Страница 4 из 11
Масштабы власти этического духа стали очевидными в XVII и XVIII столетиях. Под его воздействием народы Европы вырвались из средневековья, избавившись от суеверий, процессов над ведьмами, пыток и других освященных традицией проявлений жестокости и глупости. На смену старому пришло новое, неизменно поражающее всех, кто прослеживает этот процесс. Всем, что у нас было и есть подлинного и человеческого в культуре, мы обязаны этому взлету этического духа.
В дальнейшем он растерял свою силу - главным образом потому, что не смог найти обоснования своей этической сущности в познании мира, вытекавшем из естественнонаучного исследования. Его сменил другой дух - дух, не имевший представления о пути, по которому человечество должно было двигаться вперед, и знавший лишь более приземленные идеалы. Но если мы не хотим погибнуть, прежний дух должен вновь восторжествовать и стать ведущей силой. Ему вновь надлежит сотворить чудо, подобное тому, что он совершил, выведя европейские народы из мрака средневековья, и даже еще большее чудо.
Этот дух жив. Жизнь его подспудна. Но он преодолел трудности существования без отвечающего его этической сути и научно обоснованного познания мира. Ему открылось, что он должен искать обоснование для себя в самой сущности человека. Достигнутая им независимость от познания мира представляется ему выигрышным моментом. Далее, он пришел к убеждению, что сочувствие, в котором коренится этика, достигает необходимой глубины и широты лишь в том случае, если распространяется не только на людей, но и на все живые существа. Рядом с прежней этикой, которой недоставало должной глубины, широты и убеждения, поднимается и находит признание этика благоговения перед жизнью.
Мы вновь осмеливаемся апеллировать к человеку в целом, то есть и к его мышлению, и к его чувствам, приучая его познавать самого себя и быть верным самому себе. Мы хотим вернуть ему доверие к его собственной сущности. Опыт, который мы при этом приобретаем, укрепляет нас в нашем убеждении.
В 1950 году вышла в свет книга под названием "Документы человечности". Ее издатели - группа преподавателей Гёттингенского университета, переживших страшное массовое изгнание немцев из восточных стран в 1945 году. Просто и без патетики рассказывают на ее страницах беженцы о том добром, что для них делали в годину испытаний люди, которые, представляя враждебно настроенные по отношению к ним народы, должны были бы относиться к ним с ненавистью. Едва ли мне когда-либо приходилось читать что-нибудь с таким захватывающим интересом. Эта книга способна вернуть веру в человечество тем, кто ее утратил.
От того, что созревает в убеждениях отдельных людей, а тем самым и в убеждениях целых народов, зависит возможность или невозможность мира. В отношении нашего времени это еще более справедливо, чем применительно к прежним эпохам. Эразму, Сюлли, аббату де Сен-Пьеру и другим мыслителям, занимавшимся в свое время проблемой мира, приходилось иметь дело не с народами, а с князьями. Их усилия были направлены на то, чтобы склонить последних к созданию международного органа с третейскими полномочиями, который улаживал бы возникающие конфликты. Кант в своей работе "К вечному миру" первым устремил взор к тем временам, когда народы сами будут править собой и, следовательно, сами будут иметь дело с проблемой сохранения мира. Он считает это прогрессом. По его мнению, народы больше, чем князья, заинтересованы в поддержании мира, так как именно на них тяжким бременем ложатся все бедствия, приносимые войной.
И вот наступило время, когда правители стали рассматриваться как исполнители народной воли. Однако убеждение Канта в естественной любви народа к миру оказалось несостоятельным. Являясь волей масс, народная воля не избежала опасности непостоянства, уклонения под влиянием страстей от подлинной разумности и утраты необходимого чувства ответственности. Разгул национализма худшего сорта мы видели в обеих мировых войнах, и сейчас еще он по праву может считаться самым большим препятствием для пробивающего себе дорогу взаимопонимания между народами.
Этот национализм будет побежден лишь в том случае, если в человеке вновь возродятся гуманистические убеждения, которые естественным образом станут позитивными идеалами всего народа.
Не менее отвратительный национализм встречается в мире и за пределами Европы, особенно среди народов, раньше, в колониальную эпоху, живших под опекой белых, а сейчас ставших самостоятельными. Здесь существует опасность признания наивного национализма этих народов их единственным идеалом. Но этот национализм подрывает устои мира, царившего до сих пор в некоторых регионах.
И здесь народы могут победить свой национализм только усвоением гуманистических убеждений. Но каковы пути и возможности подобной трансформации? По-видимому, она может осуществиться через нас. Если этический дух окрепнет настолько, что сможет увести нас от наносной внешней культуры назад к опирающейся на гуманистические убеждения внутренней культуре, он через нас воздействует и на них. Все люди, в том числе и самые отсталые и полуцивилизованные, несут в себе как существа, наделенные даром сочувствия, способность к усвоению гуманистических убеждений. Эта способность таится в них как горючее, ожидающее лишь, чтобы пламя подожгло его.
У тех народов, что достигли определенного уровня культуры, выкристаллизовалось всеобщее убеждение, что царство мира непременно наступит. Впервые эта идея встречается в Палестине у пророка Амоса (VII в до Р. X.), но в дальнейшем она изжила себя как ожидание Царства Божия в иудейской и христианской религиях. Она фигурирует также в учении, которое проповедовали вместе со своими учениками великие мыслители Китая Лао-цзы и Конфуций (VI в до Р. X.), Мо-цзы (V в. до Р. X.) и Мэн-цзы (IV в. до Р. X.). Она встречается у Толстого (1828-1910) и других европейских мыслителей. Ее считают утопией. Ныне, однако, положение таково, что она так или иначе должна стать реальностью, или же человечеству суждено погибнуть.
* * *
Я отдаю себе отчет в том, что, говоря о проблеме мира, я не сказал ничего принципиально нового. Я придерживаюсь убеждения, что мы сможем решить эту проблему лишь тогда, когда отвергнем войну по этическим соображениям, поскольку именно война делает нас варварами. Еще Эразм Роттердамский и некоторые мыслители после него провозглашали это истиной, заслуживающей всеобщего признания.