Страница 10 из 12
Ключник Толгарова чуть помедлил, припомнил и ответил:
– Месяц назад где-то.
– Угу, чрез три недели после того, как у Черного леса был разграблен обоз псковских купцов. Много добра тогда разбойники взяли, а людей всех перебили. Много ли получил тогда твой братец, Емельян?
Горин нахмурился и ответил:
– Мне об этом ничего не ведомо.
– Почему же не ведомо-то? А кто тогда на Ильинку приезжал, а позже на двух телегах вывозил товар на склад купца Сыча?
– Сам ведь все знаешь, боярин. Зачем же тогда спрашиваешь?
Воронов повысил голос:
– А затем, что если ты не сделаешь то, что мне нужно, я сгною тебя в темнице. Вместе с братцем. Кончится его двойная жизнь.
– А сможешь?
– Ты что, холоп? Кого возомнил из себя?
– Да никого, боярин. Только коли ты до сих пор не выдал Козьму, то и далее этого не сделаешь. Потому как боишься ты моего названого брата и его шайки. Знаешь, что разбойники за своего атамана достанут тебя везде, где бы ты ни прятался.
– А ты, смотрю, наглец, холоп.
– Почему? Говорю то, что думаю.
– Ладно, не собачиться же я тебя сюда вызвал. Мне надо встретиться с Козьмой Пурьяком.
Горин кивнул и сказал:
– О том мне известно.
– Его починок недалеко отсюда, в версте. Тебе надо поехать туда и договориться с братцем о моей с ним тайной встрече.
Ключник боярина Толгарова хмыкнул и поинтересовался:
– Тайно, это как? Козьме надо неприметно сюда, на село приехать, или ты сам на починок к нему заявишься? Это, конечно, в том случае, если Козьма вообще согласится встретиться с тобой.
– Согласится. Иначе его гробы никому на Твери не будут нужны.
– Они и Козьме не нужны.
– Тяжелый ты человек.
– Какой уж есть. Но просьбу твою, боярин, я исполню. Съезжу к братцу, поговорю, передам просьбу, привезу ответ. Все сделаю так, как ты повелел.
– Ну и ладненько. Вечером и поедешь. Как стемнеет.
– Поздно. Семья спать ляжет.
– Тогда сам называй время.
– Помоемся, перекусим, чем угостишь, отдохнем немного, и в путь. К ужину надо быть на починке.
– Добро. Так и порешим.
– Значит, мне надо Козьме сказать, что ты, боярин Воронов, желаешь лично и тайно встретиться с ним? Причин не раскрывать?
– А ты о них знаешь?
– Да так, слышал кое-что.
– Слышал – еще не значит, что знаешь. Никаких причин. Просто скажи, что я желаю с ним поговорить.
– Хорошо. Я один поеду, или ты Лавра ко мне приставишь?
– А он-то зачем? Чтобы Пурьяка спугнуть? Один поедешь. Кубарь тебя только до балки доведет. Оттуда прямая дорога к починку. Ты понял, Лавр? – Боярин строго взглянул на своего холопа.
– Понял, Всеволод Михайлович.
– А ну кликни Мирона!
Тот явился без промедления.
– Я, боярин.
– Что с баней, трапезой, местом отдыха?
– Все готово, боярин.
Воронов встал и заявил:
– Тогда отведи их в баню и передай Алексею. Саньку же скажи, чтобы коня моего вывел из конюшни. В Тверь поеду.
– Мне с тобой отправляться? Или еще кого возьмешь? Время-то неспокойное!
– Один поеду. Чему быть, того не миновать.
– Это верно.
– Все, ступайте!
Мирон увел Кубаря и Горина.
Боярин переоделся в дорогое платье, вышел во двор.
Там его уже ждал служка с конем.
– Отворяй ворота, – повелел боярин и запрыгнул в седло.
Служка бросился к городьбе.
Боярин выехал с подворья, проскакал по селу, перекрестился на церковь. За околицей он не пошел по дороге на Тверь, а свернул в лес, на тропу, которая шла в уездный городок Вербеж. Три версты боярин одолел быстро, въехал в селение и сразу направился к подворью Бориса Владимировича Коновалова. Князь Микулинский поставил его здесь, в Вербеже, своим наместником.
Тот находился в саду. Слуга позвал его.
Завидев Воронова, Коновалов радушно, но с заметной долей притворства расставил руки и заявил:
– Какие гости! Всеволод Михайлович!.. Не ждал, признаюсь, но очень рад. В дом пойдем или тут, в саду, поговорим? Ты же за этим приехал?
– В саду, кроме нас, есть кто?
– Да некому тут быть. Садовник недавно помер. Жена моя с сыном в Твери, слуга, ты сам видел, у ворот остался. Более у меня народа нет. Я же не князь Дмитрий Иванович, чтобы иметь свиту.
– Ладно, тогда поговорим здесь. Ты давно из города приехал?
– Сегодня не выезжал. Был там вчера вечером. А что?
– То, что надо, узнал?
– Вот ты о чем? – Тон наместника сразу же изменился, что, естественно, не уклонилось от слуха боярина. – Знаешь, Всеволод Михайлович, бросил бы ты эту затею. У власти ныне грозный царь, хоть и молодой еще. Прознает он про заговор насчет клада, всех в пыточную избу, а из нее на плаху отправит, смертью накажет за такую измену.
Воронов подошел вплотную к наместнику и спросил:
– Ты струсил, Борис Владимирович, да?
– Как-то нет у меня особого желания подыхать.
– Значит ли это, что ты решил уйти в сторону?
– Да, Всеволод Михайлович. Ты уж не гневись, но не по мне эти игрища.
– Ты вчера с князем Дмитрием Ивановичем виделся?
– Виделся. Он отряд из Москвы ждет. К сокровищам охрана приставлена, все разложено по коробам, икона отдельно хранится.
– Надеюсь, ты ничего не сказал ему о нашем замысле?
– Окстись, Всеволод Михайлович! Ты что же, за последнего подлеца меня принимаешь? В деле участвовать не буду, но и слова о нем никому не скажу. Клянусь в том! – Он вытащил из рубахи нательный крест, поцеловал его.
– Смотри, Борис Владимирович. И помни, коли язык развяжешь, то и себе весьма худо сделаешь.
– Я все хорошо понимаю.
– Нет, ты послушай меня. Слово лишнее скажешь, сорвешь дело, а в пыточную избу все одно отправишься. А потом и на плаху вместе со всеми. Потому как я непременно сообщником тебя выставлю. Да ты таков и есть.
Наместник покачал головой.
– Зачем грозишь, боярин? Сказал же, никому ни слова. Мало тебе того?
– Теперь в самый раз. И покуда дело не закончим, в Тверь не езди.
– С чего это? Там моя семья.
– Потерпишь. А соскучишься, так пусть жена с сыном к тебе возвращаются.
– А коли князь Микулинский меня вызовет?
– Ему не до тебя. А коли вызовет, то не поспешай, сначала заезжай в Дубино.
– Не кажется ли тебе, боярин, что ты перегибаешь палку?
– А что мне делать, Борис Владимирович, когда люди, считавшиеся надежными, в последнее мгновение по норам, как крысы, прячутся? Приходится меры принимать. Я все сказал. Не провожай меня!
Раздраженный боярин покинул городок, но не отправился прямо в село, а обогнул озеро и заехал в Вербеж с другой стороны. Он остановился у ворот подворья купца Тучко.
Слуга проводил боярина в просторный дом.
Тучко поприветствовал Воронова и спросил:
– А чего ты такой смурной, Всеволод Михайлович?
– Будешь смурным! Заезжал я к Коновалову, тот отказался участвовать в деле.
– Как? – растерялся купец. – В последний миг?
– Да, испугался.
– Это очень худо, Всеволод Михайлович.
– Без тебя знаю. Ко мне приехал названый братец Меченого. Сегодня он должен о встрече договориться. А тут Коновалов назад сдает.
– То, что он на попятную пошел, не беда. Опасность в том, что он действительно может сдать всех нас. Не сейчас, после, когда клад у нас будет. А еще хуже, если до того. Тогда наместник отмоется, а нас всех потопит.
Воронов поднялся с лавки, на которую его усадил купец, прошел через горницу к окну, поглядел на улицу и спросил:
– Что предлагаешь, Петр Андреевич?
– У нас, боярин, выход один. Убрать наместника.
– Ты подумал, что сказал? Наместник – это тебе не холоп и не ремесленник, даже не купец. Тут большой шум будет.
Тучко кивнул и заявил:
– Будет, вестимо, коли наместник примет насильственную смерть.
Воронов посмотрел на Тучко и спросил:
– А как еще можно убрать его?
– Насколько я знаю, Борис Владимирович сердцем с детства хворый. Не единожды едва богу душу не отдал. Спасали лекари. А вот теперь они могут и не успеть. И опоздают наверняка, потому как звать их никто не будет.