый, дождливый, ненастный день он сидел один в глубине церкви, возле самого входа, и его белокурую голову, конечно, нельзя было спутать ни с чьей другой. Рассеянно, слушая лишь вполуха то, что говорил священник, Виктория вдруг вспомнила тайную кличку Бордена,-- они втроем называли его "золотистым лютиком".
В погребальном кортеже, приехавшем на кладбище, было всего два автомобиля, но Борден как-то ухитрился втиснуться во вторую машину и во время траурной церемонии стоял под дождем с непокрытой головой возле могилы. Виктория сразу заметила, что теперь он красит волосы, хотя если глядеть на него издалека, то он был все еще похож на парнишку с привлекательными, почти детскими чертами лица, а вблизи можно было заметить, что его лицо все в морщинах правильной формы, прямых, темноватых линиях, и кажется покрытым серым налетом усталости и переживаний из-за своего ненадежного положения.
Когда она скорбно отходила от могилы, прямая, стройная пожилая женщина с сухими глазами, в своем черном траурном платье, Борден на ходу спросил ее, не хочет ли она поехать домой вместе с ним? Так как ей предстояло возвращаться с кладбища только в компании одного священника и в машине были свободные места, она согласилась. Голос у Бордена тоже порядком изменился. Как и его крашеные волосы, он претендовал на молодость и энергичность, на то, что она так хорошо помнила, но чего больше не было и в помине.
Священник промолчал почти всю дорогу назад, в город. Виктория познакомилась с ним впервые только за день до этого, когда занималась организацией похорон. Ни она сама, ни ее муж не были его прихожанами, и на лице у священнослужителя было слегка озлобленное выражение, которое часто можно видеть на лицах представителей его профессии, когда они с сожалением понимают, что их религиозными услугами пользуются лишь в силу необходимости, а не из соображений, диктуемых верой.
В машине все трое едва обменялись тремя десятками слов на всем пути до города. Священник вышел у церкви, робко, смущенно пожав им руки, едва коснувшись их своей, и Борден, когда тот захлопнул двери, осведомился, не может ли он проводить Викторию домой. Она абсолютно не утратила самообладания,-- все свои слезы она выплакала за эти годы,-- и ответила ему, что ей не нужна его помощь. На самом деле, придя домой, она собиралась сразу же сесть за свой письменный стол, чтобы поработать над своей воскресной газетной "страницей", потому что этого, во-первых, нельзя было откладывать, а во-вторых, работа -- это надежное средство от охватившего ее приступа меланхолии.
После ухода священника Виктория, повернувшись к Бордену, попросила сигарету. Она отбросила вуаль, а он вытащил две сигаретки из золотого портсигара -- для нее и для себя и зажег их, щелкнув золотой зажигалкой. Что-то не нравилось Виктории в суетливых движениях его рук. Трудно объяснить что. Они казались ей какими-то неестественными, слишком большими. Другого слова она так и не могла подобрать.
Они молча ехали с минуту, может, две.
-- Он был счастлив, эти последние несколько лет? -- спросил Борден.
-- Нет, увы,-- ответила она.
-- Какая досада! -- вздохнул Борден. Этот вырвавшийся у него вздох, конечно, предназначался не только ее усопшему мужу.
-- Такой способный человек, такой способный.
Его высокопарный тон резанул ей слух. Ей показалось, что в это мгновение он превратился в политика, произносящего торжественную речь при освящении статуи, с запозданием поставленной в память о погибшем в этой уже полузабытой войне.
-- Чем он занимался после ухода в отставку? -- поинтересовался Борден.
-- Читал,-- сказала она.
-- Читал? -- озадаченно переспросил Борден.-- И все, больше ничего?
-- Ничего. Моя работа в газете позволяла нам жить достаточно хорошо.
-- Вот не знал, что вы стали кем-то вроде писательницы,-- признался Борден.
-- Только в силу необходимости,-- ответила она.-- Я выучила английский алфавит на курсах английского в колледже.
Они оба улыбнулись.
-- Клэр теперь с вами? -- спросила Виктория.
Борден бросил на нее странный взгляд, словно подозревая в невольном сарказме.
-- Разве вы ничего не слышали?
-- Что я должна была слышать? -- удивилась она.
-- Мы уже шесть лет как в разводе. Она вышла замуж за итальянца. Он -владелец конюшни рысистых лошадей. Больше она не вернется в Америку.
-- Очень жаль,-- сказала она.
Он пожал плечами.
-- Это, по сути дела, нельзя было назвать браком.-- Голос у него звучал ровно, небрежно.-- Мы здорово притворялись в течение нескольких лет, хотя нам с ней все равно было не так уж плохо. Ну, после этого,-- как и полагается: "Adieu, Chedi..."
-- Что вы здесь делаете? -- спросила Виктория.
-- Ну,-- продолжал он,-- после катастрофы мы с ней немного побродили по Европе, но прежних отношений уже, конечно, не было. Я не желал никакой работы, у нас было достаточно денег, чтобы я не торчал на службе, и когда мы входили в чью-то комнату, то сразу слышали знакомый шепоток. Может, нам это лишь казалось, но все-таки...
-- Нет, вам не казалось,-- подтвердила Виктория.
Некоторое время они ехали молча. Потом он спросил у нее номер ее телефона, записал его удивительно аккуратными крошечными буковками, водя по странице красивого кожаного блокнота золотым карандашом.