Страница 7 из 16
В это момент раздался едва слышный звон одного малого зазвонного колокола. Тут же следом вступили второй, третий… Богомольцы замедлили шаг и устремили умильные взоры на собор, откуда поплыл над всем Девичьем полем ясный, нежный перезвон малых колоколов. Вот в их небесное звучание вступили подзвонные колокола, добавив звучанию красоты и разнообразия звуков. Невидимый звонарь, искусно управляя колоколами, извлекал из них божественные звуки, каждый раз звучащие по-разному и по скорости, и по громкости.
– Господи, благодать-то какая! – старик Никифор без устали крестился, всей душой внимая божественному перезвону, плывшему над землёй. Ратмир внимательно посмотрел на него и тоже несколько раз перекрестился. Звучание колоколов, помимо его воли, почему-то стало беспокоить и завораживать его.
В этот момент невидимый второй звонарь ухватился за верёвку, привязанную к языку самого большого – благовестного колокола, и в малиновый перезвон малых и средних колоколов добавился низкий звук, внеся в общую картину колокольного звона мощь и благолепие.
– Прямо внутри у меня всё переворачивается, когда я слышу колокольный звон! – с восторгом произнёс старик Никифор, продолжая умильно смотреть на собор и креститься. – Чувствую, как короста какая-то с души каждый раз сползает и так хорошо становится. Душа очищается от грязи всякой…
Вскоре они подъехали к самому монастырю.
По условному стуку и паролю деревянные, массивные ворота основного входа распахнулись, и их встретили ратники с горящими факелами в руках, охранявшие монастырь.
– Ты здесь бывал раньше, Ратмир? – тихо спросил старик Никифор, с едва заметным усилием спешившись с лошади.
– Нет, не приходилось. А ты? – в свою очередь спросил Ратмир, поглаживая гриву своей лошадки и внимательно разглядывая всё вокруг.
– Откуда?! Это же бабский монастырь! – негромко воскликнул старик Никифор, но вышедшие из повозки женщины всё равно услышали их и оглянулись.
– Иди со мной, потешник Ратмир. А товарищ твой пусть здесь останется. Ни к чему нам лишние глаза, – по-хозяйски твёрдо заявила схимница Серафима.
Ратмир недобро посмотрел на неё и, подойдя вплотную, тихо произнёс, глядя поверх её головы:
– Слушай меня внимательно, схимница Серафима или кто ты там ещё. Я больше повторять не стану. Здесь я не по твоей воле. Скажи спасибо своей помощнице. Только из-за неё взялся за это дело. И помогать буду только ей и по её просьбе. Тебя интересует, кто совершил преступление, о котором я ещё ничего сам пока не знаю? Так вот, ответ ты, скорее всего, получишь. Раз уж так получилось с вашими послушницами… Но командовать мною ты не будешь. Забудь про свои мирские замашки, накомандовалась аж на два ада вперёд…
– Что ты такое говоришь, потешник? – неуверенно попыталась воскликнуть схимница Серафима, чувствуя, как слабеет её воля под обезоруживающими звуками голоса этого необычного скомороха. Она вскинула голову и встретила его взгляд, полный ненависти. – Кто ты, потешник Ратмир? Откуда я тебя знаю?.. Я вспомнила эти глаза… – прошептала она одними губами и, почувствовав резкую, сильную боль в голове, упала без чувств.
– Эй, отнесите её в келью, – махнул рукой Ратмир стоявшим поодаль монашкам. – Да приложите лёд к голове, пока не очнётся. А ты, мать Ефросинья, показывай дорогу в ваши кладовые.
Та всхлипнула, кивнула и пошла вперёд, освещая дорогу одним из факелов. Остальные монашки засуетились вокруг схимницы Серафимы и, подхватив грузное тело, потащили его в длинное, деревянное здание, где располагались монашеские кельи…
Ратмир и старик Никифор в сопровождении келейницы Ефросиньи подошли к широким, деревянным ставням, расположенным под углом неподалёку от других деревянных построек, откуда доносилось мычание коров, ржание лошадей, кудахтанье просыпающихся кур и визг потревоженных поросят.
Она с усилием стала поднимать одну из ставен. Ратмир тут же помог ей, и увидел перед собой деревянные ступеньки, ведшие куда-то вниз, в темноту. Они стали осторожно спускаться вниз. На них пахнуло холодом, запахом земли, овощей и чем-то ещё. Тонкие крылья носа Ратмира расширились на вдохе, и он покачал головой: « Кровь».
– Я тоже чувствую, – согласно кивнул старик Никифор.
Келейница Ефросинья громко всхлипнула и чуть не упала со ступеньки. Шедший за ней старик Никифор придержал её за руку: – Ну, будет, будет, милая. Показывай, где случилось…..
Старик Никифор не успел договорить. Они спустились до конца лестницы и завернули за угол кладовки.
– Ох, ты же, матушка моя небесная!!! – охнул старик Никифор и даже прикрыл глаза рукой. Ратмир побледнел от увиденного. А келейница Ефросинья с рыданиями кинулась к обнажённой девушке, стоявшей на полусогнутых ногах почти посередине большой комнаты, заставленной бочонками, ящиками, корзинами со всякой снедью.
– Доченька моя, Настюшечка-а-а!!! – завыла женщина, боясь прикоснуться к телу дочери.
Ошеломлённый увиденным Ратмир постепенно приходил в себя, и лицо его стало темнеть от гнева.
– Мы считаем зверей жестокими и безжалостными тварями, – глухо произнёс он, обращаясь в никуда. – А как назвать тех, кто решился такое сотворить с молодыми девицами?! – Ратмир на несколько секунд спрятал лицо в ладони и что-то там прошептал. Потом отнял ладони от лица, и старик Никифор увидел прежнего Ратмира – сосредоточенного и внешне спокойного.
Ратмир отошёл в сторону и окинул взглядом всё помещение. В центре по чьей-то злой воле было сделано импровизированное место для казни. На двух вкопанных отёсанных колах находились обнажённые девичьи тела со связанными за спинами рукам. Тот, кто насаживал свои жертвы на остро заточенные колья, по всей видимости, торопился и сделал это кое-как, не соблюдая центровки. Ещё живые жертвы под тяжестью собственного тела сползли по колам так, что вскорости заточенный конец кола у одной оказался прямо в надключичной ямке. А у второй кол, действительно, торчал прямо изо рта запрокинутой назад головы. Они обе как бы стояли на полусогнутых ногах, поддерживаемые теми самыми кольями. Третья обнажённая послушница висела на самодельной дыбе с выкрученными назад руками и разрезанным от горла до низа животом. Уже подсохшая тёмно-бурая кровь на ее, вывалившихся к ногам, кишках блестела в свете огня горящего факела. У всех девушек также были почерневшие со временем следы от множества ножевых ран. Выражения страшной боли и ужаса застыли на лицах мёртвых послушниц.
– Лучше бы я остался на постоялом дворе, – придушенным голосом произнёс старик Никифор, которого уже мутило от увиденного. – Страшные дела нынче стали твориться….
– Да во все времена, Никифор, случались подобные дела, – вздохнул Ратмир и посмотрел на рыдавшую у тела своей дочери женщину. – Зря я пообещал ей провести сыск. Тут в любом случае нужен дьяк Разбойного приказа. Слишком страшную и мучительную смерть приняли эти послушницы, чтобы можно было втайне всё это оставить. Схимнице-то вашей, конечно, такая слава не нужна. Кто же тогда пойдёт сюда служить, да богатые пожертвования делать…. – констатировал он и повернулся к женщине: – Придётся всё же известить дьяка разбойного приказа.
– Как скажешь, батюшка. Тебе виднее… – сквозь рыдания с трудом проговорила та. – Только чтобы найдены были эти изверги. Чтобы я сама, своими руками могла бы им зенки их повыцарапывать, да глотки им перегрызть.
– Уверен, что дьячки Разбойного приказа сумеют их найти. Слишком много следов они здесь оставили, – произнёс Ратмир, медленно проходя по страшному месту. Он с факелом в руке обошёл вокруг каждого места гибели послушниц, внимательно разглядывая их с головы до ног и всё вокруг них.
Потом вернулся на место и обратился к старику Никифору: – Ну, всё. Пойдём, Никифор, нам здесь больше делать нечего. Скажем тем ратникам, чтобы скакали за дьяком Разбойного приказа.
Они поднялись наверх по тем же ступенькам. Ратмир подошёл к ратнику Прохору и что-то несколько минут объяснял ему. Тот нехотя кивнул и, махнув рукой паре своих товарищей, ускакал вместе с ними в сторону Москвы. Затем Ратмир вернулся к старику Никифору. Тот всё ещё был бледен и растерян.