Грани ненависти

С замирающим сердцем Дайон смотрела, как незнакомцы приближаются к возвышению со скамьей. Шаг в шаг. Никто не торопился выйти вперед. Подошли, церемонно поклонились:

– О достопочтимый ванн! Да прольется свет благодати и благополучия тебе под ноги, да одарят тебя боги здравием и поклонением слуг твоих, а врагов твоих пусть сделают рабами твоими!

– Мы рады приветствовать вас, дорогие гости! Пусть будут боги благосклонны и к вам. – На лице сиртингина отразилась тень, ибо осмотрев прибывших, он не увидел того, кого ждал на самом деле.

– К сожалению, вынуждены сообщить вам, что сегодняшняя судьбоносная встреча нашего господина и вашей светлоликой и прекраснейшей дочери откладывается на неопределенное время.

Дайон испугалась даже, когда два из прибывших неодобрительно зыркнули в ее сторону, ибо выдохнула она так облегченно и так громко, что сомнений не возникало: именно этого она и ждала.

– Ввиду неподвластных нам обстоятельств, наш господин и повелитель вынужден был в срочном порядке отбыть на родину, и велел засвидетельствовать вам о, владыка, серьезность своих намерений по поводу союза с вашей дочерью – да ниспошлют боги ей неувядающую красоту и здоровье! А также просил передать глубочайшие свои извинения и сообщить, что в скором времени вернется и примет от вас благословление и руку нашей будущей госпожи.

Дайон помрачнела. Уж было подумала на радостях, что все обошлось, и боги благоволят к ней, услыша ее стенания и молитвы. А оказывается, нет. Злые лишь отложили казнь на неопределенный срок.

– В чем же причина отъезда вашего господина?

Послы потемнели лицом, но отвечать прямо не стали. Сослались лишь на серьезные обстоятельства, требующие незамедлительного присутствия их господина, туманно упомянули об угрозе чему-то там и вынужденной срочности.

– Приносим также извинения и за свой предстоящий отъезд. – Главный поклонился и хлопнул в ладоши. Двери снова распахнулись, и в зал внесли несколько сундуков и ларей. – В качестве извинения за сегодняшнее отсутствие и дабы немного смягчить неприятную ситуацию наш господин повелел преподнести вам эти скромные подарки.

Как ни была шокирована Дайон происходящим, но признать несколько объемных сундуков можно было чем угодно, но только не скромными подарками. Сработанные из ценных пород, украшенные тонкой резьбой, позолотой и самоцветами, они уже сами по себе были далеко не скромны. И как бы не пытались послы придать подношению значительный характер, в подобном жесте жениха сквозило безразличие к роскоши и богатству, а также к их размерам. Такое бывает, когда размер не имеет значения.

Что ж, по крайней мере, ее суженный не скуп. Это конечно плюс, но никак не умаляет ее нежелания соединять судьбу с неизвестным ей богатеем.

Послы поставили тяжелые лари на ступени у трона и у ног Дайон. Сиртингин поднялся и, сделав навстречу послам несколько учтивых шагов, передал витиеватый привет жениху, заверения в серьезности своих обещаний, пожелал послам счастливого пути. И пока те пятились, раскланиваясь к дверям, вернулся на свое место.

Не успели за ними закрыться двери зала, как Дайон еле шевеля ледяными губами, попросила:

– Отец, прошу позволения уйти в свои покои.

Сиртингин окинул дочь долгим взглядом. И столько в нем было горечи и замешательства, столько невысказанного, столько всего, что девушка и сама чувствовала, как сердце его сжалось от обреченности перед будущим. Глянуть на мать Дайон не успела, потому что сиртингин махнул рукой, и несколько прислужниц обступили девушку.

Играя роль расстроенной обстоятельствами невесты, Дайон на негнущихся ногах направилась к выходу. Стараясь не замечать удивленно любопытных глаз гостей и не слышать приглушенных перешептываний. Она была уверена, что уже сегодня ночью, а еще пуще, прямо с завтрашнего утра все четыре холма будут судачить о том, что дочь сиртингина осталась, чуть ли не брошенной у священной арки. Что великой Сивее так и не досталась прядь волос гордячки Дайон.

Едва за ее спиной закрылись двери атрия, как девушка отмерла и бегом бросилась через широкую террасу в сад, а оттуда – через галерею к своим покоям. На ходу срывая с себя жемчуга и высвобождая золотые шпильки из сложной прически, смеялась навзрыд, давя истеричными всхлипами только что пережитое напряжение.

– Свадьба! Как отцу такое в голову могло придти? Какая к бесам свадьба?! Где Дайон, а где семейная жизнь. Эти вещи попросту не совместимы. Не бывать этому! Нет! – Беда миновала. И пусть передышка будет короткой, Дайон была уверена, что сможет придумать, как справиться со свалившейся на ее голову замужеством. – Не позволю этому случится!

Через несколько минут в покоях Дайон обмершие от испуга прислужницы поднимали с пола разорванное на куски платье и рассыпавшийся жемчуг. А за окном прямо по садовым дорожкам стрелой от конюшен несся вороной конь. С юношей на спине. Черный плащ крыльями полоскался вокруг него, а хлесткая плетка, которой он подгонял скакуна то и дело оглашала сад своими щелчками.

Глава 4

Такого собрания элиты Архипелага не видел еще никто. Гости, судача и перемещаясь с места на место, собирались небольшими группками и мусолили только что увиденное и услышанное. Причем, чем дольше это происходило, тем больше оттенков приобретала история. Сиртингин скрипел зубами, Адалия бледнела с каждой минутой. После того, как одна из прислужниц тихо подошла и шепнула ей через плечо, что Дайон унеслась куда-то на лошади, ванни впервые проигнорировав гостеприимство и этикет, ушла в свои покои. Правда, перед тем как уйти, сказала мужу, так, чтобы никто не слышал:

– Найди ее и верни домой!

Прием продолжался. Естественно, не в том ключе, в котором должен был. Гости ели, пили, делали вид, что слушают музыку, на самом деле пыталась уловить каждую деталь в обсуждениях и горячих сплетнях. А Варл с досадой и нетерпением ждал, когда все, наконец, уберутся из его дома. Двое телохранителей были посланы к бухте. Это единственное место, куда Дайон могла отправиться. И только доверенные знали о нем. По крайней мере, он так думал и на что очень надеялся.

Не смотря на просьбу жены, Варл не отдал приказ попытаться задержать и сопроводить дочку домой. Хоть солнце уже и закатилось за горизонт, и на холмы легла ночь, сиртингин не сомневался, что дорогу к бухте Дайон найдет даже с закрытыми глазами. Как и в том, что сейчас девочке нужно побыть одной. Потому задача солдат состояла лишь в охране и присмотре. Попросил близко не приближаться и вернуться на рассвете с докладом.

А Дайон меж тем летела стрелой к морю. Встречный ветер на скорости сбивал слезы со щек. Злые, рвущиеся уже несдерживаемым рыком:

– Не хочу!

Неслась, пока дорогу было видно в свете неполной луны. Потом ее заволокли черные ночные облака, и конь сам сбавил ход. Дайон задыхалась от скачки, хотела еще: нестись, орать, пока не порвет связки, но уступила права мудрому животному. Кирк знал дорогу так же, как и она. Отпустив, наконец, поводья, девушка доверилась коню. И теперь неосознанно вцепилась в жесткую гриву руками, безразлично и устало пялясь в темноту.

Вскоре теплый бриз донес запах моря. И сойдя с дороги, животное покорно побрело в сторону песчаных дюн и скалистых выступов. Жесткая высокая трава шуршала под копытами, путаясь в хвосте Кирка и стременах. Дайон спешилась и в свете вновь выглянувшей луны побрела по песку в сторону своего маленького укрытия.

Море открылось сверху и как всегда внезапно, поразив красотой и силой. Она обожала его любым: спокойным и ласковым, гладким как зеркало, вздымающимся и темным в редкие бури, когда волны пенились на гребнях и смывали мелкую гальку, выбрасывая на ее место более крупные и тяжелые валуны, с тем чтобы обкатать их позднее. Дайон любила его рассветным и закатным, когда вода превращается в расплавленное золото. Дневным и искрящимся так сильно, что больно глазам. Но больше всего девушка любила его таким, как сейчас: похожим в свете луны на слегка волнующееся серебро, вязкое и говорливое у кромки прибоя, нашептывающее в темноте только ему одному известные истории.