Безвыходное пособие для демиурга

Я посмотрел на гофмейстера, на Глеба, но лица их были непроницаемы.

Петрович на экране выкинул руки вперед одновременно с Морозовым. Синие и алые лучи ударили из ладоней и подушечек пальцев. Взрывной волной соперников одновременно отбросило в разные стороны.

– Одно ты забыл, Петрович. – прохрипел, поднимаясь, гофмейстер. – Твой ключ, этот мальчишка, Герман, он ведь вправе менять твою реальность.

– Он не подкупен! – Петрович вытер кровь с разбитой губы и вскочил на ноги. – Не продается вдохновенье. А рукопись уже продана.

– Как бы ни так. – в кабинете Петровича появился еще один человек.

Он не вошел через дверь и не запрыгнул через окно, он отделился от стены. Это было так неожиданно, что в первое мгновение я его не узнал.

Это был Лев Григорьевич, придуманный мной Великий Инквизитор. Он был самым молодым в этом трио волшебников.

– Вот мы и собрались вместе.

Петрович побледнел. Губы его затряслись:

– Стойте!

Но Великий Инквизитор уже шагнул навстречу Петровичу, обнажая свой светящийся кинжал.

Мелькнуло в воздухе и магическое лезвие предателя.

Они ударили одновременно: Лев Григорьевич и Николай Петрович. Оба кинжалами в сердце. И на этот раз чудес больше не было.

С минуту волшебники стояли, обнявшись, а потом пошатнулись и упали на стол, сметая бумаги и часы.

Несколько секунд камера снимала безжизненные тела. А я почему-то смотрел на разбитый циферблат, на стрелки, которые упорно продолжали двигаться, напоминая, что жизнь на этом не заканчивается.

– Общее сходство есть. – выдавила Лера. – Только в книге Великий Инквизитор спасал Геру.

– Больше этот фокус у вас не пройдет.– сказал Никита Аркадьевич, поднимаясь со стула. – Я имею в виду, что с живыми неугодными людьми так разделаться не удастся.

– Да как вы смеете?! – я не захотел, молча, глотать обиду.

– Я все смею. – Морозов хохотнул. – Не смотря ни на что, Герман, ты ведь написал конец романа так, что нам остались одни только трупы. Ведь верно? У тебя не было выбора? Согласен. Ты надеялся убийством защитить того, кого любишь. Я не осуждаю. Просто надеюсь, что ты не войдешь во вкус.

Неужели все маги такие мерзкие и подлые? Психологи хреновы!

– Это только мое дело, какие романы я буду писать. – фыркнул я.

– Пожалуй, ты прав. Следующие твои истории без волшебной пещеры никогда не оживут. Можешь сочинять все, что заблагорассудиться. – Морозов поднялся, придвинул за собой стул к столику. – Но если мы найдем еще одну живую книгу, то ведь можно будет ее переписать для блага и процветания страны, к примеру. Мы ведь не предлагаем тебе, Герман, свои сюжеты. Но мы верим, что ты не пропустишь в наш мир зло. А вот другие люди-ключи могут поступить иначе.

– Потому что они старше и опытнее? – угрюмо обронил я.

– Потому что «идеалист» в нашей стране – слово ругательное и выступает синонимом понятию «дурак». И нас таких, борющихся за идеи, любящих людей, а не деньги – с каждым годом становится все меньше.

– Я не могу. – сказал я. – Я не могу согласиться. Там, внутри того мира я писал, купаясь в волнах вдохновения, но все было мне навеяно. Я попытался сам сочинить концовку, и вот что из этого получилось…

– Ты остановил череду убийств. Ведь «Безвыходное пособие для демиурга» – не просто шло по трупам, оно развлекалось, создавая прецедент для убийств, ему нравилось смотреть, как рушится психика людей, как их ломает жажда наживы и алчность власти. Кроме того, ты спас Леру. Так что дело об исследовании по перемещению гражданских лиц из реального мира в область подсознательного закрыто. Ничего не было, Герман.

Я вопросительно посмотрел на Морозова. Тот усмехнулся:

– О, ты непременно станешь знаменитостью, если опубликуешь свой опус, а мы тебе еще и поможем раскрутиться. Ты ведь человек, шепотом говорящий о моем могуществе. Ты мне нужен.

Я лишь недоверчиво покачал головой.

Гофмейстер отсалютовал:

– Оставайтесь. Честь имею. Но мы всегда ждем тебя, Герман. Наше предложение остается в силе. – и уже обращаясь к моему другу, Никита Аркадьевич добавил. – А ты, Глеб, зайди сегодня ко мне в кабинет Петровича. Раскрытие государственной тайны – вещь малоприятная, но я умею ценить дружеские чувства. Верные люди нужны всем.

И Морозов ушел.

Как по мановению волшебной палочки за ним испарились и спецназовцы. Они мгновенно погрузились в три машины и стартовали на огромной скорости.

Стуча зубами, из подсобки высунулись охранник, официант и бармен.

Мы тут же встали и вышли прочь.

– Что тебе будет, Глеб? – спросил я.

– Ты же слышал: внесут выговор с занесением в личное дело, а потом предложат вступить в Орден. Знаешь, это даже круче, чем я мог мечтать. Я, грешным делом, думал, что компьютерные технологии поглотили истинную магию, и скрытые человеческие возможности начали атрофироваться. А оказалось, что каждому человеку в этом мире дан шанс на счастье, нужно только идти вперед и не сдаваться…

Три дня потом я боялся выходить один на кухню. Лера жила у меня безвыездно, пока нам не позвонил Владислав Петрович и сам не попросил пожить у них дома хотя бы недельку.

Я прекрасно понимал, что Лера, в общих чертах, пересказала, что мне пришлось пережить, и что я нахожусь в прострации. Это было правдой, и я принял помощь Лериного отца.

Все эти три дня я ни разу не открыл «ноут», а лишь гулял с Лерой по улице, и когда мы возвращались, то не чуяли под собою ног.

Еще в эти дни я совсем не ощущал вкуса: что бы ни ел, мне все казалось, что рот набит ватой. В голове не было ни единой мысли. В ней царила пустота.

По ночам я не спал, а просто сидел и смотрел в темноту.

Это только кажется, что ночью царит непроглядная мгла. Не правда. Ночь – она серая и когда глаза привыкают ко мраку, предметы обстановки проступают очень отчетливо и вполне натурально.

Мир вокруг меня днем и ночью был словно ненастоящим. Иногда мне начинало казаться, что я все еще там, в волшебной пещере. И тогда я осторожно касался спящей Леры: она никуда не исчезала – и страх медленно отступал.

Иногда я ловил себя на мысли, что, по-прежнему, жду прихода спецслужб или ожившего Петровича, и именно поэтому не могу уснуть по ночам.

Теперь же, когда нас пригласил Владислав Петрович, у меня появился шанс встряхнуться. Я даже был благодарен за этот звонок, ведь мы еще не подали заявление в ЗАГС, и все в наших отношениях с Лерой еще может сотни раз перемениться. По всему выходило, что Лерин отец ценил меня как человека, а не как будущего зятя.

С собой я взял только «бук». Скорее, по инерции. В ближайшие дни, я это знал точно, я не смогу ни писать, ни играть, ни смотреть кино.

Возможно, меня подкосила именно реальная смерть генерал-лейтенанта ФСБ Николая Петровича.

Собираясь к отцу, Лера долго вертелась у зеркала, а потом, неудачно повернувшись, разбила его.

Это была скверная примета. Но, убирая осколки, я действовал, по-прежнему, как-то отстраненно.

Впрочем, во мне шевельнулась мысль, что, может быть, это и не плохо: любая неприятность могла пробудить меня от этой спячки наяву. Ярость была бы лучше, чем такая апатия.

И я смело шагнул за порог нашего дома, причем с левой ноги.

Несмотря на зловещие предзнаменования, с Лерой мы не поругались, кирпич на голову не прилетел.

Когда мы пришли на остановку, я неожиданно поймал себя на мысли, что ищу глазами того Петровича, который не в романе, а в жизни – козлобородого сухонького старичка. Ищу и не нахожу.

Мир без чудес казался мне тюрьмой.

Когда мы подошли к Лериному дому, я с ужасом заметил грузовую ритуальную машину. Вот оно: разбитое зеркало! Я как представил, что с родителями Леры что-то стряслось, тут у меня по-настоящему похолодело в груди. А потом меня толкнуло вперед. Меня вело предчувствие, что именно сейчас что-то изменится: кардинально и навсегда.

Не успели мы подойти к подъезду, нам навстречу вынесли гроб, обитый красной тканью. Я понимал, что если человек умер, его нельзя похоронить сразу же. Без справки о смерти не выделят место на кладбище, а справку еще, наверняка, нужно где-то заверить. У нас же самая мощная бюрократическая машина в мире! Может быть, это Петровича несут?