Вайсштальберг

Мы сидели в маленькой комнате, я на диванчике, Феликс в кресле, снаружи ветер гонял по степи тысячи мёртвых перекати-поле. Вайсштальберг стоял в степи крепко, непоколебимо, будто всегда был здесь. Я чувствовал, что глухое чувство враждебности к идиоту в мантии возникшее во мне, начиная с первых минут знакомства, перерастает в настоящую злую ненависть, в желание убить, стереть его с лица земли. Чернокнижник видимо этого совсем не понимал, а возможно и не мог понять. Американец только снаружи выглядел похожим на обычного человека, он казался каркасом, прикрывающим внутреннюю пустоту, сделанной то ли из жести, то ли из голографического пластика полой фигурой. Он был марионеткой Дьявола.

- Пользуясь случаем, я хочу предложить вам союз - договор о дружбе и сотрудничестве, - чёрный маг демонстрировал вежливость и дипломатичное поведение.

- Не думаю, что подобное сотрудничество принесёт мне добро.

- Но почему же?

- В силу вашей, так сказать профессии. Потому что участвующие в делах тьмы за это неизбежно вынуждены расплачиваться. Вот ваш гомункул, если вырастёт, в чём я сомневаюсь, но всё же, если он появится на свет, то, что это будет за существо? Обычный человеческий ребёнок, наделённый тягой к прекрасному? Не думаю. В лучшем случае это будет кукла Чаки из фильмов ужасов или тот мальчик восставший из мёртвых после того как отец отнёс его на кладбище домашних животных. Родится монстр не лучше кошек-вампиров и скорее всего вас же самого и уничтожит. Я вам благодарен, конечно, за помощь, как был бы благодарен всякому, но даже говорить об этом не хочу.

Феликс снова улыбнулся, поднял примиряющее ладони обеих рук, опустил их на колени и встал с кресла, где сидел всё это время.

- Мы всегда можем снова вернуться к этому разговору.

Маг ушёл, а я остался в маленькой комнате на втором этаже В., где вчера решил коротать ночь. Здесь стояли: узкий диван, обитый коричневой тканью с серебряными лилиями, кожаное кресло, квадратный шахматный стол на четырёх тонких стойках в виде лап животных, да крохотная чугунная печурка в углу. На стене висела копия 'Меланхолии' Дюрера.

Подкрепившись съестным из рюкзака, я отправился исследовать В. В свой первый день я так и не добрался до башни, находящейся посередине восточного крыла здания, о которой говорил Ксенофонт Адрианович и собрался туда сейчас. Путь был не долог. Внутри вдоль башни поднималась вверх широкая лестница с окнами почему-то разными - большими и маленькими, узкими и широкими, квадратными, прямоугольными и даже круглыми, не похожими друг на друга. На каждом этаже в том месте, где в современных домах лифт, находились одинаковые по размеру небольшие комнаты без окон с одинаковыми рассохшимися древними дверьми с медными ручками. Я открыл дверь башенной комнаты на первом этаже Вайсштальберга.

- Ты из 'Революционных бригад'? - спросил меня полный мужчина средних лет в песочного цвета униформе, с усами и причёской как у Грудинина.

- Нет, вы ошибаетесь, - ответил я.

- Ты из 'Революционных бригад'! - повторил мужчина, но уже не вопросительно, а обвиняюще, словно констатируя доказанный факт моего чудовищного преступления.

- Послушайте, я даже не знаю, что такое эти ваши 'Революционные бригады'. Я иностранец и впервые в вашей стране. У меня нет здесь ни друзей, ни знакомых. И я совсем не в курсе ваших политических проблем.

Мужчина схватил правой рукой толстенную бейсбольную биту и ударил меня по плечу. В голове полыхнули языки белой боли. Рука обвисла будто мёртвая.

- Что вы делаете? За что? Вы не имеете права! - словно во сне раздались мои беспомощные выкрики. Появились другие мужчины в песочной форме, число их менялось, и я не успевал уследить за всеми. Удары сыпались на меня со всех сторон. Следователи военной полиции пили ром прямо из горлышек бутылок и курили сигары, стоя передо мной, уговаривали меня признать членство в бригадах, обещая минимальное наказание в виде высылки и конфискации имущества, стыдили меня, что не признаю свои взгляды перед лицом противника, угрожали сгноить в тропических тюрьмах страны.

- 'Это даже не здание, хижина в лесу, где живёт полицейский смотритель и несколько ям в земле, прикрытых решётками. Люди там умирают за два-три месяца от истощения, нервного шока и ядовитых насекомых, непрерывно падающих в яму, иногда захлёбываются водой, когда идут сильные дожди'.

Они жаловались на плохую зарплату и растолстевших жён, на детей вечно рвущих одежду и приносящих из школы только плохие отметки, что неизбежно 'приведёт их в банду', иногда пытались рассказывать совершенно не смешные латиноамериканские анекдоты про европейцев, но прежде всего - били, били, били. Я превратился то ли в боксёрскую грушу, то ли в макивару, потерял представления о времени, но обрёл вечную боль, то затихающую от усталости, то вспыхивающую подобно сверхновой звезде от очередных ударов.

Надо ли объяснять, почему я всё-таки согласился с обвинителями-мучителями и подписал показания? Мне казалось, будто когда дело перейдёт в высшие инстанции я всегда смогу их дезавуировать и объяснить пытками следователей. Так думают, попадая в руки палачей наивные новички, не знающие, что с того момента, как они поставили подпись под показаниями, их судьба бесповоротно решена. И я просто устал от боли. Высылка представлялась не таким и плохим исходом происходящего. Но всё сложилось иначе.

Через некоторое время в кабинете появился новый офицер в форме цвета песка. Он принёс десять больших фотографий с лицами абсолютно незнакомых мне людей.

- Если ты из 'Революционных бригад', то должен подтвердить их членство, - сказал следователь.

- Но я с ними не знаком!

- Это опасные террористы, руководители подполья, убившие прокурора провинции и обстрелявшие полицейский участок из гранатомёта. Найдены десятки обезглавленных трупов, как мы предполагаем тех, кого они заподозрили в измене. Когда они узнают, что ты дал показания против бригад и безоговорочно признался в членстве, они и тебе отрубят голову. Твой единственный шанс выжить - сделать так, чтобы они были осуждены и уже никогда не вышли на свободу. А если откажешься подписывать, то по антитеррористическому закону суд приговорит тебя к пожизненному заключению! - И далее последовала серия новых ударов, по силе которых я понял, что скоро перестану жить, если экзекуция продолжится.

- Подписывай! Немедленно подписывай! - кричал мне в лицо, прикованному к железному стулу, привинченному к полу, человек с грубыми чертами лица, словно высеченным резцом из камня.

И мысли у меня в этот момент были сплошь депрессивные, пораженческие, а задуматься над чем-либо всерьёз, глубоко, не было времени. Общий эмоциональный настрой выражал подавленное состояние, состояние холодного слепого червя ползущего сквозь почву, а для следователей я и был таким червём, только вытащенным на свет для пыток и скованным в наручники.

- Подписывай, если не хочешь, чтобы твой труп уже сегодня поедали в джунглях грифы и крысы!

- Подписывай, если мечтаешь как можно скорее умереть!

- Подписывай, если не хочешь, чтобы я сломал твою голову прямо сейчас!