Страница 3 из 14
Жидкость в бутылке убывала, лицо его не краснело. Когда он пил, он приподнимал свои длинные усы изящным движением рта. Вдруг снаружи послышался страшный шум, трубили в рожок, раздавались радостные крики. Все повскакали со своих мест и бросились к дверям.
Целая ватага людей, в самых разнообразных костюмах, начиная с облегающего сюртука до синей блузы, проникла на узкую улицу и стояла перед почтовым двором.
– Кто такие? – спросили из толпы.
– Союзники из Манса, – был ответ.
Отважный посетитель, так героически уничтожавший злополучную водку в кофейне Лорио, прислонясь своей мощной фигурой к косяку двери, смотрел на эту толпу с цинической, недвусмысленной усмешкой.
– Чертовы союзники! – пробормотал он.
Известно, что жители департаментов, напуганные возможностью нашествия, сами составляли полки и требовали оружия для защиты родины. Наполеон еще не дал решительного ответа этим союзникам, до которых ему в сущности было мало заботы: он обещал им ружья, которые должны были им выдать на другой день. А им, легковерным, не приходило и в голову, чтобы могли сомневаться в их патриотизме, и вот они поспешили сами в Париж со своими палками и инструментами, чтобы стать под ружье, наполняя город своими возгласами восторга.
На расспросы, какие им задавали, они отвечали, что пришли встретить друзей, молодых рекрутов.
В эту минуту какая-то девушка, которую сопровождала пожилая дама, очевидно, гувернантка, проталкиваясь черев толпу, пробиралась к почтовой станции. Белокурая, довольно высокая, стройная, в коричневой шелковой накидке, с черной бахромой, в короткой прямой юбке, из-под которой виднелись хорошенькие, маленькие ножки в темных сапожках, в большой соломенной шляпе, украшенной полевыми цветами, девушка без страха прочищала себе дорогу улыбкой и милыми словами.
Букет на шляпе из ромашки, васильков и мака говорил о том, что она принадлежит к трехцветному знамени.
Незнакомец, не двигаясь, смотрел, как она подходила к нему.
Федераты[4], видя на ней кокарду патриотов, пропускали ее с добродушной улыбкой. Она добралась до колосса и, не замечая его, слегка смущенная, тащила за руку свою гувернантку.
Великан поднял руку и на ходу сорвал с ее шляпы трехцветный букет, оборвал васильки и маки и подал белые ромашки молодой девушке:
– Неужели такие красивые шельмовки, как ты, боятся белого цвета? – проговорил он громко.
Почувствовав, что кто-то прикоснулся к ее шляпе, девушка оглянулась и, увидев перед собой громадного мужчину и сообразив, в чем дело, вероятно, воздала бы ему должное, но в эту самую минуту с другой стороны улицы подлетел молодой человек, поднял с земли брошенный букет цветов и хлестнул им по лицу нахала, сказав:
– Вот тебе букет всех цветов.
Молодая девушка, вскрикнув, бросилась в сторону. Оба мужчины, стоя один против другого, вступили в препирательства.
– Ага! – воскликнул великан, обнажая шпагу. – Вам, как видно, любезный друг, угодно иметь дело с капитаном Лавердьером!
Его противник тоже взялся за шпагу.
Он был одет наполовину военным, наполовину статским, в сюртуке а-ла франсез, без орденов, в шляпе времен Директории, в белых штанах, в шелковых чулках и в полувысоких сафьяновых сапогах.
– К вашим услугам, капитан без роты… вряд ли вам будет приятно иметь дело с виконтом де Лорисом.
– Виконт из лакейской, я пригвозжу тебя к стене…
На улице была страшная сумятица; большинство готово было бежать, но из толпы образовалась целая стена. Девушка, окруженная со всех сторон, понимая, что всякое вмешательство между этими двумя мужчинами будет бесполезно, смотрела на своего избавителя с гордо закинутой головой, как храбрый ребенок, восхищающийся чужой храбростью.
Госпожа Лорио заперла двери своей кофейни, и ее посетители оказались у нее в плену.
Капитан Лавердьер, как он назвал себя, прижался к стеклянным дверям: слишком было им мало места, но оба противника не обращали внимания на это. А главное, в какие-нибудь несколько секунд поединок, так внезапно затеянный, принял самый серьезный характер.
Худощавому, с черными вьющимися волосами, безбородому, с женоподобной наружностью, виконту Лорису, по-видимому, было не более двадцати лет. Но он скоро убедил противника, что он не ребенок. Нервный, бледный, хорошо владеющий собой, он не торопясь взялся за оружие, а его противник, с коварными замашками бреттера, накинулся на него с размаху, метя прямо в сердце.
По счастью, молодой человек ловким вольтом избежал удара.
– Подлец! – воскликнул он. – Да ты настоящий разбойник!
И он в свою очередь стал преследовать Лавердьера, а тот, как человек уверенный в себе, парировать.
Однако после нескольких ударов ему пришлось уступить. Он увидел, что имеет дело далеко не с новичком, кисть у него была твердая, удар при всем изяществе был чрезвычайно верен.
Насмешливое выражение исчезло с лица Лавердьера, он стал серьезен, челюсти сжались, и он бессознательно, медленно жевал ими, как это бывает в минуты страшного гнева.
В толпе царило молчание; девушка, безмолвная, с устремленным взором следила за тем, что делалось.
Виконт, с блестящими глазами, наступал на своего противника, угадывая в нем разбойника.
Вдруг Лавердьер оставил оружие, выпрямился, присел до земли, и удар, который он нанес, был до того верен и так неожидан, что, несмотря на всю ловкость молодого человека, он задел его за плечо, за что получил в ответ отчаянный удар в грудь…
Шпага сломалась около рукоятки.
– Негодяй! – воскликнул молодой человек. – На нем кираса!
– Врешь! – промычал великан, занося шпагу.
Но девушка бросилась между двумя противниками, толпа тоже приняла участие и накинулась на капитана. Кто-то крикнул: «Полицию!».
Лавердьер прижался к двери с поднятой шпагой на нападающих, по-видимому, угроза позвать полицию его особенно испугала.
Он понял опасность: толпа – это слепая сила, с которой бороться нельзя. Тогда напором плеча он проломил дверь кофейни Лорио, споткнулся, встал и, собравшись с последними силами, бросился во внутренние комнаты, где и скрылся при содействии госпожи Лорио, которая боялась за кассу.
Тогда девушка кинулась к виконту:
– Спасайтесь… ваш бесчестный противник спрятался… вас арестуют… но вы ранены…
Действительно, на фраке, около лопатки, были видны капли крови.
– Это простая царапина, мадмуазель, не беспокойтесь! Что касается бегства – ни за что. С этим обломком шпаги не поздоровится тому, кто поднимет на меня руку…
И молодой человек, который в своем гневе не прочь был бы затеять новую ссору, гордо посмотрел вокруг.
Но ему не угрожало никакой опасности, толпа двинулась по течению, а о полиции не было и речи.
Напротив, патриоты подходили к нему с самыми миролюбивыми намерениями.
– Похвально, – сказал кто-то. – Защищать цвета Франции…
– И заставить старого шуана уважать знамя.
Виконт обернулся:
– Это что за поздравления? Уж не думаете ли вы, господа союзники, что я вашего поля?
Девушка вмешалась:
– Дайте мне, пожалуйста, руку, проведите меня до двора. Мне так страшно.
Голос был такой нежный, просьба была в такой милой форме, что виконт, забывая свое новое неудовольствие, поспешил ее исполнить.
Окружавшие его люди не расслышали его ответа, но, видя в поступке молодого человека любезность в отношении девушки, которую он спас от опасности, новое доказательство его гражданской добродетели, снова приветствовали его криком:
– Да здравствует нация!
– Чего они от меня хотят? – проговорил Лорис.
– Эти люди, – произнесла она с усмешкой, – вас благодарят, что, в сущности, я должна была бы сделать сама.
– Мне достаточно одного вашего слова: это даже больше, чем нужно.
– Благодарю вас за себя лично, – прибавила она тихо. – Они вас благодарят за то, что вы со шпагой в руке защищали цвета Франции.
Виконт точно подпрыгнул:
4
Федераты – участники добровольческих отрядов, образовавшихся в период наполеоновских «Ста дней» с целью дать отпор иностранной интервенции и воспрепятствовать новой реставрации Бурбонов.