Страница 8 из 95
Она снова легла на кровать и некоторое время лежала, не двигаясь, с закрытыми глазами. План будущей книги уже довольно ясно вырисовывался. Наконец Кристина поднялась, отыскала машинку и решила по дороге к парикмахеру купить пачку бумаги и блокнот для стенографических записей. Пока она будет сидеть под сушкой, можно набросать кое-какие заметки в блокноте.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОВЕСТЬ КРИСТИНЫ
1
Я знаю, что с этической точки зрения развод — скверная штука. Знаю, что, выходя замуж за Чарльза, я дала в церкви во время венчания всевозможные клятвы, включая и знаменитую, повергающую в трепет торжественную формулу: «Пока нас не разлучит смерть…» Я эти клятвы нарушила. Разумеется, гордиться этим нельзя.
Я вспоминаю время, когда мне было около двадцати одного года. Это произошло в Шерборне, в графстве Дорсетшир, где протекала большая часть моего детства. Отец имел там хорошую практику. Мы знали всех в округе, и хотя не были богаты — папа все годы войны прослужил в медицинском корпусе сухопутных войск, — семья наша была, можно сказать, достаточно состоятельной. Моя мать заболела страшным недугом — лейкемией, которая в конечном итоге свела ее в могилу. Она умерла, когда я была еще в школе. Иногда я вспоминаю ее с такой нежностью, словно она все еще жива. Мама отличалась повышенной эмоциональностью и темпераментом — совсем как я!
Я училась в маленькой, не слишком дорогой школе, которую посещала ежедневно. Мне было уже почти семнадцать лет. После похорон я оставила школу и стала вести хозяйство. Мой брат Джерими на год моложе меня. У папы не было достаточно средств, чтобы послать сына учиться в тот университет, который окончил он сам. Брат поступил в классическую гимназию в Уэймауте. Джерими всегда мечтал стать летчиком. Когда он был еще совсем маленьким, наш дом буквально ломился от моделей самолетов — либо уже собранных, либо тех, над которыми он трудился в данный момент, либо полученных в подарок. У него, как и у нашего отца, была скорее склонность к науке, нежели к искусству.
Мне хочется начать рассказ с описания своего дня рождения, когда мне исполнился двадцать один год, потому что именно в этот день я впервые встретилась с Чарльзом и у меня сложилось первое впечатление о нем.
Джерими в то время был дома, в отпуске. Он приехал из Крануэлла, где обучался в летном училище. Даже во время каникул я редко с ним виделась, так как у него было множество друзей-ровесников и его почти не было дома, или же кто-нибудь из дружков сидел у него в комнате, и они без конца слушали патефон. Это была неизменно танцевальная музыка, от которой бедный папа чуть не лез на стенку.
Брат очень интересовался техникой и механикой. Именно это увлечение впервые свело его с Чарльзом. Они встретились на рождественской вечеринке в Шерборне. Вечер был устроен кем-то из наших соседей, чей сын был одним из закадычных приятелей Джерими.
Я на вечеринку не пошла. Папа работал сверх всяких сил и чувствовал себя неважно, а оставить его в Сочельник одного я не хотела. Конечно, если бы на тот вечер пошел Тони, я, возможно, и не проявила бы такой самоотверженности. Он был моим первым кавалером, но тогда уехал куда-то. Папа иногда поддразнивал меня по поводу Гони, потому что тот постоянно околачивался возле меня, когда был в Шерборне. Большую часть года он жил в Лондоне, где проходил курс в медицинском училище при больнице Гая.
Я не думаю, чтобы папа особенно симпатизировал Тони. Со временем даже я начала находить его слишком самодовольным. Он считал, что любая девушка для него — легкая добыча. И все-таки мы с Тони пережили кое-какие счастливые моменты. Говорят, всякая женщина помнит свою первую любовь, а он и был моей первой любовью. Именно с ним я испытала первые волнующие неловкие поцелуи.
Я находила его весьма привлекательным в каком-то особом смысле, не совсем понятном и мне самой. Вообще-то он не слишком нравился мне, но всякий раз, когда он был рядом, я ощущала странное волнение, начинала слишком много говорить, слишком громко смеяться и сама ловила себя на том, что всячески рисуюсь, — словом, всеми силами добивалась, чтобы он обратил на меня внимание.
Как-то раз днем Тони отвез меня в своем маленьком спортивном автомобиле на побережье. Помню, я впервые тогда порадовалась тому, что я хорошенькая. Я знала, что у меня хорошая фигура — длинные ноги, красивой формы лодыжки и на редкость густые волосы — их, наверное, можно назвать каштановыми, почти рыжими. Я носила их толстым пучком за спиной — эта прическа называлась тогда «конский хвост». Кожа у меня была гладкая, а глаза — большие, синие, с темными ресницами. В тот день я подкрасилась, губы накрасила ярче, чем обычно, и нарядилась в короткую синюю юбку и белый джемпер, обтягивавший мои небольшие груди. Был жаркий августовский день. Первый час мы провели плавая в море — подныривали друг под друга и вообще вели себя как парочка шаловливых ребятишек. Однако позднее, когда отдыхали на песчаных дюнах, обсыхая под лучами солнца, оба вдруг примолкли, лежа лицом друг к другу. Тела наши были все еще мокрыми и блестели от соленой воды. Я чувствовала горячее солнце на своей обнаженной коже. Лицо у меня горело, а в крови что-то пело.
Вдруг Тони протянул руку и со спокойной твердостью положил ее мне на плечо. Я думаю, что не столько его прикосновение, сколько выражение глаз заставило мое сердце вдруг учащенно забиться. Помню, я даже спрашивала себя, уж не слышит ли Тони эти неистовые удары сердца. Я чувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Страшно хотелось отвести взгляд в сторону, но это было выше моих сил.
Он улыбнулся медленной, самоуверенной улыбкой и начал водить пальцами по моей руке, а потом по шее. Теперь я понимаю, что это были чувственные ласки. Они, конечно, вызвали у меня совершенно новые и весьма опасные эмоции. Я была не в состоянии двинуться и неподвижно лежала под его ласками, каждым нервом начиная понемногу мучительно ощущать, что рядом со мной молодой самец. Я уже не могла вглядеться в глаза Тони — там виднелось лишь отражение моего лица в тайной глубине зрачков. Я, кажется, сказала что-то вроде: «О Тони!» Он же не произнес ни слова. Вспоминая этот довольно трогательный и ребяческий инцидент, я понимаю: Тони совершенно ясно сознавал, что делает. Он-то был не ребенком, а студентом-медиком. Я же была слишком неопытна и не поняла, что меня пытаются соблазнить.
Когда он убрал руку, я сама инстинктивно потянулась к нему и попыталась заставить Тони снова прикоснуться к моему телу. Он наверняка этого ждал, улыбнулся и дыхание его стало учащенным. В конце концов мы оба уже дышали, словно бегуны на дальнюю дистанцию. Мы все больше приближались друг к другу, и в конечном итоге я очутилась в его объятиях. Я ощущала его напрягшееся тело, вплотную прижавшееся к моему, и дрожь во всех моих членах. Между тем он припал к моим губам — это был первый страстный поцелуй, испытанный мною в жизни. Я ощущала на губах соленый вкус его языка.
Не знаю, почему он в тот раз не овладел мной, что вполне мог сделать. У меня уже не было ни собственной воли, ни какой-либо осознанной мысли — ничего, кроме бурного кипения в крови и какой-то истомы, которую пробуждала его чувственность. Быть может, дело заключалось в том, что в этот жаркий день на пляже вокруг нас были другие люди, а он заботился о соблюдении приличий и не желал, чтобы его застигли во время бесстыдного совершения полового акта. Не помню, видел ли нас кто-либо. Для меня в мире существовал только Тони да еще незнакомая новая женщина, в которую превратилась неопытная девица. Позднее, когда я вспоминала об этой девчонке, она представлялась мне испуганным созданием, брошенным и совершенно не похожим на себя самое.
Тони, без сомнения, понимал, что достаточно подчинил меня в тот день и в будущем я стану для него легкой добычей, так что окончательное завоевание можно и отложить. Вряд ли он принимал во внимание ту строгость, в которой я была воспитана, или же застенчивость школьницы, скрывающуюся в пылающем теле юной женщины.