Узнай меня

Лиля сбросила с ног кроссовки, взяла их в руки, поднялась, встала напротив Игоря.

– Я боюсь за тебя, любимый, – проговорила она, пытаясь поймать его взгляд.

– Говорю же тебе, все в порядке. – Он погладил ее щеку тыльной стороной ладони.

– Давай уедем. Прямо завтра, а? Давай уедем отсюда, Гоша. – Лиля уткнулась лбом в его грудь. – Бросим все и уедем. Начнем все с чистого листа.

– Я устал это делать, детка, – ответил он тихо, обнял ее, принялся поглаживать по спине. – Я устал все начинать с чистого листа. Мне скоро сорок, а я и не жил. Я только эту вот квартиру купил. Только обжился. И что, снова все бросить? Снова на чемоданах? Устал! Не хочу. Не переживай, все будет хорошо.

Хорошо не будет. Уже ничего не будет хорошо. Кадашов очень опасный человек. Напрасно Игорь считает его утратившим хватку. Слишком много поставлено на кон, чтобы он спустил все на тормозах. Игорь для Кадашова – носитель информации. Носитель опасной информации. И он найдет способ эту информацию уничтожить. Вместе с носителем.

Вполне возможно, он уже приставил за домом Игоря наблюдение. Кто были те двое велосипедистов? Кто поздоровался с ней во дворе? Она не узнала голоса. Даже не могла с точностью сказать, кому он принадлежал: мужчине или женщине. Но в этом приветствии ей послышалась насмешка. И это породило тревогу.

Показалось или нет?

Прохладные струи воды били ей по темени. Сколько она простояла под душем? Не помнит. Почувствовала, что замерзла, и полезла из ванны. Долго терла тело толстым жестким полотенцем, пока не согрелась. Влезла в банный халат Игоря и вышла из ванной.

Игорь был в кухне. Стоял спиной к ней возле плиты и что-то готовил. Он всегда готовил для них двоих. Ей хватало хлопот по кухне в доме Кадашова, и здесь она категорически отказалась этим заниматься.

У Игоря неплохо получалось. Они все съедали до крошки. Всегда. Но не сегодня. Сегодня она не прикоснулась к еде. Сидела, перебирая мокрые пряди волос. И все думала и думала про велосипедистов, встретившихся с ней во дворе.

– Невкусно? – с обидой спросил Игорь, забирая ее тарелку с нетронутым ужином. – Я старался.

– Прости. Нет аппетита.

Лиля уставилась в его спину, обтянутую трикотажной майкой. Сильная спина. Широкие плечи. Мышцы бугрятся, играют при движении. Она очень любила это тело. Мощное, спортивное.

Рассказать или нет ему о своих опасениях? Рассказать или нет, что ей кажется подозрительным, что с ней поздоровался незнакомый человек? В его дворе!

– Игорь, я… Я должна тебе кое-что сказать, – медленно протянула она.

– Малыш, давай не сегодня, хорошо? – Игорь вымыл посуду, поставил в сушку последнюю тарелку, вытер руки, обернулся. – Я принял решение, детка. Пока ты купалась, я принял решение.

– Что за решение?

Ей снова сделалось холодно. Она узнала этот взгляд. Игорь не потерпит никаких возражений. Что бы она ни сказала, это не будет иметь значения. Он решил избавиться от нее. Решил, что так будет лучше для нее. Безопаснее. Она не удивится, если он уже успел собрать ее вещи.

– Я не уеду, Гоша! – выкрикнула Лиля. – Даже не думай, я…

– Это не обсуждается, малыш.

Он вытер руки кухонным полотенцем, скомкал его, швырнул в сторону. Снова глянул на нее холодно, зло, исподлобья.

– Я уже собрал твои вещи.

– Нет, Гоша! Нет. Я не оставлю тебя одного. Теперь, когда ты в опасности.

– Нет никакой опасности. – Он упрямо нагнул голову. – Не надо придумывать.

– Зачем тогда мне съезжать?

– Затем, что у меня должны быть развязаны руки, детка. Если вдруг что. К тому же на моей двери нет надежных замков. Это не неприступный замок. Это всего лишь квартира. А я должен быть уверен, когда меня нет дома, что ты в полной безопасности. А сейчас у меня такой уверенности нет.

– Ты собирался поменять замки, – упрекнула его она.

– Да, собирался. На следующей неделе записался. Неделя. Семь дней. Это долго, детка.

– Гоша, но ты противоречишь сам себе. То нет никакой опасности, то тебя тревожит, что на двери ненадежные замки. Как это понимать?

– Ты не должна путаться у меня под ногами, вот как надо это понимать! – резко оборвал он ее и отвел взгляд в сторону улетевшего комком полотенца. – Я собрал твои вещи, детка. Сумка на лоджии. Сегодня ты переночуешь, а завтра с утра уедешь. И лучше будет, если ты уедешь куда-нибудь подальше. У Кадашова возьмешь расчет. Необходимости находиться там больше нет. Вообще, если честно, я пожалел, что втянул тебя в это дело.

– Почему? Я не смогла быть тебе полезной? – Лиля сморгнула подступившие слезы.

– Ты помогла мне, детка. Помогла установить, что опасность исходит откуда-то извне. Что-то происходит, но не в доме Кадашова. Не в его окружении. Узнать бы, откуда исходит опасность! И я узнаю. И притащу этого скота к Кадашову и заставлю его извиниться. Но на все это мне потребуется время. И у меня должны быть развязаны руки, понимаешь?

– То есть, другими словами, я связываю тебя по рукам и ногам?

От обиды у нее затряслись губы. Она больно прикусила их зубами.

Он все решил. Даже не посоветовавшись с ней. Она стала для него лишней. Стала для него обузой. Не смогла толком помочь – проваливай!

Она потратила на то, чтобы развеять его подозрения, три месяца своей жизни. Бездарно потратила. В июне она должна была лететь в Альпы. Там организовывалась встреча группы альпинистов, в которую она когда-то входила. Встречу приурочили ко дню рождения их руководителя. Было очень весело, интересно. Она видела фотографии. Ребята долго сокрушались, что она не смогла прилететь. И даже немного обижались.

В августе по заведенной традиции должна была отправиться в поход с рюкзаком и палаткой за плечами. Это было ее любимое время. Время перезагрузки. Его она тоже пропустила. Все ради Игоря, ради его глупого подозрения, что против его босса зреет заговор.

И что в результате?

В результате он уволен и не прощен. А она стала лишней.

– Ты не связываешь меня, детка, – проговорил Игорь негромко. – Просто я боюсь за тебя. Боюсь за тебя так сильно, что в какой-то момент не смогу быть хладнокровным. А мне это сейчас очень необходимо.

– Что?

– Я должен быть хладнокровным, даже жестоким. Не хотел тебе говорить, но, кажется…

Он подошел к ней, потянул за руку, стаскивая с кухонного стула, прижал к себе. И проговорил, утыкаясь губами в шею:

– Мне кажется, я знаю, что и кем затевается.

– А мне кажется, Гоша, что это я уже слышала. – Лиля высвободилась, отошла от него на метр. – Три месяца назад слышала, потом еще через месяц, и еще. И вот сейчас. И каждый раз ты ошибался. Может быть, это паранойя, Гоша? Может, тебе пора отдохнуть? Давай уедем! Не навсегда. На время. Месяца на три. В Таиланд. Там у моих знакомых дом на острове. Там такая благодать! Отдохнем, развеемся.

– Я не устал. – Игорь сунул руки в карманы штанов, зло ощерился. – Если ты не заметила, я без работы. Мне не от чего уставать. Времени на отдых вагон. В общем, я все решил, детка. Завтра утром ты съезжаешь. Так будет лучше. Лучше для нас обоих.

И он ушел из кухни, оставив ее одну. Не попытался как-то сгладить свою грубую решимость. Не поцеловал. Не нашептал на ухо всяких милых глупостей, от которых, он точно знал, она бы оттаяла. Игорь ничего этого не сделал. Он улегся спать. Уткнулся лицом в подушку, укрылся с головой одеялом. И даже не повернулся, когда она легла.

А Лиля проворочалась без сна до половины третьего ночи. Все думала и думала. Вспоминала. Сопоставляла. Анализировала. И в конце концов нехотя мысленно согласилась с Игорем. Против Кадашова в самом деле могло что-то затеваться. За последние три месяца из его охраны ушли сразу восемь человек. Уволились без объяснения причин, как сказал Кадашов своему окружению. Но Игорь утверждал, что многие из уволившихся просто неуважительно отзывались о сыне Кадашова – Иване. Кто-то Кадашову настучал, и тот поспешил избавиться от людей, болтающих лишнее. Кто-то из этих восьми человек мог затаить на Кадашова злобу. Мог пытаться плести интриги.