Страница 6 из 12
– ой смотрите, белка пробежала, какая смешная и облезлая, офигеть.
– белка, значит, ему облезлая, – говорит вдумчивый человек. – а что ты сделал, чтобы белка была нормальная? в парк ходил? желудь давал? может, тебе еще и кошки наши не нравятся? и собаки? и березы? и, может быть, люди? в бобруйск ездил? березы целовал? зачем ты здесь, если тебе все у нас так не мило? ты вообще вопрос изучил? ты других белок хоть видел, что такие выводы делаешь? сам-то хоть понял, что ляпнул про белку?
а я такой:
– какую белку?
всегда очень глупо себя в такие моменты чувствую.
блин, афиша давно умерла, но выросли люди, которые ее читали, и этот дикий высокомерный стиль теперь прижился во всяких вондерзинах, и его ничем, наверное, уже не выжечь.
десять книг, которые нельзя пропустить. десять писателей, которых надо прочитать. десять фильмов, на которые нужно пойти этим ноябрьским летом.
двадцать пять выставок, которые необходимо посетить на выходных.
да кто вы, сука, такие, чтобы говорить, что мне нельзя пропустить.
хочу и пропускаю.
вот смотрите – бах, и пропустил.
не прочитал. не пошел. не посетил.
остался дома на выходных. сидел и смотрел в окно.
в тишине.
не разговаривал ни с кем.
не слушал вашу долбаную музыку.
книжку открыл и сразу же закрыл с отвращением.
смотрел в окно целый день.
иногда пил чай. иногда – нет.
джек-рассел-терьеры очень милые, но глуповатые. серега из третьего подъезда опять пьяный домой идет. листья осенью красивые все-таки. опять ветер, когда ж это кончится-то. курьер, кажется, заблудился и не может найти выход со двора. блин, они снова ограду перекрашивают, третий раз уже и опять в бело-зеленый. но листья окей. опять джек-рассел. темнеет. жалко, что сумерки такие короткие, вроде только что были – и нет.
хочется снега теперь.
когда все пропускаешь, не читаешь и не смотришь, довольно быстро становится понятно, что ничего пропустить нельзя, потому что ничего, в общем-то, и нет или скоро не будет.
просто ты сидишь, а над тобой проносятся звезды.
и, если повезет, листья.
пацанам, конечно, скажу, что не просто так сидел, а мини-випасану себе устроил, майндфулнес поднять и вообще.
каждый человек обязан хотя бы раз в жизни ее пройти.
каждый раз, когда я думаю, что другие люди идиоты, я вспоминаю, как две недели подряд хотел купить домой стол для американки.
мне было двадцать пять. я жил в однокомнатной квартире. площадь комнаты была метров двадцать, если не считать балкон. в трех минутах ходьбы от меня был клуб с боулингом и бильярдом.
играть в бильярд я не умел.
но я почему-то решил, что если бильярдный стол будет стоять у меня дома, то это все изменит, потому что я буду понемножку играть каждый день, практически каждую свободную минуту, а путь в тысячу ли, если присмотреться, состоит из очень маленьких шагов.
малколм гладуэлл тогда еще не написал свою книжку про 10 тысяч часов, но я нутром чувствовал, что постоянными повторениями можно освоить любой спорт, особенно если в нем не надо прыгать и бегать.
минимально рекомендуемый размер помещения для такого стола – 25 квадратных метров, и это, как я понимаю сейчас, без учета дивана, тумбочки, пианино, письменного стола и двух стульев.
вес стола зависит от многих факторов, но если брать нормальный, с каменной плитой, то это 200–300 кг.
о том, что нам со столом, возможно, придется съехать со съемной квартиры, я почему-то не думал вообще. это событие казалось далеким и маловероятным.
соседи снизу тоже почему-то казались далекими и маловероятными. и хозяйка, которую, как я понимаю сейчас, внезапный бильярдный стол на драгоценном паркете мог бы несколько удивить.
не помню, что меня остановило. мне кажется, жадность. это сейчас простенький стол можно купить долларов за 500, а тогда столы были, в основном, привозные, ну и я не хотел тренироваться на какой-то фигне. в общем, мой стол стоил 5 тысяч долларов.
кажется, ровно столько у меня и было. все мои сбережения тогда лежали на верхней крышке пианино, чтобы было удобно снимать с депозита нужную сумму.
и все равно я две недели сомневался.
и теперь, когда жизнь меня сталкивает с людьми, которые совершают идиотские поступки, я эти поступки оцениваю в столах. обычно это дробь. честно говоря, я не помню, чтобы кто-то сильно превысил оценку в «полстола».
ну, не считая меня.
я совершил довольно много импульсивных и дурацких поступков. некоторые я оцениваю в два-три стола, не меньше. есть, наверное, пара пятерок.
но тут как со спортом. постоянными повторениями можно освоить все, что угодно, а я еще и от природы нормально так одарен.
сегодня все утро думал побриться налысо, повесить в левое ухо серьгу, на все свободные пальцы надеть дешевые цыганские перстни, а на левом локте сделать татуировку practice makes perfect.
мой кризис среднего возраста похож на эдриена броуди, которому снится, что он вин дизель.
но потом я почему-то вспомнил про стол.
сейчас бы играл как бог, конечно.
маша шумихина в комментарии сказала очень важную штуку, на самом деле.
когда в юности слышишь конструкцию «в n лет жизнь только начинается», то обычно воспринимаешь ее как успокаивающую мантру. дескать, не переживай, рухлядь, время еще осталось.
и очень часто это, конечно, мантра и есть.
но жизнь действительно начинается не сразу. только с возрастом и опытом ты отваживаешься не общаться с людьми, которые тебе не интересны, не смотреть фильмы, которые тебе не понравятся, бросать скучные книжки, ну и вообще – вести себя так, как считаешь нужным, и говорить то, что считаешь нужным, не особенно переживая, что о тебе подумают.
в двадцать лет мне не пришло бы в голову оценивать мужскую внешность, потому что мы, гетеросексуальные мужчины, этого не делаем. в двадцать лет я обязан был посмотреть arizona dream и обязан был его полюбить, потому что все его полюбили (полюбить не удалось, поэтому я его просто уважал). нельзя было сказать, что einsturzende neubauten – это плохая и скучная группа – проще было сразу выйти на главную площадь с плакатом «у меня нет ни ума, ни сердца» на груди.
стремление принадлежности к группе в юности настолько сильное, а себя ты понимаешь настолько плохо, что ты легко принимаешь ценности близкой тебе группы за свои и пытаешься жить ими. плачешь, колешься, но пытаешься.
ну и, конечно, от идеи, что окружающий мир постоянно тебя оценивает, тоже трудно избавиться. переход от геоцентрической системы мира к гелиоцентрической случается не сразу и с рыданиями.
но с возрастом ценность этих ценностей и ценность принадлежности к чему-то понемногу уходит плюс встроенный булшит-детектор начинает работать чуть лучше. и ты начинаешь позволять себе все больше и больше. и потихонечку, как колумб, открываешь себя.
как и в случае с колумбом, есть, конечно, шанс искать азию, а открыть америку или воронеж, тут уж кому как повезло.
но даже в воронеже по-своему здорово.
перестаешь бояться одиночества и даже находишь в нем удовольствие. и строчки хайяма «уже лучше будь один, чем с кем попало» перестают казаться описанием маленького подвига. наоборот – ты понимаешь, что это путь наименьшего сопротивления.
начинаешь говорить людям, которые тебе нравятся, что они тебе нравятся, – потому что ценность фидбека для тебя сильно снижена, ты его не сильно ждешь и не боишься его услышать. а время, на самом деле, уходит, и ты понимаешь, что если не прямо сейчас сказать людям, которых ты любишь, о любви, то этого прямо сейчас больше никогда не будет, и каждое твое молчание – это упущенный шанс.
перестаешь давать еще один шанс условному майклу бэю или столь же условному фон триеру.
ну, хорошо, с книжками даже мне предстоит поработать, но я их уже бросаю, просто все еще испытываю чувство вины.