Страница 3 из 13
Две недели назад Любовь Александровна пришла к неутешительному выводу, что её сын бледен. Навскидку вспомнив парочку страшных диагнозов, вычитанных из медицинских журналов, она, взяв сына под мышку, потащилась по врачам. После осмотра у первого врача Любовь Александровна осталась крайне недовольна, потому что тот нашёл её сына абсолютно здоровым. Высказав в красноречивых фразах, изобилующих уничижительными сравнениями, всё, что она думает про закоснелую советскую медицину, Любовь Александровна назвала доктора медицинских наук шарлатаном и повела отпрыска к другому светилу науки. Следующий доктор, который, по своему несчастью, слыл в глазах Любови Александровны умным врачом, подтвердил отменное здоровье Эдуарда, чем вызвал очередную порцию разоблачений в адрес многострадальной медицины. В этот раз разгневанная мать при оценке врача ограничилась клеймом «неуч». Третий врач, который принял Любовь Александровну и её сына, уже был предупреждён о воинственности женщины и её бескомпромиссном желании во чтобы то ни стало отыскать таинственную болезнь, мучившую её сына. После осмотра врач поцокал языком и, сделав озабоченное лицо, сообщил ошеломлённой Любови Александровне, что у её сына прогрессирующий «Syndromum fatigatio». Эффект от этой новости получился странным. Вместо того чтобы взволноваться за здоровье горячо любимого сына, мать обрадовалась и потом долго жала руку доктору. Внимательно выслушав врачебные предписания, Любовь Александровна сказала, что всегда доверяла отечественной медицине и, сделав подобающее случаю скорбное лицо, вышла из кабинета.
Страшный диагноз «Syndromum fatigatio», который поставил врач, на латыни означал лишь небольшую усталость. Больному были выписаны витамины и отдых на свежем воздухе. После покупки витаминов во весь рост стал вопрос о санатории. Они посовещались, и мать решила, что лучше всего поправлять здоровье под южным сочинским солнцем, и уже через два часа ехала домой с двумя билетами на поезд. Но тут в дело вмешалась судьба: у Любови Александровны умерла дальняя родственница, на похоронах которой нужно было обязательно отметиться. После долгих колебаний мать скрепя сердце отпустила сына в санаторий одного, и к пущей радости Эдуарда не грозилась приехать и проведать. Так, может быть, впервые в жизни Эдуард оказался предоставлен самому себе. Чувство свободы пьянило и дурманило. У него было такое ощущение, какое бывает у зэка, выбежавшего за колючую проволоку. Вдыхая курортный воздух полной грудью, Эдуард наслаждался тем, что можно было не чистить зубы по вечерам и не мыть руки перед обедом…
– Так вы берёте её? – Вопрос художника вывел Эдуарда из задумчивости.
– Кого? – удивился Эдуард.
– Лошадь, говорю, берёте?
Только теперь Эдуард понял, что держит рисунок в вытянутой руке, словно бы сверяясь с оригиналом.
– Ах да, конечно, беру. Сколько я вам должен?
– Рубль.
Эдуард торопливо расплатился с художником и направился к цыганке. На полпути он остановился и ещё раз окинул взглядом стройный стан девушки, подчёркнутый милыми оборками платья на тонкой талии. Поморщившись от очередного приступа комплекса неполноценности, Эдуард глубоко вздохнул и решительно пошёл на встречу со своей судьбой.
– Граждане отдыхающие! Не проходим мимо! Попугай гадает всем на счастье! Подходите и узнайте, что вас ждёт!
Эдуард сделал вид, что проходил мимо, и, замедлив шаг, обернулся к цыганке.
– Попугай и вправду счастье мне принесёт? – сказал он заготовленную фразу.
– Мой попугайчик ещё никому плохого не нагадал, – очаровательно улыбнулась цыганка.
– Ну, я не сомневаюсь. Просто я всегда думал, что это аисты приносят счастье.
«И почему именно аисты должны приносить счастье? Почему я сказал такую чушь? – Эдуард задумался о запутанной логической цепочке, сгенерированной собственным мозгом. – Ах, да… Аисты же приносят детей, а дети – это счастье».
– И сколько раз аисты вас уже порадовали? – на удивление легко разгадала тонкую метафору цыганка.
– Пока ни разу. Как-то не сложилось ещё.
– Ай-ай-ай, яхонтовый мой! Годков-то тебе уже много, пора задуматься о семье. Дай я тебе по руке погадаю. Всё скажу, как было, как будет.
Эдуард протянул предательски запотевшую ладонь.
– Вижу, ты одинок на этом свете… – задумчиво произнесла девушка.
– Ну почему же одинок? У меня есть мама.
– Не перебивай. Я вижу совсем другое одиночество. Но тебя ждёт встреча с женщиной…
– Да-да, знаю. Мы полюбим друг друга, поженимся и будем жить долго и счастливо, – вслух завершил классическое пророчество Эдуард.
– Нет.
Эдуард с удивлением посмотрел на гадалку:
– То есть мы не будем жить долго и счастливо?
– Я вижу пламя… – тем временем «страшным» голосом вещала цыганка.
– Что за пламя? Ох!.. не пугайте меня, гражданка. Может, это пламя любви? – с надеждой заглядывая в глаза девушки, спросил Эдуард.
Цыганка отпустила руку Эдуарда и с интересом заглянула ему в глаза:
– Может, и пламя любви.
Эдуард наигранно выдохнул:
– Ясно всё с вами. Сколько я должен?
– А сколько не жалко?
Эдуард протянул «трёшку», и цыганка, одарив Эдуарда лучезарной улыбкой, спрятала деньги куда-то в многочисленные складки пышного платья. Нужно было уходить. Стоять и глупо пялиться на красавицу становилось неловко.
– Ну, я пошёл… – указал через плечо направление предполагаемого ухода Эдуард.
– Рада была помочь, – ответила цыганка и переключилась на других гуляющих.
Уходить не хотелось. Хотелось стоять и просто смотреть на девушку, любуясь её блистательной красотой. В её больших глазах отражался мир, который всегда был так далёк от Эдуарда. Любовь, ревность, страсть – понятия, без которых невозможно было представить жизнь смертного, каким-то странным, несправедливым образом всегда обходили его стороной. Он ясно понял, что тридцать лет его пресной жизни с лёгкостью можно было обменять на один-единственный день любви этой богини. Эдуард стоял и чувствовал, как что-то внутри него выходит из глубокого анабиоза. Это что-то, большое и тёплое, пробивало скорлупу забвения и начинало светиться, заполняя сердце непонятной радостью. И по мере того как внутри светлело, весь остальной мир становился маленьким, суетливым фоном, который лишь мягко оттенял причину этого сияния.
Причина сияния тем временем стояла на прежнем месте и бойко торговала счастьем. Зелёный попугай деловито достал очередную карточку и, получив за это кусочек яблока, как-то осуждающе глянул на Эдуарда. Под тяжестью птичьего взгляда Эдуард вздрогнул и, примятый к грешной земле своими глобальными душевными переменами, поплёлся на пляж.
Если Сочи – это тоже «жемчужина у моря», то его пляжи – скопища человеческого планктона, каждый год мигрирующего к этим берегам. Прибывая в несметных количествах, они заполняют собой каждый квадратный метр тёплого песчаного пляжа, не говоря уже о шезлонгах и коронных местах под зонтиками. Копошащаяся, гомонящая, постоянно передвигающаяся внутри себя система людей, объединённая общей высокой идеей, называемой «поехать на юга».
Эдуард, думая о своём, ступил на территорию пляжа и тут же был поглощён в меру раздетой толпой. Дорога до воды по пересечённой телами местности заняла четыре минуты, в течение которых были раздавлены две лодыжки, один указательный палец и цветастая панама, оказавшаяся чьей-то головой. Дойдя до воды, Эдуард оглянулся в поисках хотя бы ста кубических сантиметров пустого пространства. Такое пространство было найдено на дальней оконечности пляжа рядом с волнорезом. Начался тернистый путь в сторону намеченного места. Оказавшись у волнореза, Эдуард снял с себя одежду и лёг лицом к солнцу, почувствовав при этом, как тёплые камешки приятно захрустели под его спиной. Надев солнечные очки, мужчина самозабвенно захрапел. Проснувшись через час, он с удивлением заметил, что его передняя часть стремительно ворвалась во вторую зачётную группу отдыхающих – «красных как раки», в то время как задняя часть продолжала прозябать в третьей, «бледно-синюшной». Решив подтянуть отстающую часть к общему знаменателю, Эдуард перевернулся и подставил под ещё высокое солнце запотевшую спину. В этот ответственный момент кто-то бесцеремонно встал между ним и вечным светилом.