Исполнение желаний

(Боже, да он же слепой!)

– Ну конечно, я еду, нет, плыву, сопровождаю.

Сборы в дорогу

Чемодан огроменный. Жаль, другого нет, зато в этом можно спать, если гостиницы не будет.

Яна достала из кухонного шкафчика коробку из-под обуви. В ней аккуратно лежали куски хозяйственного мыла. И скучали там они с мезозойских времен, когда это мыло продавалось по талонам.

«Только я знаю, какая это классная штука – хозяйственное мыло. Отбеливает, лечит и удивляет своей дешевизной. Может, я бы про него так хорошо и не думала, если бы не бабушка Надя, которая хозяйственным мылом сводила мне синяки, лечила вспухшие лимфоузлы, подростковые прыщи и с успехом защищала от моли свою шубу. Бабушки давно нет, а ее запасы коричневых вонючих брусков не иссякли. Это чудесное средство надо непременно взять с собой».

Кроме мыла в чемодане сиротливо расположился пакетик с бельем и старенькими босоножками. Как-то все грустновато: ни тебе вечерних нарядов, ни приличного купальника, ни яркой косметички с мировыми брэндами.

«Да, небогатая я невеста. Ничего, я там на свои пятьсот зеленых разгуляюсь».

С Яниного балкона виден заброшенный сад с деревьями, на которых гроздьями сидели мальчишки из соседних домов. Так, от нечего делать, рвали зеленые яблоки. Эту кислятину в рот невозможно взять, зато можно бросаться друг в друга и в прохожих. Однако было им еще одно применение. Из кислых яблок получалась вкуснейшая начинка для пирожков в дорогу. И рецепт Яна знала простой, а главное – в доме была мука, одно яйцо, немножко постного масла.

Сопровождение

Яна катила свой грохочущий чемодан, и ленивые голуби испуганно взлетали, бросая недоклеванные крошки. Несколько десятков пионеров с барабанами, начисто лишенных слуха и ритма, незримо шагали с ней. «Танки вошли в город», – усмехнулся Данила. Он не только выделялся из толпы своим ростом. Все в нем было какой-то нелепостью. Темные женские очки, волосы, стянутые розовой резинкой, явно позаимствованной у племяшки, военные камуфляжные штаны и высокие ботинки. Чемодан резво преодолел выбоину на перроне и остановился. Все, кто следил за ним взглядом, теперь удивились, разглядывая Данилу. Его сестра вместо приветствия встретила Яну вопросом:

– Да что ж там у вас?

«Надо признаться, дурацкий вопрос, который заслуживает дурацкого ответа»,

– Походная типография.

– Зачем? – охнула Надежда.

– Ну, шутит она так, – стал успокаивать сестру Данила. – Она же его без рывков везла. Если бы волокла, то я бы услышал. У ней там зубная паста и кусок мыла, немножко бельишка.

Вошли в вагон. Место в купе внизу и на верхней полке. Попутчиков не было. Надежда была какая-то дерганная. Папку с документами держала побелевшими от напряжения пальцами.

– Деньги у Данилы. Вот твой паспорт и его. Смотри, не потеряй. Вот телефоны. Тут результаты обследования, вызов клиники.

После всех инструкций Данила с сестрой вышли из вагона. Яна смотрела из окна, как они пытаются о чем-то договориться.

«Какая ужасная борода! Ну, дьячок или хиппарь. Пусть бы его сестрица постригла, побрила. Ой, кто там тащится по перрону? Каблуки подкашиваются в разные стороны, юбка закончилась, а ноги не начались, крашеные волосы факелом над головой. Знакомая клетчатая сумка с большой биографией. С такими ездят челноки на свои закупы».

По платформе спешила Зинка.

Она налетела сначала на Надежду, потом толкнула Данилу. Остановилась, поставив свою неподъемную торбу, стала закалывать волосы, попутно огрызаясь на пассажиров, спешащих к поезду, которые теперь толкали ее.

«Да, негостеприимная я, черствая и эгоистичная», – будто оправдываясь перед собой, бормотала Яна.

Перед самым отправлением в купе ввалились двое командировочных. Они долго и шумно располагались на своих местах. Наконец, достали из своих черных портфелей бутылку коньяка, бутерброды с колбасой.

– Тут в Минске коньяк неважный. Мы с собой свой возим. А в остальном – все понравилось: город чистый, девушки красивые, сговорчивые. Не желаете с нами чарочку?

– Да нет уж, спасибо.

– А что так категорично? – разрезая на дольки большое яблоко, спросил один из них.

– Да вот представляю ночь с перегаром, храпом и, возможно, сальными анекдотами и большими приключениями, – огрызнулась Яна.

– Суровая девушка. А вот про большие приключения – вы что имеете в виду? – командировочный многозначительно захихикал. – Вы тут у нас одна на троих…

Он открыл коньяк и стал наливать в походные рюмашечки, которые достал из специального футлярчика. В купе запахло спиртным.

Данила поднялся и вдруг, будто потеряв равновесие, судорожно схватился за столик. Бутылка с коньяком перевернулась, упала на пол. Салфетка, на которой была разложена закуска, сдернулась. Теперь и бутерброды валялись на полу вместе с качающимися дольками яблока. А рюмашечки… На одну Данила наступил, и серебряный край смялся.

– Ты что это делаешь! Что за хулиганство! Проводник! – заорали дурными голосами командировочные.

В дверях появилась проводница. Она быстро оценила обстановку: двое красных от волнения государственных людей с очень плохим настроением, на полу – лужа и намеки на всенародный праздник. Над всем этим маячил высокий бородатый мужчина, которого тянула вниз за руку испуганная девушка. Наконец, Данила сел. Один из попутчиков обиженно разглядывал только что поднятую бутылку, где был коньяк. На дне плескалось граммов сто пятьдесят.

– Девушка, мы вот, как люди, сели в ваш поезд, достали коньячку. Дорогого, между прочим. У нас повод серьезный…

– Спиртные напитки в вагонах распивать запрещается!

Проводница вышла из купе.

Соседи по купе с ненавистью смотрели на Данилу.

– Ты, волосатый. Поп или кто там еще. Что это ты так распоясался? Тебе говорю!

Дядька толкнул Данилу в плечо. Но тут же его рука была перехвачена и заломлена назад. Данила вытолкал командировочного в коридор, по которому уже спешила проводница с веником и совком. Второй пассажир испуганным фальцетом пожаловался на Данилу: «Он бешеный, нападает, устраивает драку».

– Стыдно вам, мужчина, должно быть, – тихо выговаривала проводница. – Это больной человек. Он слепой. Нечаянно все получилось, а вы ищите виноватых. Вот сейчас на станции милицию вызову и вас высадят из поезда за распитие алкогольных напитков. Так что сидите лучше тихо. А я вам чай принесу.

– Да разве чаем наешься? – не унимался командировочный.

– А у меня есть к чаю пирожки вкусные. А если уж так приспичило коньяком баловаться, то у вас там немножко осталось. Будет чай с коньяком, – дружелюбно предложила Яна.

Пакет с домашней выпечкой, которая радовала глаз своими румяными бочками, всех примирил. Командировочных звали Василий Иванович и Петр Васильевич. Чай с пирожками им понравился. Яна старалась не смотреть, как крошки застревают в Данилиной бороде. Легли спать. Командировочные почти сразу дружно захрапели. Яна слышала, как ворочался Данила. Ему тоже, наверное, мешал храп. Она поцокала языком – старый испытанный способ успокоить храпуна, но результата не было. Ну, а посвистеть? Храпуны затихли. Но через минуты две храп даже усилился.

Вдруг с верхней полки послышался художественный свист. Не очень звонкий, но без фальши и спешки он вырисовывал красивую мелодию. Командировочные затихли, и Яна незаметно уснула под моцартовскую колыбельную.

Отплываем

Резвый одесский трамвайчик довез до порта. Долго ждали посадки. Попутчики были очень разнообразны. Туристы с красивыми чемоданами и сумками держались особняком, косо поглядывая на женщин в платочках, которые смиренно расположились прямо на полу. Возле них был странный багаж в холщовых мешках. Несколько детей с визгом носились, лавируя между чемоданами и людьми. На втором этаже, облокотясь на перила, стояли такие же бородатые, как Данила, мужчины в черной одежде. Несколько из них были в черных шапочках, на груди у них висели большие кресты. Они смотрели на Данилу. Он, будто чувствуя это, повернул голову в сторону священников: