Грани ненависти

Адалия поняла, что перестала справляться с ней еще лет шест назад. Да и Варл все время подливал масла в огонь – всеми способами потакал ее ребячествам и желаниям. С одной стороны она понимала его, так как искренне считала, что сама виновата в таком положении дел. Годы показали, что после первых родов, вторым случиться не дано. Адалия никак не могла винить Варла за желание иметь сына и наследника, но порой его потакание и желание превратить Дайон в парня переходило все границы.

Девочка становилась все менее управляемой, а ее наклонности – все более дерзкими. Типичные занятия для девушек раздражали ее. Ни пение, ни вышивка, ни другие из обязательных умений не давались ей так, как верховая езда или состязания на мечах. А уж где она бывала с отцом и чем занималась, когда отлучалась с виллы одним лишь богам известно.

Сколько раз Адалия велела установить слежку за дочерью, чтобы выведать, куда она все время пропадает. Но та либо чувствовала ее, и стража возвращалась ни с чем, либо сам Варл хитро улыбаясь, уверял жену в безнадежности подобных затей. Как бы там ни было, воспитать прилежную истинную ванни из Дайон не получилось. И Адалии оставалось лишь пытаться сделать так, чтобы девочка вконец не разрушила свою репутацию и не прослыла пустой и взбалмошной девицей, не способной стать достойной заменой своему отцу. И вот тут то крылся как раз самый важный аспект…

Ну, что за девчонка? – Женщина вздохнула и направилась по коридору, туда, где ее муж уже наверняка ждал ее во всем своем облачении.

Адалия намеревалась поставить таки ту точку, которую давно уже нужно было поставить. Не смотря ни на что, она любила свою дочь. Всем своим большим материнским сердцем. Так, как можно любить свое единственное и самое драгоценное дитя. И тем страшнее казалось предстоящее. Адалия боялась этого, не хотела всем своим существом, но как ни крути, другого выхода не было. И этот вопрос касался не только благополучия дочери. К сожалению.

– Снова? – Варл взял кубок с вином и, смеясь, повернулся к жене. Но взглянув во встревоженные синие глаза, погасил улыбку. Адалия сокрушенно вздохнула и опустилась на кресло с вызолоченными подлокотниками.

– Думала, хотя бы сегодня она останется, но как оказалась, наша дочь неисправима.

– Не огорчайся, прошу. Может, это был последний день, когда… – Сиртингин осекся. – Когда моя Дайон была самой собой.

Варл поставил кубок на стол и растер лицо:

– Все еще не верю. Но мы должны сделать это.

– Должны. – Эхом отозвалась Адалия. – Как бы тяжело это ни было.

Сиртингин подошел к жене и сел рядом. Взял ее тонкие ладони в свои и успокаивающе погладил нежные пальцы:

– Мне остается только надеяться, что все к лучшему и Дайон принесет долгожданный мир Архипелагу.

– Говоришь как о вещи!

– Мы оба знаем, что ничего не изменить и должны уповать лишь на милость богов и благоразумие нашей дочери.

– Как раз на последнее я не стала бы уповать. – Адалия улыбнулась и в который раз за сегодня смахнула со щеки слезу. – Поговори с ней сам. Я не смогу.

– Не уверен, что правильно подберу слова.

– Подберешь. Я только плакать буду. А ты сильный. Ты справишься, мой ванн. Вы так близки, что возможно, именно это смягчит удар.

– Смягчить такое в случае нашей дочери не получится в любом случае, но нанести этот удар все равно придется. – Сиртингин потянулся к кубку и залпом осушил его.

– Скажи ей. – Адалия все-таки заплакала. – Скажи ей сам…

***

Ванн тяжело вздохнул. Как же сказать? Тема то непроста, да и разговор не из легких. По-хорошему, у Адалии как у матери, подруги, как у женщины, в конце концов, получилось бы лучше. Но… Да и захочет ли слушать вообще? Дайон не заставить делать то, чего она не хочет. А заставить нужно, необходимо…

Как же, заставишь ее! – Сиртингин огладил бороду. – Своенравна, свободолюбива, любому заткнет рот своими доводами и мнением. Не уступит, не упустит возможности доказать свою правоту, сумасбродна, дерзка в поступках и высказываниях. Как такую заставить?

Наказания бессильны, как и домашний арест. Уже несколько раз ванн убеждался в бесполезности такого воздействия. Обманутая стража лишь руками разводила, а обиженная и рассерженная дочь могла днями не возвращаться домой, туда, где по ее мнению ее запирали точно в клетке, вешали на шею ярмо из условностей, долга и обязательств.

Как же она похожа на меня, – думал, улыбаясь, Варл.

Ведь когда-то давно, он был поставлен перед тяжелейшим выбором в своей жизни – свобода или долг. Так же, как и его дочь сейчас. И ей, как и ему когда-то, предстоит сделать свой выбор. Тот, которого требуют обстоятельства и долг. Только вот будет ли он правильным и примет ли его отцовское сердце, зная, ЧТО за таким выбором стоит? – Сиртингин снова усмехнулся, но на этот раз горько.

Переминаясь, у покоев дочери в волнении вдохнул несколько раз поглубже и даже успел вознести молитву богам перед тем, как невольницы распахнули двери.

***

Это огромное зеркало отец привез ей из-за моря. Массивная толстая рама с перевитиями, завитками, диковинными цветами и лианами, стекло с розоватым отливом. Только мастерам, сотворившим его известно, как много золота и драгоценных камней на него пошло. Безупречно чистое, без вкраплений слюды оно идеально передавало отраженный образ.

Платье цвета слоновой кости, схваченное в талии широким золотым поясом, ниспадало красивыми крупными складками, вилось у ног как живое, стоило девушке лишь сделать шаг. Длинный шлейф подчеркивал красоту и изящество фигуры, а гибкие браслеты, перевившие запястья и предплечья – их хрупкость и утонченность. Морской жемчуг в причудливых косах, царственная осанка – Дайон действительно была прекрасна.

– Ни одна девушка Архипелага не сравнится с тобой по красоте!

– Благодарю, отец. – Дайон подошла к Варлу и, не решаясь поднять взгляд, спросила, – Ты ведь не об этом пришел поговорить?

– Давай присядем.

Дайон собиралась устроиться напротив отца, но он указал на место рядом с собой.

– Прежде, чем ты что-либо скажешь, – девушка решила, что побыть в обороне еще успеет, потому начала первой, – я искренне хочу попросить прощения. Я даже не собиралась… В мыслях не было злить маму. Попросту забыла про этот прием!

– Вот о чем я хочу побеседовать с тобой. – Казалось, отец не обратил внимания на ее слова, и это насторожило Дайон. – Этот прием очень важен.

– Да в чем же его важность? Кто-нибудь объяснит мне уже?

– Сегодня многие соберутся в нашем доме для того, чтобы увидеть, как у меня будут просить твою руку и благословление на союз.

– Что? Нет!!! – Не отдавая себе отчет, Дайон схватила отца за руки. – Скажи, что это не так! Скажи, что я просто неправильно поняла тебя.

– Ты поняла все правильно, милая. Более того скажу – уже все решено, и сегодняшний вечер – это только формальность

– Нет! Нет… – Дайон вскочила и заметалась по комнате. – Как ты мог? Зачем ты так поступил со мной? Даже не спросил, даже в известность не поставил. Я не выйду замуж! Я не хочу!

– Боюсь, – Варл встал и хотел подойти к дочери, но она шарахнулась от него, – это тот случай, когда от твоего желания не ничего не зависит. Более того, ничего не изменится.

– Но это несправедливо! Это жестоко! – Дайон сорвалась на крик. – За что вы так со мной? Я была слишком плохой дочерью? Вы хотите избавиться от меня таким образом? За что ты обрекаешь свою единственную дочь на такое? Неужели я не заслужила такого счастья, что у вас с мамой? Ты отдаешь с меня, как вещь! Без любви, без надежды на нее!

У сиртингина сердце рвалось на части, и каждая из них мучительно сжималась от правоты ее слов. Но в данном случае он ничего не мог поделать.

– Я не отдаю тебя, как вещь. – Боги, кого он пытался обмануть? – Я выдаю тебя замуж! И никто, слышишь, никто сильнее меня не желает тебе счастья! Я верю, твое сердце откроется, и ты полюбишь.