Страница 4 из 7
Однажды, почувствовав себя законченным рабом лукавниной программы, Сосипатр сорвался с места, сел на поезд и ринулся к матери. В его задачу входило вывести её из родовой программы, заставить себя уважать. По-родовому выходило: стань он самим Рихтером, Нейгаузом, Малером, Тосканини или Ваном Клиберном - Лукавна ему: "Ты бы лучше детей растил как следует... И что галопом по Европам, стрижешь банкноты? Ума-то никакого!" Чем больше удовлетворяешь родовым амбициям - тем хуже. "Чем бы её эдак раззадорить? думал Сосипатр. - Чем бы её победить? Чего б она совсем не ожидала? Скажешь: стал писателем - ответит: "Что ж ты нищим остался! Стал бы модельером"... Скажешь - преуспевающий фотокорреспондент, заметит, вздыхая: "Жаль, что оставил музыку"... Скажешь, что написал сонату для какого-нибудь кладбищенского привидения, загрустит: "Был бы ты писателем..." Пожалуй, самое сильное средство сломать родовую программу - научиться смиренно, по-православному чистить родные клозеты...
И вот, рано утром ворвавшись к матери, Сосипатр радостно сказал ей: "Дорогая мама, я стал профессионалом! Я теперь профессиональный золотарь" (надо сказать, Сосипатр репетировал прежде не меньше двух недель, представляя реакцию матери).
Лукавна услышав про новую профессию сына, едва ли не упала в обморок, но виду никакого не подала и лишь осипшим голосом переспросила: "Кем-кем ты стал профессиональным?.." - "Золотарем... Чистильщиком клозетов", - исправился Патрик, с кротким и вызывающим ужас матери видом, глядя в глаза своему великому удаву.
Лукавна смолчала, глубоко вздохнула, но Патрик добился своего: с тех пор стала уважать выбор сына, и уже не желала его видеть ни сумасшедшим, ни импотентом, ни Ваном Клиберном, но оставила Патрика в покое, после чего Сосипатр ожил, родился свыше и продолжил свое светлое служение в церкви.
11 сентября 1997г.
Аароныч
Никто не знает, как родился "ЛК". Я скажу вам, как он родился. Некто рассказывал, как в бытность молодым поэтом был приведен он к А.А. Тот и глазом не моргнул, его увидев: "Никогда, - говорит, - поэт из тебя не выйдет, ни журналист, ни писатель совковский. Группенсексом ты не занимаешься и на журнальную шлюху не похож: не умеешь писать, согласно политическому вектору куда дунет, туда и смотри". В ту пору А.А. работал начальником отдела молодых поэтов, и команду свою сколотил так: вывеску опубликовал в прессе: "Кто гениальный поэт, приходи (к нему) на выучку" - конкурс гениальных поэтов. И пришли к нему молодые Дарьи да Марьи, и Сашеньки, и у каждого на уме: стать вундеркиндом, гением, чтобы печататься ежедневно, как он, А.А., местный мэтр из "ЛК".
А.А. выхлопотал две комнатки в редакции для отдела молодых поэтов, и стали оттачивать перо, а А.А. духа своего передавать: как стихи писать с иронией. И много к мэтру притекло талантливых детей. А.А. терпеливо пестовал их. Кого-то печатал, а кто иного духа - отвергал. И к своим таинственным общениям приспособлял, и печати ставил, и учение свое внедрял. А по учению его плевать на всё, мерила никакого нравственного нет, можно быть этакой эпатирующей морковкой, молодым Маяковским, вокзальным бомжем, да ещё сволочью отменной, чтобы немного не как все, против норм, только чутко вслушиваться, чего ждет от тебя толпа. И стать апостолом желтой прессы, и стихи писать такие - навозные и под сурдинку, но чтоб как-то пахло, и если попрыскать дезодорантом под названием "плоские рифмы", то сойдет для газетной печати.
Высоким поэтом А.А. себя не считал, но воспитателем молодого поколения да, тем более, что был из бывших учителей, и как мэтр на уроках русской словесности цитировал Маяковского взахлеб, так что дети за ним бегали. Но вскоре А.А. престиж школьного учителя опостылел. Жена требовала денег, и А.А. устроился в газету, после чего часть бывших его учеников перекочевала в отдел молодых поэтов. Хотя совковская действительность довлела, и приходилось писать против Китая и в пользу Дальнего Востока, А.А. не терял надежды, что однажды придет его время и настанет его власть, и он создаст свою газету, и её будут читать миллионы в подъездах, подвалах, метрополитенах, в норах, на складах везде, и что настанет век А.А.
И вышло так, что воспитанников А.А. стало в "ЛК" тьма. И рассыпались они по всем отделам, и приняв мэтра за суперэго (идеал "сверх-я"), стали в его духе заполнять страницы ежедневного "ЛК". Тут тебе и лесбос-шоу, и Содом с Гоморрой, и хроника убийств, и упыри, и фарисеи, и кого только нет: и сестра Ирония и брат Скепсис, и Тоска Смертная-Безысходная, и Тошнота Кромешная, и Ад Зияющий... И как-то тошнотворно-сладко от всего этого. А чтоб "котельная" работала, раз в месяц А.А. устраивает у себя на дому пирушки-побирушки, и молодое прожженное журналистское жулье ходит к А.А. на поклон. А потом, как у старика Хоттабыча, что летал на поэтическом ковре-самолете, его ученики уже и в другие газеты при помощи рогатки дух А.А. распространяют: и ирония, и скепсис, и группенсекс, и еженедельное телеобозрение, и печати свои. И уже зачитываются опусами А.А., и хотя понимают, что ложь и мерзость, но оторваться не могут: кайфом тянет - крепкий А.А. колдун литературный. Фразы магические наворачивает да завирает так, что не доищешься до правды. Да вообще нужна ли правда, когда с ложью слаще спать, когда с ложью легче сложиться?..
Образы раздавал,
кто в какой облекся:
кто в синий хитон,
кто в какой балахон,
кто в купеческий халат,
кто сам себе не рад,
кто иконку нацепил на грудь,
кто "Прости, не обессудь",
кто подался в монастырь,
кто сам себе упырь,
кто молится с девяти до пяти,
кто "Прости меня, брат, прости",
кто джином бутылочным
торгует на барахолке,
кто торгует гондонами
фирмы "колгер",
кто превратился в зимнюю шину
для автомашины,
кто в манекен молодого,
улыбающегося мужчины.
кто в девицу Яркая-Жизнь,
что слегка сошла с ума
прогоркла, одинока, подзаборна, дика
и тосклива как пила...
Кому комплименты принимать,
а кому за другого умирать.
Кому с лавровым венком стоять,
кому телом торговать.
Кому под пресс живым ложится,
кому с врагом ужиться...
Но сироты российские однажды устали от стиля А.А. Бросили камень в "ЛК" да и напакостили, как положено, А.А. на стол. И на этом злодейская его карьера кончилась: дух А.А. потерял силу, трубы на всероссийском органе А.А. прохудились, проржавели. А.А. удалился на пенсию, а молодежь подалась строить светлую, прекрасную, вечно юную Новую Святую Русь. Пошлость опротивела, попки омерзели, разврату по горло. Хватит! Сволочей, лжеучителей и фарисеев, как тараканов, вытравили. Церковь истинная родилась, святые отцы пришли! Они с чистой совестью берут на себя крест, и есть за кем идти, и на кого положится, и кому душу вверить, и раны свои открыть, и тайны задушевные доверить.
...А.А. поседел от злобы, заперся, зубами скрежещет: партию проиграл, - но да никто не слушает. От его Дин, Ундин, Юлий, и прочих поэтесс-резвое-перо прах развеялся. "ЛК" закрылся, как только обличили его тайного гения, инспиратора, учителя и крестного отца. И уже даже пожухлыми страницами желтой прессы А.А. не рекомендуют зад подтирать, а только сжечь и по ветру развеять или сгноить где-нибудь на подмосковной свалке... Литературная мафия прекратила свой век. Невинно осужденных выпустили из лагерей, среди них оказалось много святых. И никто больше не захотел читать эту грязную, пасквильную, газетную помойку по имени "ЛК".
Cтрррашная секта Муха Це-це,
или мытарства Левы Пчелкина
Отец Лаврентия Пчелкина Аврам Лотович Ноевич, патриарх-полковник Фрунзенского военкомата и профессиональный психиатр, женился на Двойре Максимовне Лишней незадолго до войны, счастливо минуя ежовые рукавицы сталинского режима, ежовские камеры и, пролетев мимо Бутырки, освоился в какой-то мелкой штатной камере ШИЗО, где здоровых парней превращали в отпетых шизофреников, за что платили Аврааму Ноевичу паек в 200 р. Молодой тезка шефа ГПУ был не в ладах с отцом - комплекс Эдипа и вообще "отец-плохой-человек-и-лучше-б-его-и-не-было... но лучше б и меня не было... и вообще никого и ничего не было. Дырявая пустота". И мама Лавра Дебора Лишняя была единственным утешением, единственном сосцом питающим - лишняя для всех, только не для него. Всепреданная Лаврентию домохозяйка, умопомешанная на неврозах, ежедневно рентгеноскопирующая мальчиковские легкие: не залетела ли в них зловредная бацилла буржуазной западной идеологии?