Страница 78 из 82
Внутри, на краю дивана, сидела моя мать, хрупкая, как старинное стекло.
Маргарет сидела рядом и держала в своих нежных руках её огрубевшие и покрасневшие. Колин печально сидел в кресле напротив, упёршись локтями в колени.
— Мо!
— Мама, — произнесла я. — Я…
Она встала, и Колин вскочил на ноги, готовый поймать её в ту же секунду, когда показалось, что она сейчас упадёт. Я бросила ему благодарный взгляд.
— Твой отец? Значит он на самом деле умер? — спросила она, а её голос дрожал от неверия.
Я сжала губы и лишь кивнула, потому что в горле застрял ком.
— Билли?
Я не знала, хочет ли она спросить о том, умер ли Билли или о том, причастен ли он к смерти отца. Ответ был одним и тем же. Мне не нужно было говорить его вслух. Она посмотрела мне в лицо и узнала правду.
У неё вырвался крик — тихий, дрожащий звук, который пронзил меня до мозга костей, и она снова плюхнулась на диван. Я сделала шаг вперёд. Странно, что я подумала, будто мои слёзы уже иссякли. Я должна была знать лучше.
— Мо, присядь к матери, — сказала Маргарет. — Мальчики, помогите мне приготовить чай.
Я села, взяла маму за руку и попыталась ради неё быть такой же сильной, каким был для меня отец.
— Что нам делать? — спросила она, вцепившись в меня так, будто я была единственной, кто у неё остался на этом свете. — Что же нам теперь делать?
— Я не знаю.
Это было неправдой. Я прекрасно знала, что. Но сказать это вслух казалось жестоким.
Жить дальше. Так происходит. Если кого-то любишь, а он умирает, и мир прекращает вращаться вокруг своей оси, и закон гравитации перестаёт действовать, и всё становится с привкусом пепла и гнева, ты продолжаешь жить. Не всегда хорошо или счастливо. Иногда заставляешь себя сделать хотя бы ещё один вдох, ещё один шаг. Иногда тебе этого не хочется. Но, в конце концов, ты живёшь дальше. Потому что умершие не могут, а живые обязаны делать это ради них.
Жизнь продолжается.
Глава 46
— Мне пора, — сказал Колин.
Мы стояли на веранде. Он обнял мою мать, попрощался с Маргарет и кивнул Люку. Свет с кухни почти не освещал его лица, и я включила лампу. Я хотела хорошо его видеть, хотела, чтобы он видел меня.
— Твой отец позвонил мне сразу после того, как ты исчезла с Люком, и тогда всё рассказал мне. Я клянусь, Мо, прежде я ничего не знал об ФБР, в противном случае, сказал бы тебе. До того момента я думал, что он лишь пытается найти способ освободить тебя от сделки, это всё. Поменяться с тобой местами.
— Так он и сделал, — тихо сказала я.
Он осторожно прикоснулся к моей щеке.
— Он был прав. Ты хорошо справилась.
Я потёрла глаза, в которые от избытка слёз, казалось, попал песок.
— Это ты вернулся. Не следовало тебе этого делать.
— Сколько раз тебе говорить, я хочу, чтобы ты была в безопасности. И счастлива, — он заглянул через моё плечо в дом. — Ты могла бы поехать с нами, если хочешь. Мы смогли бы начать где-нибудь заново. Быть счастливыми.
Я попыталась улыбнуться, но не смогла.
— Однажды ты сказал, что всегда хотел спокойной жизни. Ещё помнишь?
Он кивнул.
— Ты её заслужил, — сказала я. — Я желаю её для тебя. Очень.
— Но не для себя, верно? — он на мгновение закрыл глаза, и боль явно читалась на его лице. Что-то внутри меня перевернулось, и я снова заплакала. — Я так и думал, что ты так скажешь.
— Я хочу, чтобы у тебя была по-настоящему прекрасная жизнь, понимаешь?
Он нежно поцеловал меня, и его губы на моих казались такими твёрдыми и надёжными.
— Я попытаюсь сделать её такой. Но… пообещай мне одно, Мо.
— Что?
— Что твоя жизнь будет великолепной. Делай всё то, что ты никогда не могла сделать и даже больше, — он тихо рассмеялся. — Задай такой жар Люку, какой только сможешь. То есть сильный. Мне ли это не знать.
— Договорились, — сказала я.
Он кивнул и вышел на улицу один. Я осталась стоять на лестнице. Мне было холодно, и я, обхватив себя руками, смотрела, как он уходит. Он ещё раз обернулся, а я на прощание помахала рукой, понимая, что вижу его в последний раз.
Затем он исчез.
Я выключила свет, села в темноте на древний плетёный диванчик, прислушиваясь к тающему снегу, стекающему по желобу и молилась: Богу, магии, судьбе или к кому-либо ещё, кто, возможно, меня слушал. Чтобы Колин был в безопасности, счастлив и не возненавидел меня.
Через некоторое время на веранду вышел Люк и сел на другом конце дивана.
— Он просил тебя пойти с ним?
— Да.
Он теребил подлокотник дивана, отломил дряблый кусок ротанга и поджёг его, как крошечную свечу.
— Ты хочешь пойти с ним?
— Я здесь, — сказала я, наблюдая, как пламя отбрасывает тени на его лицо. — Как сам думаешь?
Он пожал одним плечом.
— Думаю, ты сейчас нужна своей маме. Но в конечном итоге…
Я сосредоточилась, толкнула достаточно магии в нашу связь, чтобы сделать её видимой и подняла руку, так что между нами засветилась тонкая серебренная нить.
— Я выбираю тебя, — сказала я. — Тебя и меня. Навсегда.
Позже, после того, как с серьёзным лицом и заученным сочувствием пришла полиция, после того, как нас навестил отец Армандо, чтобы помолиться и дать свидетельство, после того, как моя мать ушла наверх одна, отказавшись от какой-либо помощи, я лежала на диване, положив голову на колени Люка и переплетя пальцы с его.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказала Маргарет. — Ты всё это время была такой сильной, но завтра, когда она всё осмыслит, ты понадобишься матери даже ещё больше.
— Я думаю, она знала наперёд, — пробормотала я. — Она уже всё время знала, что это временно.
— Но она ведь строила планы, — сказал Люк. — Хотела расширить ресторан, говорила о будущем. Зачем ей это делать, если она думала, что этого никогда не будет?
— Возможно, именно потому, что боялась, что это никогда не наступит? Так, будто полагала, что, если только сделать всё идеально, то это будет навсегда. Я не знаю, что теперь случиться с рестораном.
Я понятия не имела, будет ли она теперь цепляться за него ещё больше, как за якорь, который последние двенадцать лет поддерживал её, или он станет ей слишком сильно напоминать обо всём, что пошло не так, отягощать и потопит в горе.
— У неё достаточно времени, чтобы принять решение, — сказала Маргарет, сложив руки на коленях. — Теперь тебе нужно поспать.
— Закрой глаза, Мышонок, я останусь с тобой столько, сколько захочешь.
У меня слипались глаза, а Люк натянул мне на плечи вязанное крючком одеяло. Было слишком больно думать об отце и смотреть на сцены, пробегающие перед внутренним взором, поэтому я настроилась на магию, позволила ей направлять свои мысли, так что они блуждали вдоль Линий в поисках чего-то, что сможет притупить острые края моего горя.
Вместо этого, я увидела зал собраний, в котором Кварторы сидели на своих красивых стульях, а перед ними новый стол, похожий на чистый лист. Они были в полном составе, готовые ознаменовать новую эру для Дуг.
Магия была в безопасности, пророчество о Разрушительном потоке предотвращено, Серафимы побеждены… Они застыли, словно в живой картине: Доминик всё ещё в качестве главы, Сабина независимая и бдительная рядом с ним, Орла мелочная, пекущаяся о том, чтобы её голос был услышан, и Паскаль как всегда рассеянный.
На краю сцены находился разбитый стол, куски которого всё ещё лежали так же беспорядочно, как мы оставили их после пророчества Маргарет. Снова меня охватила скорбь — ещё один символ, показывающий всё то, что мы потеряли. Но магия отреагировала не соответственно.
Вместо этого, она заставила течь мою кровь быстрее, перекрыв печаль тоской.
Я зашевелилась, потому что мне не понравилось это чувство, но магия становилась всё настойчивее. Я открыла глаза, надеясь таким образом прогнать образы.
— Тссс…, - Люк погладил меня по голове, но я решительно села. — Что случилось?