Страница 11 из 14
Первые несколько недель все шло хорошо. Мэгги навещала их дважды в неделю. Хотя в квартире часто царил беспорядок, Люси была ухоженной, чистенькой и сытой. Но уже в следующем месяце Мэгги начала беспокоиться. Когда она звонила по пути на работу, Бонни часто была еще в постели, хотя была уже половина двенадцатого. Заезжая, Мэгги часто заставала Бонни в ночной рубашке, а Люси все еще лежала в кроватке. Хотя Бонни говорила, что они поднялись рано, что она уже накормила и переодела Люси, Мэгги начала сомневаться в этом. Судя по состоянию девочки, ее подгузников, одежды и постельного белья, Бонни не переодевала ее довольно давно. И Люси постоянно была голодной. Пару раз, когда Мэгги ожидала, пока Бонни ей откроет, она слышала плач Люси – несчастный и отчаянный. А потом она заметила, что в шкафах нет никаких продуктов – только молоко и йогурты в холодильнике, хотя Бонни исправно получала возмещение и пособие.
– Как вы тут живете? – встревоженно спросила Мэгги.
Бонни сразу же перешла к обороне. Она пожала плечами и сказала, чтобы Мэгги уходила, потому что ей самой нужно скоро уходить.
Мэгги встревожилась не на шутку. После работы она вернулась к Бонни с сумкой продуктов, но Бонни ее не впустила. Мэгги знала, что она дома – она слышала плач Люси. Она постучала и позвала ее, но Бонни так и не открыла. Мэгги уехала, оставив пакет с продуктами у двери. Она не понимала, что сделала не так. В тот вечер и на следующий день Мэгги много раз звонила Бонни, но та не брала трубку и не перезвонила сама. Не понимая, что происходит, и беспокоясь за безопасность и благополучие Бонни и Люси, Мэгги отправилась к врачу – к тому, к которому Бонни и Люси ходили после приезда. Она рассказала о своем беспокойстве и сказала, что не знает, что делать. Врач ответил, что врачебная тайна не позволяет ему обсуждать Бонни и Люси, но он попросит патронажную сестру посетить их. Проверив всю информацию, он обнаружил, что они все еще зарегистрированы как временные пациенты по адресу Мэгги. Мэгги дала ему их новый адрес, и врач ввел его в компьютерную систему. Через два дня патронажная сестра навестила Бонни и Люси. Ее впустили, но увиденное заставило ее обратиться в социальную службу.
Глава шестая
Невнимание
Дорис было уже далеко за тридцать, и она была опытным социальным работником. У нее были свои дети. Отношения с патронажной сестрой Бонни у нее сложились отличные. Дорис доверяла ее мнению. Если у сестры возникало беспокойство относительно кого-либо, действовать следовало немедленно. Дорис хотела посетить Бонни и Люси сразу же, но утром назначили экстренную конференцию по защите детей, днем ей пришлось пристраивать пятерых братьев в приемные семьи – так прошел весь день. И она отправилась к Бонни на следующее утро. В половине десятого она позвонила в дверь. Она не рассчитывала, что Бонни встретит ее при полном параде – немногие ее клиенты поднимались в это время. И Дорис позвонила еще раз.
Через минуту открылась соседняя дверь. Из нее высунулась пожилая дама.
– Вы из социальной службы?
– Да, – улыбнулась Дорис. Она и не знала, что это так заметно.
– Хорошо, – кивнула соседка. – Этот ребенок слишком много плачет, а мать не хочет со мной разговаривать.
С этими словами она исчезла в квартире и захлопнула дверь. Дорис снова нажала на кнопку звонка, преисполнившись решимости попасть внутрь. Если мать не ответит, она вернется позже. А если ей не откроют и на этот раз, она вернется с ордером и полицией.
Нажав на звонок еще раз, Дорис приподнялась на цыпочки и заглянула в почтовый ящик. Щель была закрыта, чтобы в комнате не гулял сквозняк. Дорис решила поговорить:
– Бонни, дорогая, вы там? Меня зовут Дорис, я социальный работник. Мы можем поговорить, дорогая? Вам не о чем беспокоиться.
По опыту Дорис знала, что не нужно сразу же заговаривать о защите детей. Иногда это было неизбежно – когда дети находились в опасности и их следовало изъять их семьи. Но чаще всего матерям нужна была просто поддержка и помощь.
Дорис снова нажала на звонок и стала ждать. Через несколько минут щелкнул замок, и дверь открылась.
– Здравствуйте, дорогая, – с улыбкой сказала Дорис. – Вы – Бонни?
Женщина кивнула. На ней была мятая футболка и шорты, волосы растрепались. Она явно только что поднялась с постели.
– Что вам нужно? – неприветливо спросила она.
– Я социальный работник. Я пришла поговорить с вами, чтобы убедиться, что у вас все в порядке и вы получаете все, что вам причитается. Меня попросила зайти ваша патронажная сестра – я работаю с ней.
Сестра сказала Дорис, что следов насилия она не заметила, но уход, получаемый ребенком, явно не отвечает стандартам и граничит с полным невниманием. Впрочем, об этом Дорис сообщать не спешила.
– Могу я войти? – с улыбкой спросила она.
Молодая мать явно обиделась, но отступила в сторону. Дорис вошла в небольшой коридорчик, где стоял мешок с мусором, и закрыла за собой дверь. Ребенок не плакал, но в комнате сильно пахло использованными подгузниками.
– Вы можете сесть вон там, пока я подниму девочку, – ворчливо сказала Бонни, кивая на дверь гостиной, а сама направилась в спальню.
– Все нормально, – улыбнулась Дорис. – Я пойду с вами. Мы можем поговорить, пока вы будете ухаживать за ребенком.
Менее опытный социальный работник сел бы в гостиной и стал ждать, когда мать вернется, упустив возможность осмотреть дом клиента и понять, как женщина относится к ребенку или детям.
В спальне Дорис увидела смятую двуспальную кровать с одной подушкой. Судя по всему, Бонни сказала патронажной сестре правду: у нее нет постоянного партнера или бойфренда. Дорис заметила в углу груду грязного белья, беспорядок на подоконнике – он явно служил полкой. Возле стены стояла детская кроватка. Маленькая девочка сидела совершенно молча, вцепившись в прутья, как зверек в клетке.
– Какая славная девочка! – сказала Дорис, подходя к кроватке. Ей хотелось, чтобы Бонни расслабилась. Она почти физически ощущала ее враждебность, а это не способствует налаживанию отношений. – Ее зовут Люси, верно?
Бонни кивнула, подошла к кроватке и подняла дочку. Дорис заметила игрушки – погремушку и мобиль. Это хорошо, подумала она, но тут же заметила, что подгузник полон, и почувствовала сильный запах кала и аммиака. Судя по всему, девочка долго оставалась в одном подгузнике. Бонни положила Люси на кровать, взяла с подоконника рулон туалетной бумаги и стала переодевать дочку. Дорис заметила, что ребенок напрягся и сжался, словно ожидая боли. Бонни сняла мокрый подгузник, оторвала кусок туалетной бумаги и стала вытирать покрасневшую попку ребенка. Девочка заплакала. Дорис ожидала реакции Бонни. Никакой реакции. Казалось, мать не замечает страданий девочки. Бонни продолжала вытирать попку Люси сухой туалетной бумагой, не пытаясь ее успокоить.
– У вас нет детских салфеток или крема? – спросила Дорис, когда Бонни потянулась за чистым подгузником.
– Нет, кончились.
– Вам нужно иметь дома запас. Сегодня же купите антисептический крем – или сходите к врачу за рецептом. Вы на пособии, так что лекарства для вас бесплатные. И сделайте это побыстрее – на ягодицах у девочки раздражение. Это причиняет ей боль.
Бонни рассеянно кивнула, взяла дочь на руки. Девочка перестала плакать. Бонни отнесла ее в гостиную. Дорис пошла за ними. То, что на девочке почти не было одежды, ее не беспокоило – был июнь, и в квартире было достаточно тепло. Но вот отсутствие общения между матерью и ребенком было плохим признаком. В десять с половиной месяцев ребенок обычно стремится привлечь внимание матери. Люси же даже не пыталась. Скорее всего, на нее так давно не обращали внимания, что она бросила попытки общения с матерью. И теперь мать тоже не пыталась общаться с дочерью. Она держала ее на руках, но не разговаривала с ней и почти не смотрела на нее.
Дорис заметила, что гостиная обставлена очень скромно, учитывая, что здесь живут мать с ребенком. Единственной мебелью были два старых креслах и шаткий журнальный столик. В этой комнате совсем не было игрушек – только куча пластиковых кубиков в углу. Пустая комната производила впечатление нежилой. Дорис решила, что мать и дочь большую часть времени проводят либо на прогулках, либо в спальне – возможно, они долго остаются в постели, что вполне вероятно, поскольку мать находится в состоянии явной депрессии, что бросилось в глаза патронажной сестре.