К.. (ЛП)

– «К», – прошептал Ковост, пристально глядя себе под ноги. Его кулак сжался на ручке топора так, как будто он собирался им загнать ответ на этот вопрос себе в череп.

Дрожа от холода, сожалея о том, что не сообразил захватить с собой плащ, Калладон присел рядом с трупом. Как он и ожидал, на земле не было никаких следов.

– Ни один из нас не достигнет Сандабара, – сказал Гайбик замогильным голосом. – Мы все умрем в этих ужасных горах. Если... – Он помчался к своим вещам и, разорвав свой походный мешок и вытащив оттуда горстку драгоценных камней, стал размахивать ими в ночи. – Забери их! Мы больше не хотим их!

Темнота не отвечала.

– Будь мужчиной, – брезгливо промолвила Моанда.

– «К»! – снова взревел Ковост, теперь уже не озадаченный, но вдохновленный. – «К», во имя всех богов!

В душе Калладона зародилась надежда.

– Ты догадался, что имел в виду Ошер?

Дворф смотрел на него, дико усмехаясь.

– О да, эльфеныш. Думаю, да – догадался. Я должен был понять это раньше, но упустил очевидное. Никто никогда не видел, как убийца подбирался к жертве или уходил из лагеря, потому что он был все время здесь, используя магию, чтобы убить своих товарищей тихо, издалека. Он убил Ошера первым, чтобы священник не смог обнаружить зло, живущее в его сердце, затем сделал все возможное, чтобы убедить всех не обращать внимания на подсказку, которую наш бедный друг оставил нам. «К» означает Калладон!

Полуэльф уставился на него.

– Это безумие! Вы видели всю мою ничтожную, мелкую магию. Вы знаете, что я не могу послать заклинание, которое бы убило кого-то так, чтобы не заметили часовые.

– Мы видели только то, что ты хотел показать нам, – заявила Моанда. – Кто знает, каким другим темным колдовством ты владеешь?

Ее палаш, с навершием в форме головы орла, тихо покинул ножны.

– Но почему, по вашему, я убил Периса и других?

– Все очень просто, – отозвался Ковост. – Ты хотел оставить все драгоценности себе.

Позади к нему приближался Гайбик. Он выглядел менее грозным, менее уверенным в виновности Калладона, чем другие, но у него также были короткий меч в одной руке и метательный нож в другой.

У Калладона не было желания нападать на своих друзей, но их поведение было угрожающим, и он мог только пожалеть, что не пристегнул меч к поясу. Но, тот, как и его лук и колчан со стрелами, все еще лежал рядом с плащом и одеялами. Все, что у него осталось, так это кинжал и мешочек, который всегда был привязан к поясу.

– Вы неправы, – сказал он. – Подумайте вот о чем. Я достиг тела Ошера еще до вас. Будь я убийцей, я бы стер эту букву «К» сразу.

– Быть может, ты не заметил ее вовремя, – парировала Моанда. – Во всяком случае, мы узнали правду наконец, и твой змеиный язык не убедит нас в обратном. Хватайте его!

Она и Ковост бросились на него, позади подбирался Гайбик. Отступая назад, полуэльф произнес заклинание.

Четверо Калладонов, идентичных оригиналу во всех отношениях, окружили его. Он бросился за деревья, а его иллюзорные близнецы, точно повторяя все его движения, словно отражения в зеркале, последовали за ним.

Его былые компаньоны начали преследование. Нож Гайбика просвистел сквозь одного из фантомов, и тот лопнул, как мыльный пузырь. Взмах меча Моанды развеял вторую иллюзию, и варварша выругалась с досады.

Калладон скрылся за соснами. Топор Ковоста пролетел мимо него, и на мгновение полуэльф усмехнулся. Это оружие не было создано для метания, и приземистый дворф не стал бы швырять его, если только не отставал.

Моанда и Гайбик начали натыкаться на ветки и спотыкаться об изогнутые корни, которые избегал Калладон с его превосходным ночным зрением. И к тому времени, как последний фантом закончил свое существование, он растворился в ночи.

* * * * *

Вокруг завывал ветер, и с неба сыпался снег. Растущий вал штормовых туч, как будто второй ряд гор, сложенный поверх первого, затмил полуденное солнце. Ежась от холода и обнимая себя за плечи в тщетной попытке хоть немного согреться, Калладон напряженно прислушивался. Он не думал, что его бывшие товарищи устроят ему засаду, но ведь и раньше он не думал, что они примут его за предателя-убийцу, да и в любом случае, ему все равно не догнать их до наступления темноты.

После своего бегства он был в бешенстве от того, как друзья поступили с ним, но понемногу ему удалось успокоить свои эмоции. Он понимал, что Моанда, Ковост и Гайбик не хотели обвинять его в убийстве. Когда компаньоны стали умирать один за другим, возникла необходимость выяснить, кто за всем этим стоит, и обвинение дворфа выглядело на редкость правдоподобным. Поэтому неудивительно, что Калладон не смог убедить их в своей невиновности, тем более у него не было другого объяснения, и, наверное, было естественно, что они направили оружие против предполагаемого виновника всех их несчастий. Он понял, на чем основывался их поступок, и он простил их.

Это было уже хорошо, потому что жизненно важно вновь присоединиться к ним. Несомненно, двинувшись в путь, они со злости захватили все его снаряжение с собой, и у плохо одетого и почти не вооруженного, лишенного своей книги с заклинаниями, провизии и фляжки с водой, у Калладона практически не было шансов выбраться из Нетерских Гор. Даже хорошо экипированный, он, вероятно, все равно не смог бы совершить этот переход в одиночку. Труднопроходимая, кишащая хищниками горная страна была просто слишком опасна.

Очевидно, что он мог возвратить доверие своих товарищей лишь найдя истинного убийцу, и ему пришло в голову, что он находится сейчас для этого в лучшем положении. Противник мастерски скрывался от любых охранников, которых выставляли авантюристы. Но, возможно, сторонний наблюдатель, тайно скрывающийся за пределами лагеря, смог бы его заметить.

Казалось, это был многообещающий план. Чтобы исполнить его, оставалось лишь пережить день.

Конечности его онемели, дышалось с трудом. Временами его путь проходил мимо провалов в земле или крутых откосов прямо за тропой. У него было настойчивое желание спрятаться в них, что бы спастись от ледяного ветра, но он понимал, что тогда его компаньоны уйдут слишком далеко. Вместо этого он представлял себе дышащий теплом камин, насыщенную паром сауну, глоток глинтвейна, обжигающий горло и разжигающий жар в животе, и кровать с периной и нагроможденными на нее ватными одеялами.

Но это мало помогало. Калладон пообещал себе, что если каким-то чудом ему удастся пережить этот кошмар, он сбежит в солнечную Чессенту, где зима это миф, и никогда больше не будет блуждать по северу.

К середине дня, не чувствуя от холода ног, он плелся словно во сне, и сознание то ускользало почти от него, то возвращалось. В один из таких моментов он обнаружил себя в стороне от тропинки, всего лишь в дюйме от края пропасти. Опасность потрясла его, и от этого чувства полностью вернулись, и именно тогда он услышал гортанные орочьи голоса, раздававшиеся где-то сзади. Слава Кореллону, что у него был тонкий слух, и что в горах звук разносится далеко.

Было бы самоубийством противостоять этим существам здесь, где не было никакого пространства для маневра. Калладон побежал, и хотя он старался не шуметь, все равно услышал, что орки тоже перешли на бег. Они охотились на него.

После очередного поворота тропа уперлась в широкий выступ, поросший низкорослыми елями. Задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем, Калладон спрятался за одним из деревьев и приготовился произнести одно из двух заклинаний, оставшихся у него в памяти.

Три орка появились из-за поворота. Они носили рваные одежды, грубо выкрашенные в несочетаемые между собой цвета – грязный розовато-лиловый, яркий оранжевый и горчично-желтый. Широкие капюшоны, затеняя их свиные морды, защищали налитые кровью глаза от ненавистного дневного света; если бы светило солнце, они, вероятно, не стали бы выходить из своего логова вообще. Даже из своего укрытия Калладон уловил кислую вонь, исходящую от их грязной желто-зеленой плоти. Радуясь, что не привлек внимания более крупного отряда, он позволил им подойти настолько близко, насколько это было возможно, а затем выхватил кусочек мха и прошептал заклинание.