Последняя милость

Разгорелся костер, освещая поляну тусклым дрожащим светом. А охотник, переведя дух, подытожил:

— Вот, кстати, и ответ на твой вопрос — с которого и началась наша беседа. Зачем, зачем… да затем же, зачем вообще все делается на этом свете! Из стремления к лучшему, к пользе, выгоде. К силе и власти.

— Для себя, — не то вопросительно, не то утвердительно внесла Равенна уточнение, — из стремления к лучшему для себя любимых.

Леон развел руками.

— Ну, знаешь, — не без укоризны произнес он при этом, — во-первых, я стараюсь не лично для себя. Не только ради собственной выгоды. Во-вторых, даже ханжи в сутанах призывают паству не протягивать руку помощи каждому встречному, но… помогать ближнему своему. А для меня нет никого ближе Братства. Я был в таком дерьме… по горло, что наверняка захлебнулся бы, не вытащи меня Братство оттуда; не приюти и не обучи всему, что я умею сейчас. Так почему я не должен искать для моих братьев выгоды? Я, обязанный Братству жизнью? К чему этот осуждающий тон — будто разговариваю со святошей, а не с ведьмой?

Ну и в-третьих. Не знаю, кому служишь или на кого работаешь ты… и вся ваша ватага обвешанных оружием балбесов, но осмелюсь предположить: он, она или они этого вряд ли достойны. Просто сравни — Братство-то… наши старейшины… мы называем их Первенцами — поступили разумнее. Не стали людьми разбрасываться… своими людьми, я имею в виду. Рассчитали так, чтобы грязную работу сделал кто-то другой. В данном случае вот вы подвернулись. Потому что ваши хозяева без малейших терзаний и жалости использовали именно вас. Именно вас бросили навстречу опасностям. Бойцов умелых, отдаю вам должное… но, уж прости, недалеких.

Проще говоря, вами готовы были пожертвовать. И пожертвовать глупо, не разобравшись в обстановке, следуя ошибочным умозаключениям. Каково?

— Вербуешь? — не без иронии, не слишком уместной в ее теперешнем положении, осведомилась Равенна.

— Почему нет, — не стал отпираться Леон, — как я сказал, убивать тебя мне не с руки. Но и отпускать… признаюсь честно: лучше я приобрету для себя и Братства нового союзника… новую сестру, чем оставлю за спиной еще одного врага. Свои доводы я привел, но решать, конечно, тебе.

С этими словами он поднялся с пенька. И уже собрался было уходить, но напоследок все-таки добавил:

— А у тебя довод против нас один — что мы-де стараемся только для себя, а на остальной мир нам вроде как плевать. Так вот, это не совсем так. Плевать на то, что способно приносить пользу, просто глупо. Мир же полезен хотя бы тем, что в нем находятся такие вот храбрые дурни, готовые сложить головы за что угодно и ради кого угодно. А значит, их можно использовать себе во благо. Это первое.

Второе: да, по большому счету, нас не так уж волнует судьба этого мира. Но ведь и мир… большинство людей, его населявших, не очень-то волновало наше горе. Когда одни из нас голодали, другие бродяжили, а над третьими издевался любой, кто был хоть чуточку сильнее. А уж как принято у так называемых «добропорядочных» людей относиться к таким как ты, колдунам — не мне тебе рассказывать.

Так что, я думаю, мир заслужил всех тех кар, которые на него обрушились. Лишения солнца — в том числе. Но зато… посмотри на небо сейчас!

Последнюю фразу Леон произнес с благоговейным придыханием и указал пальцем вверх. Подняв голову, Равенна взглянула на кусочек ночного неба, проглядывающий между кронами деревьев. На темную как океан синь, растущую луну, россыпь помаргивающих звезд. Одна из звезд как раз сорвалась с неба и пролетела мимо, сверкнув яркой искоркой.

— Видишь, — проговорил охотник, — ночь — единственное время, когда небо становится прежним. Когда уходит проклятая пелена, открывая его естественную красоту. Только ночь нам оставили высшие силы… какими бы именами кто их ни называл. И если не любить ночь, если не хранить ей верность — что тогда вообще стоит любить, чему еще быть верным?

12

Когда поблизости от лагеря ошивался сопляк-надзиратель Равенны, Освальду пришлось поискать укрытия в каких-нибудь кустах. Таких, чтоб были одновременно и погуще, и поближе к стоянке Братства Ночи, и в то же время на расстоянии, достаточном для того, чтобы подходить к ним мальчишке из Братства было лень.

Но, к немалому облегчению бывшего вора, хватило того паренька ненадолго. Да и не столько следил он за окрестностями, сколько собирал хворост. Или вообще просто поглядывал на небо, легкомысленно насвистывая какой-то немудрящий мотивчик. Самое то занятие для убежденного бездельника.

Так что беспечный юнец не помешал Освальду подобраться к стоянке Братства поближе. И убедиться, что Равенна жива. Да заодно стать свидетелем беседы волшебницы и этой двуличной твари — Леона. Свидетелем… ну и слушателем тоже.

Из этого разговора подслушанного бывший вор понял две вещи.

Во-первых, так называемый охотничек не просто решил оставить пленницу в живых, но и попытался перевести ее на свою сторону. Убедить бросить и Дедулю-Бренна, и его, Освальда сотоварищи. Равенна же, стоило отдать ей должное, по крайней мере, не ответила прямым согласием. Хотя и отказа, столь же прямого, с ее стороны, увы, не последовало. И неудивительно, стоило бы признать. Потому что и говорил Леон с напором и довольно-таки веско, и сама волшебница была, мягко говоря, не в восторге от того положения, в котором оказалась.

Но было еще «во-вторых». Причина… одна из причин вышеназванного незавидного положения Равенны. Выходило, что он, Освальд, ошибся. Принял за чистую монету нытье призрачного некроманта, проникся к нему жалостью — и, в конечном счете, подставил братьев по оружию. Хотя подставил ли? С другой-то ведь стороны они уничтожили очередной источник Скверны. Дедуля-Бренн тому только рад будет. Но вопрос, что делать с некромантом, который вовсе и не собирался на самом деле умирать, оставался открытым.

«Эх, надо было соглашаться на предложение завалить пещеру, — про себя посетовал бывший вор, — хотя теперь-то уж чего»

Одно он, впрочем, знал с полной уверенностью: без Равенны, не вызволив ее из цепких лап Братства Ночи, с некромантом точно не сладить — какие бы намерения тот ни вынашивал. Оставалось решить, как спасти волшебницу. План какой-нибудь выработать.

С этой целью Освальд еще немного задержался в кустах близ лагеря после того, как Леону надоело ездить по ушам своей пленницы. Бывший вор понаблюдал, как люди Братства ужинают, рассевшись вокруг двух костров, как укладываются спать, а главное — сколько и где выставляют часовых.

Поддерживать огонь и стеречь сон остальных «братцев ночи» вверялось, кстати, двум человекам. Один из них первым делом отлучился в темноту по зову природы — добро, хоть с края поляны, противоположного тому, где схоронился Освальд. Второй между тем, присев у костра, уставился в небо, что-то неслышно зашептав. Не то молился, не то подсчитывал, сколько на небосвод в эту ночь высыпало звезд.

Вернувшись, первый предложил второму сыграть в кости.

Поглядев еще раз, напоследок, на этих двоих, бывший вор как можно тише двинулся прочь от поляны — осторожно обходя высокие кусты и пригибаясь под ветвями деревьев. Путь его лежал туда, где, примерно в четверти мили от стоянки Братства, ждали, сидя у слабенького, едва заметного в темноте костерка, Сиградд и сэр Андерс.

Первый при появлении Освальда остался спокойным и бесстрастным как вековой дуб. Зато второй мигом подскочил, уже положив правую руку на эфес меча; выпрямился — ни дать ни взять, кол проглотил.

Впрочем, увидев, что из кустов на их стоянку вылез не абы кто, а бывший вор, а с недавних пор соратник, рыцарь более-менее успокоился.

— Ну? Что удалось выяснить? — спросил он почти без привычной спеси в голосе — теперь на ее смену пришло обычное нетерпение.

— Как водится, известия есть хорошие и плохие, — начал Освальд, усаживаясь перед костром, — если не считать того, что меня не поймали, не убили и даже вообще не заметили, главная хорошая новость такая. Равенна жива и вроде невредима, ее не пытают… и убивать, как я понял, вовсе не собираются.