Страница 4 из 13
А Вера в это время даже уже не плакала. Она сидела на стуле посреди комнаты, под раскидистым плафоном с рюшами, излучающим теплый электрический свет. Необходимости в нём не было – солнце подкрадывалось с востока, посылая впереди себя рассеянный свет, чтобы предупредить о своем скором появлении и сквозь открытое окно первые проснувшиеся воробьи приветствовали его восход. Метла Палыча, их местного дворника, зашуршала о мостовую. Застучали подковами кони водовозов, Одесса оживала после душной августовской ночи.
Дети спали, измученные событиями последних суток.
Люди в фуражках с синими околышами нагрянули неожиданно, посреди дня, в самую жару. Обычно такие мероприятия происходили ночью, когда все жители служебного квартала на улице Жуковского, что в паре кварталов от областного управления на Энгельса, находились дома. В этот раз получилось иначе, и весть об обыске в семнадцатой квартире, где жили Зиньковские, разнеслась по соседям в течение нескольких минут.
Соседи, аккуратно отодвигая занавески, поглядывали в их окна, а потом провожали взглядом сотрудников, выносивших к машине изъятые в ходе обыска вещи.
Бабушка, тихонько причитая себе под нос, пыталась навести порядок в доме – все шкафы были вывернуты наизнанку, книги валялись на полу, рядом с полками комода. «Ой, горюшко, горе…» – шептала старуха так, чтобы дочь не услышала. Ей жалость сейчас не нужна. Ей собраться нужно. Наверняка – это последние дни в этой квартире. Если Лёвушка арестован, то служебное жилье непременно отберут, да и на работе неприятности начнутся. Это точно. Так всегда бывало – когда отца арестовывали, жизнь всей семьи обсыпалась, как штукатурка с потолка старого дома при малейшей встряске.
– Верочка, на, попей воды… – бабушка поднесла стакан.
– Я не хочу, мама… Не думала, что это случится. И что может быть так, представить себе не могла… Лёвушка, уважаемый человек, офицер, а они с нами как с врагами народа. Ты видела, с каким остервенением шкаф потрошили? По вещам в сапогах ходили… А эти фотокарточки с видами? Зачем они им? А фотоаппарат Вадькин? Это что, граната? Мама, объясните мне, что такого в этом несчастном фотоаппарате? Ну ладно, пистолет наградной забрали, но фотокамера, она что, шпионская? У нас даже фотопластинок в доме нет.
Старуха поднимала вещи с пола по одной, аккуратно складывала, так, как это умеют делать только бабушки – медленно, с любовью к каждой вещи. Так, чтобы ни одна складочка не помяла одежду любимых внуков.
– Верочка, время такое, видишь… Нет у них ничего святого. Своих бьют, чтобы чужие боялись. То ли дело в наше время офицеры были: погоны, манеры, образование, честь. А эти… Шаромыги…
– Мама, а ты ничего лишнего во дворе не говорила? Может, с кем-то обмолвилась, как сейчас про офицеров?
– Что ты, дочура, что ты… Я хоть и не так свежо выгляжу, как ночная камбала с Привоза, но из ума я не ещё выжила. Не во мне дело, не во мне… Тогда меня бы забрали, ведьму брехливую, а Лёва же не вернулся с работы.
– А может, операция какая? Может, на границу уехал? Телефон в кабинете не поднимает… – жена начотдела Зиньковского всё же искала для себя какие-то положительные варианты развития событий.
– Верочка… Ну что ты, право… Теперь так не бывает. Вспомни, на прошлой неделе Костюковского взяли. Тоже на работе. Так Фаина скандал учинила при обыске и что? Помогло? «Это квартира старшего майора! Вы не имеете права!» – и где теперь тот майор, и где это самое право? И Фая пропала. Всё они имеют, окромя совести! Безбожники проклятые…
– Мама, тише, прошу тебя… – Вера, несмотря на всю свою усталость и опустошенность, пыталась сохранять здравость мысли.
– Вера! Всё закончилось, ты не поняла? – в голосе матери появились жесткие нотки. – Лёва когда-нибудь исчезал без звонка? Нет. Никогда. Прощаемся со спокойной жизнью, доча… Прощаемся. Лучше уже не будет. Пожили как люди – и хватит. Господь решил испытать нас на крепость.
– Так… У нас хоть деньги остались? Обещала Вадьке штаны новые к школе справить… – Вера решительно встала и поправила передник, будто сиюминутно собиралась предпринять какие-то решительные действия.
– А как же… – бабушка залезла рукой под халат и достала из сокровенного места пачку купюр – все семейные сбережения. Жизненный опыт подсказал ей, что после такого настойчивого звонка в дверь нужно припрятать на чёрный день.
– Мама, мама… Ты как всегда, тыл прикрываешь… – Вера обняла старушку и опять разрыдалась в полную силу…
Юзовка. 11 марта 1917 г.
– Эх, ты немного опоздал, Лёвка! – Петька не поспевал за широким шагом своего двухметрового знакомого, поэтому часто семенил, чтобы видеть его лицо хотя бы сбоку.
– Да куда там! Самое варево начинается! Самое время огня добавить! – Лёва ответил громко, с задором махнув в воздухе своим кулаком, лишь самую малость уступавшим в размерах кувалде. Некоторые из прохожих даже обернулись – на улицах Юзовки последние недели происходило столько необычного, что любой громкий звук или скопление людей вызывали тревожное любопытство.
– Представь себе – вот прям здесь, по Первой линии[9] молча идут люди, туда идут, – Петька продолжал размахивать руками, иллюстрируя события, в которых ему довелось участвовать. – И по Второй линии[10] тоже идут, крестьяне на подводах едут! Мимо собора Преображенского[11] идут к проходной, и молчат, представь! Мужики с рудников, какие-то пацаны в кепках, народу – я столько не видал никогда.
– Это ты про митинг, что ли? – заинтересованно спросил Лёва. О массовом собрании рабочего люда и жителей юзовских окрестностей в прокатном цехе металлургического завода он слышал от брата Даньки в день своего приезда.
Его, Лёвкино местечко, что выросло вокруг металлургического завода, его Юзовку, было этой весной не узнать. Все революционные волнения начала века не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило в марте семнадцатого года.
В 1905-м Лёвке было-то всего двенадцать лет отроду. Что он мог тогда понять? Всё, что запомнил, – солдат с ружьями, стрельбу, да то, что отец прямо извелся весь – ребе просил быть внимательными, смотреть за ситуацией на улицах, чтобы не пропустить опасность. В памяти еврейской общины крепко засели события холерного бунта[12], когда гнев толпы, возмущенной тем, что от болезни гибнут только русские, очень быстро перекинулся на торговую площадь и заведения. Все пострадали, и Давлицаров, и Дронов, но наибольший ущерб понесли иудеи. Пылали лавки с товаром, дома, синагога.
Напряжение витало в воздухе и сейчас. С одной стороны – всеобщее приподнятое настроение в ожидании чего-то нового, справедливого и честного. С другой – все держали в уме план на случай начала погромов, тем более что куда-то неожиданно подевались все городовые. Их заменили люди с бантами на лацканах.
Весть о том, что Николай II отрекся от престола, прилетела по телеграфным проводам в Юзовку мгновенно, в тот же день, 2 марта[13]. А на следующий день, 3 марта, пришли в движение какие-то неведомые силы, заставившие людей выйти на улицы. Кто знал слова – пел «Марсельезу», кто не знал – просто улыбался с ошалевшим видом и вторил мотиву. Некоторые, самые отчаянные торговки, всё же продолжали стоять с товаром на рыночной площади, остальные либо присоединились к толпе в качестве любопытствующих, либо ретировались, ведомые своей коммерческой интуицией – сегодня базара не будет.
Неведомо откуда на базарной площади появились листовки с текстом манифеста царя об отречении от престола, отпечатанные на серой бумаге. Их передавали из рук в руки. Если кто умел читать – делал это вслух и рядом моментально собирались слушатели.
«А как жыж теперича?» – вопрошали те, кто постарше. «А как! Да никак! Каком кверху!» – острили уличные скалозубы. «Да хочь бы ужо с войной этой проклятущей шото порешали…» – причитали замотанные в теплые платки женщины. «И кто теперь будет? Как же без царя-батюшки-то?» – раздавались редкие робкие голоса владельцев каракулевых воротников, чаще – шепотом. «Временное правительство, говорите… Ну – ну…» – скептически рассуждали те, кто были одеты получше.
9
Первая линия – ул. Артема в г. Донецке.
10
Вторая линия – ул. Кобозева в г. Донецке.
11
Свято-Преображенский собор располагался вдоль Первой линии, за нынешним зданием бывшего кинотеатра «Комсомолец», ул. Артема, 36-а.
12
Холерный бунт произошел в Юзовке в 1892 г.
13
По старому стилю. По новому стилю – 15 марта.