Страница 10 из 20
Они не виделись девять месяцев. Он совершал прогулки в окрестностях египетских пирамид, плыл в Бомбей, Калькутту, на Цейлон, она много танцевала ( участвовала в сезоне 1890–1891 года, согласно «Ежегоднику императорских театров», в двадцати двух балетах и двадцати одной опере с танцевальными номерами), брала уроки итальянской виртуозной техники у маэстро Энрико Чекетти, не оставляла занятий с Иогансоном, бывала с сестрой и неразлучной подругой Олечкой Преображенской в гостях, посещала театральные и музыкальные премьеры, читала запоем по ночам. И, вот, словно бы вызов ему, оставившему на столь долгий срок любимую ради увеселительного вояжа – крёстный её отец Стракач, владевший модным бельевым магазином «Артюр», преподносит ей подарок за прилежание и успехи: берёт с собой по завершению театрального сезона в деловую поездку по Европе.
Они начали с Биаррица, посетили Лурд – святое место для католиков. В гипюровом платочке, обливаясь слезами, молилась она перед чудотворной Лурдской Мадонной, накупила пол-чемодана образков и сувениров для раздачи дома. Дальше – Италия: Рим, Милан, лелеемый в мечтах «Ля Скала» с неподражаемым кордебалетом, дивными голосами; Неаполь, Флоренция. Наконец – Париж. Здесь у крёстного масса дел и, воспользовавшись нечаянной свободой, она отправляется в одиночку на Юг, в Монте-Карло: удовлетворить любопытство, побывать в загадочно-пугающем казино, о котором столько наслышана. В сумочке у неё двести пятьдесят франков, выданных крёстным на мелкие расходы; устроившись уютно в купе мчащегося поезда, глядя с любопытством в окно, она твёрдо решает ни в коем случае не играть.
Натура и темперамент, однако, берут своё. Едва только прибыв на место, галопом пронесясь по залам мимо поглощённых игрой карточных игроков, она устремилась к столу с рулеткой. Постояла недолго за чьими-то спинами. Всё последующее происходило словно бы не с ней, помимо воли: кто-то кого-то легонько подтолкнул в спину, чьи-то чужие ноги проковыляли нетвёрдо к окошечку кассы, чьи-то руки отсчитали находу в сумочке половину наличествовавшей суммы – сто двадцать пять франков, кто-то посторонний, не она, подошёл к рулетке, выложил горку фишек на расчерченную столешницу рядом с любимым её числом «семнадцать». Когда запустили колесо и шарик заскакал как бешенный внутри, она сжала до боли кулачки. Чувство, владевшее ею в тот миг, сравнимо было разве лишь с любовным: страх, ожидание и восторг – одновременно…
Первая ставка принесла ей двести франков выигрыша. Не колеблясь она поставила их на кон. И – проиграла. Следом проиграла сто пятьдесят. Надо было немедленно уходить, денег оставалось только на обратную дорогу. Она и не подумала. Кинулась к кассе, выгребла из ридикюля остаток, получила несколько разноцветных фишек. У неё пересохло во рту, всё плыло перед глазами: позолоченные капители колонн, люстра под расписным потолком, чья-то лезущая в рот надушенная чернобурка…
«Делайте ваши ставки, дамы и господа!» – прозвучал в очередной раз голос крупье. К разлинованному цифрами столу тянулись с разных сторон руки в манжетах и кружевных рюшах. Она медлила в растерянности… «Дважды семнадцать… – решила в последний миг, – будь что будет!».
Когда протелефонировав в Париж и успокоив крёстного, она спускалась по ступеням казино к подъезжавшему извозчику, в сумочке у неё было около трёхсот франков. Отвоёванных в бою! Она чувствовала себя удачливой авантюристкой, прожигательницей жизни – мороз по коже, до чего волнительно! Плюхнувшись с размаху на кожаное сиденье фиакра, поблагодарила мысленно Лурдскую Мадонну за счастливый выигрыш. Тут же спохватилась, прикусив губу: «Свят, свят… чего это я? Грех же ужасный!».
Стянув с руки перчатку, быстро перекрестилась.
– На вокзал… побыстрее! – крикнула кучеру.
4
Рассчитанное на год кругосветное путешествие цесаревича прервалось экстраординарным образом. По невыясненной до конца, тщательно скрываваемой от публики причине во время прогулки по узким, заполненным народом улочкам небольшого японского городка Отсу какой-то полицейский на глазах у многочисленной свиты, приблизившись внезапно к коляске рикши, в которой он ехал, ударил его саблей по голове – к счастью, неточно, по касательной. Ошеломлённый Николай, спрыгнув с сиденья, побежал что было сил по мостовой, зажимая рукой кровоточащую рану, но нападавший его догнал и, вероятней всего, довершил бы начатое, не помешай этому находчивость и самообладание сопровождавшего наследника в путешествии кузена, королевича Георгия Греческого, уложившего злодея на землю ударом бамбуковой трости, купленной час назад на местном базаре. Подбежавшая следом с саблями наперевес охрана добила фанатика-террориста…
О случившемся она узнала из газет: обмерла, читая. Рана оказалась сравнительно неопасной. В сообщениях говорилось о досрочном окончании вояжа – крейсер «Память Азова» держал курс на Владивосток. Страна вздохнула с облегчением: второй раз после крушения в 1888 году царского поезда под Харьковым, в котором путешествовала вместе с Александром Третьим императорская семья, наследник короны остался жив. В церквах шли благодарственные молебны. Поэт Николай Майков откликнулся на радостное событие стихами:
«Царственный юноша, дважды спасённый!
Явлен двукраты Руси умилённой
Божия Промысла щит над тобой!
Вихрем промчалася весть громовая,
Скрытое пламя в сердцах подымая
В общем порыве к молитве святой.
С этой молитвой всей русской землёй,
Всеми сердцами Ты глубже усвоен,
Чист перед Богом и светел душой».
4 августа 1991 года, совершив путь через Сибирь на лошадях, наследник возвратился в столицу. Для пресечения нежелательных слухов он был продемонстрирован тем же вечером публике на спектакле в царской ложе Мариинки рядом с государем, императрицей и кузеном-спасителем, удостоеным медали «За спасение погибающих», – тогда она и увидела его впервые после девятимесячной разлуки.
Из дневника Кшесинской.
16 сентября. «Разговаривала на репетиции с Таней Н. Она сказала, что Евгений ей говорил, что Н. ни с кем еще не жил и страшно рад, что я обратила на него внимание, тем более, что я артистка, и притом хорошенькая. Евгений говорит, что я бы с ним (Наследником – Г. С.) могла повидаться, если бы кто-нибудь нашелся такой, который не побоялся устроить наше свидание»…
Всё пошло по-прежнему: мимолётные встречи на людях, разговоры на-ходу. Столкнулись неожиданно во время антракта в театре, на представлении оперы «Эсклармонда».
Из дневника Кшесинской.
«Я пошла по коридору 2-го яруса театра. Увидела Наследника и забыла все, что делается вокруг меня. Но как я была безумно счастлива, когда Наследник подошел ко мне и подал мне руку. Я почувствовала его долгое крепкое рукопожатие, ответила тем же и пристально посмотрела ему в глаза, устремленные на меня. Я не в силах описать, что со мной делалось, когда я приехала домой. Я не могла ужинать и, убежав к себе в комнату, рыдала, и у меня так болело сердце. Первый раз я почувствовала, что это не просто увлечение, как я думала раньше, а что я безумно и глубоко люблю Цесаревича и что никогда не в силах буду его забыть»…
В послеобеденные часы она любила кататься в одноколке по набережной – стал появляться периодически тут же и он. Промчится мимо на тройке с бешенными рысаками, привстанет, сделает под-козырёк. Был и – нету…
Прогулки на сыром ветру не прошли бесследно: на глазу и ноге вскочило по фурункулу. Она упрямо продолжала выезжать – с нацепленной повязкой, до тех пор, пока глаз окончательно не разнесло. В один из вечеров сидела, скучая, на общей с сестрой половине, раскладывала за столиком простенький пасьянс. Родители были в гостях, Юля, пользуясь моментом, унеслась на свиданье с бароном. Настроение было – хуже некуда.