Страница 17 из 60
Душечка, если допустить чудо, что не свойственно людям научного склада вроде меня, — объяснил судья, — искомый мальчик уже успел изрядно возмужать и даже состариться. Наследнику около пятидесяти, но в завещании граф Колдингейм отмерил ему жить до ста лет, и все это время сын может объявиться здесь и вступить в свои права!
Сто лет! Такое указание не в пользу психического здоровья составителя… — покачал головой психиатр.
Отчего же? — парировал доктор Форестер. — Современная медицина далеко шагнула, да! Страшно представить, как далеко: я как раз готовлю статью для «Вестника современной терапии» о показательном случае из моей практики… Впрочем, результаты вскрытия слишком неаппетитная тема для всех, кроме доктора Рихтера.
Я тоже ваша коллега!
Ага, графиня что-то упоминала про Красный Крест. Вы, миледи, сестра милосердия?
Я — доктор Уолторп, хирург! — поджала губы Мардж.
Надо же! — пенсне соскользнуло на кончик носа доктора Форестера, но было тут же возвращено на место. — Знаете, мэм, я застал времена, когда к хирургам еще не было принято обращаться «доктор», их называли просто «мистер». Хе-хе! Чтобы превратиться в «мистера», мало остричь волосы и влезть в штаны. Нужно еще кое-что!
Фарфоровые щечки благовоспитанной мисс Львовой зарделись, но смутить доктора Уолтроп было не так-то просто.
Значит, вы противник равенства и прогресса?
Да. Я предпочитаю, когда все идет своим чередом. От прогресса один вред. Взгляните хоть на младшего Горринга: парень до сих пор не лорд, и виноват тут медицинский прогресс, без которого его дядюшка давно бы сгнил в могиле!
Мардж состроила забавную гримасу:
Действительно, Горринг, если твой дядя проживет еще лет сто, а ты не получишь лордства, что ты будешь делать?
Будет избираться в палату общин, как мы все, — буркнул Огаст.
Гасси, ты тоже собрался избираться?
Да. Кому-то надо отстаивать в парламенте либеральные ценности!
Огаст, ты же типичный консерватор! Даже шнурки себе завязать не способен. Без прислуги превратишься в инвалида, — Мардж с сомнением смерила мистера Картрайта взглядом. — Какие либеральные ценности ты можешь защищать? Это смешно!
Смешно, если бы пролетарии вдруг стали защищать либерализм, — вклинился судья Паттерсон. — Демократия хороша исключительно для образованных и обеспеченных людей. Простецы нуждаются в водительстве, в четких приказах, возможность выбора смущает их ограниченные умы. Позвольте кухарке приготовить что-нибудь на свой вкус, и вы останетесь без обеда!
Да, поистине так! У меня как раз новая кухарка, и она дивно готовит шоколадный кекс! Анна, дорогая, распорядитесь подать кекс, заодно прихватите мое рукоделие! — леди Делия самодовольно улыбнулась и добавила: — Представьте себе, моя новая компаньонка — русская knyazhna. Бабушка мисс Львовой был фрейлиной при дворе их несчастной императрицы, которую расстреляли bolsheviky. Какие варвары! Я решила дать приют бедной русской девочке…
Но за двадцать лет многое изменилось, сейчас Soviety совсем другие! — горячо возразила Мардж. — Что вам пишут родственники из России, мисс Львова?
Мисс Львова успела возвратиться с милой корзинкой для рукоделия в руках.
Княгиня Львова никогда не рассказывала дочери о русских родственниках, а самой Анне не приходило в голову их разыскивать. Да и зачем? В Европе знакомых русских у них тоже нет. Свою далекую первую родину Анна помнит смутно. Московский особняк с белыми колонами и загородную usadbu с охотничьими угодьями, пожалованную предкам князя Львова, она видела только на фотоснимках. Зато хорошо помнит убегающие в бесконечность рельсы, заснеженные полустанки, жуткие черные паровозы, которые выскакивают из облаков пара и копоти и несутся прямо на тебя! Людская суета и толчея, узлы, тюки, и огромный клетчатый чемодан, на который усаживали маленькую Нюту, укутав в непомерно большую шубу, — ждать поезда. Настоящий дом у нее появился только в Шанхае, там Анна окончила школу при французской миссии — теперь французский язык для нее не родной, зато любимый!
Но китайский климат скверно сказывался на мамином здоровье, поэтому их маленькое семейство снова отправилось в дорогу и обосновалось в Париже. По праздникам они с мамой непременно ходили в русскую церковь, только новых знакомств среди эмигрантов так и не завели. Да и старых не поддерживали: маме столько пришлось пережить, ей слишком тягостны любые напоминания о России. Около года назад добрейшая леди Делия предложила мисс Львовой занять место компаньонки, девушка согласилась и вместе с мамой переехала в Девон. Здесь так чудесно!
Нежный голосок мисс Львовой звенел как птичья трель, хотя ее единственным слушателем был мистер Картрайт; в общей беседе за чайным столом солировал, разумеется, судья Паттерсон:
— Итак, мистер Горринг-младший рано или поздно, так или иначе попадет в парламент, как его дед — сэр Роджер Глэдстоун. Но в свои лучшие годы покойный сэр Роджер сидел совсем не в палате лордов, а на скамье в восьмиместной лодке и махал веслом не хуже прочих. Вопрос: кто был рулевым в его команде? — судья Паттерсон, выдержав профессиональную паузу, обвел слушателей взглядом.
Горринг-младший расхохотался: рулевым был присутствующий здесь достопочтенный Паттерсон! Дед сотни раз рассказывал Эдварду, как великолепная восьмерка неслась над водой — быстрей небесных ласточек, как вырвалась вперед на целый корпус. Мышцы у гребцов звенели, готовые разорваться, кровь стучала в ушах, зато полоса чистой воды между лодками становилась все шире — они увеличивали отрыв до самого финиша! Тогда джентльмены из Оксфорда на славу посрамили кембриджских снобов. Рекорд продержался пять лет…
Ну может, года три — никак не меньше. Победное весло и кубок до сих пор украшают кабинет достопочтенного судьи. Мистер Паттерсон всегда ставит на Оксфорд, а в день регаты надевает галстук цветов своего колледжа — и так уже пятьдесят лет! Регата — это не скачки в Эскоте, здесь не важна победа. Важно только одно: на чьей ты стороне — с начала и до самого конца.
Воспоминания пробудили в джентльменах спортивный азарт — сама собой составилась партия в бридж. Огаст же предпочел карточной игре общество мисс Львовой. Сначала он был уверен, что девушка круглая сирота, как и он сам, и слегка смутился, узнав, что ее мать, княгиня Львова, обретается где-то поблизости.
Но в остальном у них оказалось столько общего: оба находили политику слишком скучной, моду на загар — вульгарной, обожали романы Пруста и ненавидели пьесы Ибсена, а самое главное, они оба собирали всяческие жуткие истории.
Маленькие собачки все время вертелись у ног мисс Львовой, звонко лаяли и скакали, пытаясь ухватить девушку за подол. Они только с виду крохи: йоркшир- терьеры — настоящие охотники! Могут поднять хорька или даже лисицу! — расхвалила длинношерстных питомцев мисс Львова. Она чудесным образом ухитрялась не запутаться во множестве поводков.
Подходило время вечерней прогулки. Огаст подал юной княжне шаль и продолжил составлять ей компанию.
Они бродили среди пышных клумб, отяжелевшее за день солнце уже цеплялось краем за горизонт, а силуэт каменного мегалита был загорожен мощным разросшимся дубом. Покойный супруг леди Делии, известный в кругу почитателей археологии, утверждал, что именно на этом дубе вздернули убийцу Малютки Бетти. Знаком ли мистер Картрайт с мрачной историей, которая стоит за невинной детской песенкой о Малютке Бетти? Огаст кивнул.
Молодые люди решили взглянуть на исторический дуб поближе. Он взял колебавшуюся милую мисс за руку и обнадежил: пока светит солнце, даже в этих суровых местах опасаться нечего!
Они дружно зашагали по узкой песчаной тропке прямиком к закатному солнцу. Дерево становилось ближе, а собаки вели себя все более нервозно: жалобно скулили, прижимались к ногам княжны и пятились назад. Что могло напугать отважных маленьких охотников? Огаст должен был узнать — он выпустил руку Анны, двинулся прямиком к дереву, опустил глаза, чтобы не споткнуться о корневище, — и оцепенел! Движимая любопытством, мисс Львова шагнула за ним и тоже посмотрела вниз — и закатное небо расколол ее пронзительный вопль: