Страница 2 из 3
В кустах тамариска у них был запрятан воздушный змей; Трифон и Евдоимка мастерили его потихоньку, втайне от других мальчишек. И сегодня они собирались всех удивить. Еще бы: вдруг в небе появиться настоящий воздушный змей! Он будет медленно плыть, покачиваясь под белыми облаками, и Евдоимка с Трифоном по очереди будут управлять им. Конечно потом они дадут поиграть и другим мальчишкам, но это – потом, а сначала пусть они удивятся. Особенно этот задавака Страто́ник, который все время хвастает охотничьим ножом. Вот у него сегодня точно откроется от удивления рот…
Так думал Трифон. Но время еще не пришло. Поэтому, когда гуси вдоволь наплавались и начали пощипывать траву, он присел в тени дерева и тихонько заиграл на свирели незатейливую пастушью песенку.
На другом берегу озера из-за большого каштана медленно выплыло солнце. Оно немного отдохнуло на его ветвях, а потом отправилось дальше совершать свой неспешный ход по небесному склону.
Гуси залегли в траве, некоторые из них спрятали голову под крыло и задремали. Ветер что-то тихо шептал над головой Трифона. В глубине леса пел соловей.
Но вот наконец вдалеке послышался шум шагов. Трифон обернулся, ожидая, что из-за кустов появиться Евдоимка. Правда, судя по шагам, бежал не один человек, а по крайней мере двое. «Ну вот, – подумал Трифон. – «Евдоимка кого-то взял с собой! Я же говорил ему, что сначала нужно змея опробовать, а уж потом показывать его мальчишкам. Мало ли что может случиться?..»
В этот миг верхушки кустов раздвинулись, и между ними показались две мальчишеские рожицы. Это были Стратоник и его младший брат Прошка. Трехлетний Прошка первым открыл рот и, запыхавшись от бега, успел прокричать всего несколько бессвязных слов:
– Евдоимка!.. змея!.. – Но Стратоник закрыл ему ладонью рот и деловито сообщил:
– Евдоимку змея укусила. Он тебя зовет… Попрощаться…
Всю дорогу Стратоник готовился сообщить Трифону это известие по-взрослому: серьезно и невозмутимо. Но на последних словах его нижняя губа выпятилась вперед, он весь как-то съежился и быстро отвернулся от Трифона, чтобы тот не видел, как сын охотника и обладатель настоящего охотничьего ножа плачет, словно обычный маленький мальчик.
– Последи за гусями! – крикнул ему Трифон и со всех ног бросился через кусты к дороге, ведущей в селение.
– Ах, Евдоимка, Евдоимка! – шептал Трифон, перепрыгивая через толстые корни деревьев, протянувшиеся поперек дороги. – Никогда не смотрит себе под ноги, все время падает и расшибает нос. А тут еще эта змея!..
Когда он вбежал в сад, что рос около Евдоимкиного дома, ему навстречу вышел дядя Онисифор с коробочкой, в которой он хранил свои порошки. Дядя Онисифор пропустил Трифона и с сожалением покачал ему вслед бородой, словно хотел сказать свое обычное: «Медицина здесь бессильна!».
Трифон проскользнул в дом и потихоньку подошел к маленькой деревянной кровати, на которой лежал его друг.
Над кроватью, заломив руки, скорбно стояла мать Евдоимки – тетя Хио́ния. Отец Евдоимки, дядя Ника́ндр, сидел в дальнем углу на корточках, обхватив голову руками. Их беззаботное семейное счастье в один миг было разрушено тяжким горем. Они теряли своего единственного сына, и уже никто и ничто не могло им помочь.
Трифон осторожно взял умирающего мальчика за руку. Рука была горячая, и сам Евдоимка дышал тяжело и прерывисто. Он повернул голову. На миг его глаза прояснились – он узнал Трифона.
– Трифон!.. Триша!.. – с трудом проговорил Евдоимка. – Помолись за меня, Триша… слышишь?.. Помолись… Как вчера…
Вчера… Вчера у Трифона потерялся гусь. И не просто гусь, а Ахилл – вожак стаи. Целый час они с Евдоимкой искали его повсюду и не нашли. В конце концов, окончательно потеряв надежду, Трифон остановился и от всего сердца попросил:
– Господи! Помоги нам найти Ахилла!
И что же?.. В зарослях камыша послышалось какое-то чавканье и хлюпанье, и довольный Ахилл выбрался к ним на берег. Трифон так обрадовался, что даже не стал наказывать его хворостиной.
И вот теперь Евдоимка просил, чтобы он, так же как вчера, помолился, но на этот раз – за него.
«Но ведь это – совсем другое дело! – пронеслось в голове у Трифона. – Гусь – это всего лишь гусь, пусть даже вожак стаи, а Евдоимка… Но ведь Господь – всемогущий! Для Него – что помочь найти гуся, что исцелить умирающего – легко и просто. И по сравнению с тем, что Он одним словом сотворил и небо, и землю… и вообще все вокруг…»
Тетя Хиония приблизила свое лицо к лицу Трифона. Она всматривалась в него, словно хотела проникнуть мальчику в душу и понять, правда ли то, что она о нем слышала. А говорили, что когда Трифон молился за больных – те быстро шли на поправку. Сам Трифон в это не очень верил: ведь он всего лишь маленький мальчик, и не один же он, в конце концов, за них молился! Молились и их родные, и друзья…
Но сейчас у него на глазах умирал мальчик. И этот мальчик был его лучшим другом! И он просил, чтобы Трифон…
Трифон опустился возле кровати на колени.
Можно ли описать, что происходит со святыми, когда они молятся? А ведь Трифон был действительно необычным мальчиком, и только он один из всех детей в Кампсаде, а может быть, и во всей Фригии, мог так искренно и с такой всесокрушающей верой молиться.
Он стоял на коленях рядом с Евдоимкой, а его душа легкой ласточкой улетела в невидимые небеса, в запредельную даль, прямо к престолу всемогущего Бога…
Сколько времени он молился? Может быть, минуту… А может быть, целую вечность… Ведь на «том свете» нет времени. Почти каждую ночь Трифон проводил в молитве, нисколько от этого не уставая и получая ни с чем не сравнимую радость…
Он пришел в себя оттого, что кто-то осторожно коснулся его плеча. Подняв голову, Трифон увидел тетю Хионию. Она прижала палец к губам, показывая тем самым, чтобы Трифон не шумел.
– Он спит, – тихо сказала она.
Действительно, Евдоимка спал. Он не умер – это точно, он просто спал и дышал теперь ровно и спокойно, а лицо его снова стало из молочно-белого розовым – таким, каким было всегда. Зато выражение лица тети Хионии было странным. Наверное такое лицо может быть только у человека, который пережил горе, а потом на его глазах произошло чудо, и это горе исчезло. И тогда такой человек и верит, что все кончилось благополучно, и боится радоваться, чтобы не вспугнуть счастье, которое вновь вернулось в его дом. И еще лицо тети Хионии было по-особенному светлым и умиротворенным. Словно покой и тихая радость, что переполняли сердце Трифона, коснулись и ее сердца.
– Спасибо тебе, Трифон, – также тихо сказала тетя Хиония.
А дядя Никандр ничего не сказал, только проводил Трифона до двери и сильно-сильно сжал ему на прощание руку, так что мальчик невольно вздрогнул и поморщился от боли.
День пролетел незаметно и как-то очень быстро. Перед сном Трифон не выдержал и побежал проведать Евдоимку. Он не стал стучаться в дверь, чтобы никого не потревожить, просто привстал на цыпочки и заглянул в окно. Тетя Хиония сидела, склонившись над сыном, а дядя Никандр что-то мастерил за своим рабочим столом, и успокоенный Трифон пошел домой.
А у сапожника Никандра всю ночь горел в окне свет. И наутро, когда Трифон, как обычно, погнал своих гусей по дороге мимо дома Евдоимки, ему навстречу вышел улыбающийся дядя Никандр и, поманив мальчика к себе, вручил ему прекрасно сработанные маленькие сандалии с длинными кожаными ремешками до самых колен. Ни у кого из мальчишек Кампсады не было таких сандалий – почти все они бегали просто босиком. И Трифон ни за что бы не принял от дяди Никандра такого подарка, если бы не почувствовал, что тот в случае отказа очень сильно на него обидится.
А через два дня они с совершенно здоровым Евдоимкой запустили воздушного змея. А Стратоник – тот самый, у которого был настоящий охотничий нож и который так сильно задирал поэтому свой нос, – так вот, этот Стратоник широко открыл рот и не закрывал его гораздо дольше, чем предполагал Трифон. Он глядел в открытое небо, где так победоносно парил их воздушный змей, а потом громче всех мальчишек кричал, носясь вдоль берега озера, когда Трифон с Евдоимкой разрешили ему самому с ним поиграть.