Страница 32 из 60
Горринг, ты это серьезно?
— Да.
Лучше бы молчал про свои подвиги!
Что такого постыдного — я же выиграл! Теперь твой приятель должен Гасси.
Почему же он должен Гасси, если выиграл ты?
У него не нашлось ста фунтов, и он одолжил у Огаста, чтобы отдать мне.
Зато у Огаста всегда есть деньги — просто поразительно..
Потому что я хорошо работаю, за успехи меня премируют, и лично я не буду разглашать служебную информацию всяким неблагонадежным лицам!
Что? Ты про меня?
Да, Маргарет. У тебя полно знакомых в Коминтерне!
Милый мой Гасси, что ты-то знаешь про Коминтерн? Самая свежая газета, которую ты прочитал, была за 1740 год, — Мардж повернулась в его сторону. — Откуда же тебе знать, что товарищи, которым я помогала в Каталонии, имеют серьезные идейные разногласия с этой организацией?! Мне плевать, какую политику сдерживания изобретает Министерство иностранных дел, но, если лично ты хочешь сохранить голову на плечах, лучше тебе проводить ночи в Энн- Холле и не высовывать оттуда носа…
Мардж, чего ты к нему прицепилась?
Потому что он без носков! Камердинер не выпустил бы его без носков!
Да мы оба сегодня ночевали в Энн-Холле! — вступился за приятеля Горринг. — Гасси вообще половину ночи пробыл у меня, мы торопились и одевались сами!
Ага. Как здорово! Торопились одеться, пока не нагрянула прислуга… Значит, правду болтают, что вы вместе живете?
Мардж, не заводись, ты бы все равно узнала!
Что в этом предосудительного? Да, мы живем вместе… Сейчас многие снимают жилье вскладчину, чтобы сократить расходы. Все же Горринг будущий лорд, он не может обосноваться в какой-нибудь дыре на Ист-Сайде. Мы с ним договорились…
Ой, Гасси, перестань. Миссис Горринг прошлой осенью отдала Эдварду свою прекрасную квартиру на Стренде, ни продать, ни заложить которую он не может, зачем Горрингу что-то снимать?
Зато я могу сдавать маменькину квартиру в аренду. Поселил там знакомых американцев за приличную сумму, а Гасси меня приютил: ему дорого оплачивать жилье в одиночку…
Эджи, куда тебе столько денег? Как ты умудряешься их тратить?
На прибыль от удачной сделки с недвижимостью мистер Горринг-младший приобрел навигационное оборудование для яхты, новые паруса, оснастку и прочую мелочевку, скрашивающую морские будни джентльмена, вроде панелей красного дерева в каюту, серебряной посуды с гербом яхт-клуба и чехлов на кресла из шкуры гималайских медведей. Но посвящать в такие подробности потенциальную леди Глэдстоун не стоило, она и так выглядела взбешенной. Щеки Мардж полыхали алым цветом, глаза сверкали, а суровая морщинка пересекала лоб, как молния грозовое небо, и выглядела очень по-мужски. Если дойдет до рукоприкладства, Огаст и фартинга не поставил бы на победу своего школьного друга!
Интересно, кем была Мардж в прошлой жизни? Предводительницей гуннов? Жестокой скифской воительницей? Кровожадной дикарской жрицей? Если в прошлой жизни доктор Уолтроп вообще была женщиной… С этими мыслями Огаст сделал еще несколько мелких шажков, чтобы дистанцироваться от возможной схватки, вознамерился присесть на согретый солнцем камень — и обмер.
Рядом с дольменом, в густой тени, лежало нечто продолговатое, закутанное в черную ткань! Гасси попытался сглотнуть — во рту мгновенно пересохло. Он хотел было дотронуться до гигантского свертка носком ноги, но дух ветра опередил его, не допустив кощунства, подхватил и поднял край черной ткани — взглядам открылось расписанное пронзительно-яркими красками лицо дикаря! Глаза его были закрыты, он не дышал: назойливая черная муха беспрепятственно ползла по его носогубной складке, потом взлетела — и опустилась на желтоватый череп, валявшийся рядом…
…Яркие цветы на косынке у Мардж, зеленая трава, суровый серо-желтый цвет камня, белое пятно пуловера Эджи — все перемешалось, как цветные стеклышки в детском калейдоскопе; он бежал со всех ног — подальше от жертвенного капища!
Он бежал в сторону городской стены — в шум и ярость многодневной битвы. Расположившись лагерем под красными стягами Ланкастеров, мятежные бароны гнали своих наемников на городские стены, как гонят разгоряченных охотничьих псов в логово свирепого вепря. Город полыхал и задыхался в облаках гари и копоти, его стены были изъедены потеками масла и расплавленного свинца. Пушки изрыгали языки пламени, подобно драконам на знаменах, греческий огонь с адским грохотом превращал камень в искры, пламя и клубы дыма, а громадные осадные машины, запуская в полет ядра и смрадные горшки, скрипели и покачивались, напоминая озверевших диковинных чудовищ, — и все равно он бежал прямо к ним! Ужасы осады стали привычны городским мальчикам за годы смуты, а старуха в черном плаще, которая гналась за ним от самого капища, казалась в сто раз страшнее. Еще немного — и он свалится в ров с водой, вон там, чуть поодаль от разгорающихся и затихающих боев… Туда, за мост, он поплывет к самой стене, нырнет, отыщет дыру в решетке, такую маленькую, что протиснуться в нее под силу только ребенку, и вынырнет уже под защитой неприступной каменной твердыни!
Должно быть, она была настоящей ведьмой — жрица старой, забытой и проклятой религии: она спрятала за пояс огромный сверкающий тесак и помчалась над зеленой травой, как черная птица с огромным крючковатым клювом, и нагнала его — успела схватить за шиворот на краю рва.
На его счастье, тяжелое раскаленное ядро свалилось в воду прямо перед ними, вверх взмыл фонтан брызг и песка, старуха поскользнулась и едва не сверзилась вниз, но чудом удержалась за чахлый ивовый куст и продолжала крепко сжимать его воротник.
Он завис между двумя мирами — водой и смертью, когда над самой его головой сверкнул вострый меч — и под корень срубил несчастное растение. Оба они бултыхнулись в ров. Отчаянно извиваясь, мальчишка ухитрился укусить мерзкую старуху за руку, скрюченные пальцы разжались, вода сомкнулась над головой старой ведуньи. А рыцарь застыл на берегу, наблюдая, как темное пятно плаща исчезает в глубине, и лучики солнца играли на его щите, украшенном золотой «Адамовой головой».
Мальчишку, которым он был, била мелкая дрожь, но он собрался с силами, набрал в грудь побольше воздуха, зажмурился и нырнул…
XV
Май, 14, 1939 г., воскресенье 11–10 по Гринвичу
Череп не поврежден!
Доктор Рихтер и Мардж разглядывали на просвет рентгеновский снимок черепа. Оба были в хирургических перчатках, белых халатах, волосы убраны под высокие докторские колпаки. Медиков окружали белоснежные стены и такая же белая мебель. Даже оконные стекла были закрашены белой краской и забраны решетками, сочившийся через эти окна свет казался стерильным.
Обыкновенный ушиб. Его счастье, что он свалился на траву. Был бы испорчен такой прекрасный, практически идеальный череп! Мистер Картрайт, как вы себя чувствуете? Вы меня слышите?
Огаст тихо застонал. Под ним была жесткая кушетка, он перевернулся на бок — его тошнило, речная вода, перемешанная с тиной и пеплом, рвалась из него наружу.
Доктор Рихтер склонился над ним и вытер ему рот медицинской салфеткой.
Вы потеряли сознание, упали и ушибли голову. Ничего страшного!
Травмированный повертел головой в знак удовлетворительного самочувствия и сел на узенькой клеенчатой кушетке. Комната пару раз качнулась перед его глазами и послушно заняла предусмотренное гравитацией положение. Он увидал, что на соседней кушетке лежит мистер МакГрэгор в длинной, похожей на саван больничной рубахе. Санитар в марлевой маске осторожно протирал его лицо, перепачканное цветными полосами краски, время от времени выполаскивая салфетку в тазу.
Огаст испуганно отвернулся и спросил, тяжело ворочая языком:
Он умер?
Доктор Рихтер развел руками:
Нет.
Огаст издал тихий звук — голос застрял в пересохшем горле, как в зыбучих песках; доктор Рихтер налил в стакан газированной воды из сифона, вынул из белоснежного холодильного шкафа несколько кубиков льда, бросил в стакан и протянул ему.