Марс, 1939 год

- Это что, Надя? Шакалы?

Вокруг мигали красные огоньки. Парные, они придвигались ближе и ближе.

- Зайцы, - сразу ответила Надежда. Не спит. Пусть и вправду постережет. Мало ли...

- Чего это они?

- Зайцы всегда к экипажам жмутся. Наверное, принимают за Больших Зайцев, защищающих от шакалов. Или просто тепло манит. Они любят тепло.

- На них, наверное, просто охотиться? Сиди да постреливай себе.

- Мы на них не охотимся. Я не охочусь, - поправилась она. Существенная поправка. Значит, другие охотятся. Да что далеко ходить, других искать, он, капитан Шаров охотится преимущественно на зайцев. Во-первых. это просто, во-вторых, безопасно, а в-третьих - служба такая. Да-с.

Было действительно тепло, неудивительно, что зверькам манило погреться. Там, снаружи, мороз градусов за тридцать, не до гуляний. Опять же темнота. Спи, капитан, отдыхай. Копи силы на день завтрашний. Уже сегодняшний? Тем более копи.

- Надя, только не стреляйте, если кого-нибудь заметите. Меня разбудите прежде.

- Хорошо.

- Я ведь тоже - стрелок отменный. Когда вижу цель.

Так можно всю ночь впустую проболтать. Тары-бары на Марсе.

Он закрыл глаза, удобнее устроился в кресле. Будем считать слонов. Марсианских. Мохнатых-мохнатых, неслышно трубящих за триста верст своим собратьям по хоботу. Такая у них особенность - у слонов, трубить. Даже во вред себе. Не могут они иначе. А приметить слона довольно просто. Нужно только немножко отступить назад и поднять голову.

ГЛАВА 8

Уют кресла оказался обманчив. Тело страдало и плакалось. Совсем не хочет долг исполнять. Не хочет - заставим.

Марсианский рассвет не бодрил, не вдохновлял. Причем тут рассвет? Честно надо признаться - годы. На диванчике надо лежать, или на печи, а не шастать в поисках шпионов. Ничего, лет через двадцать уйдет в отставку с полным пенсионом и медалью за выслугу лет.

Шаров посмотрел на часы. Пять часов сна, однако. Ровно на пять больше, чем он заслужил. И еще жалуетесь, капитан? Стыдно, стыдно, батенька.

- Проснулись?

А Надежда вот не поспала. Охраняла сон мужественного капитана Департамента.

- Проснулся. Давайте, Надя, назад двигать. В город. Великие дела ждут.

Она ни о чем больше не просила, не напоминала. Интересно, что думалось ей ночью? Поняла бессмысленность просьб, или просто разозлилась? Да будет ей Земля, будет. Служба в Департаменте имеет много гитик. Объявить, например, ее свидетельницей на процессе. Правда, как минимум, нужен процесс. Хороший такой показательный процесс. Или, напротив, тайный: никто ничего толком не знает, никому ни о чем не известно.

Они въехали в шлюз. Надя, пряча глаза, попрощалась. Стыдится.

Он успел написать рапорт и попользоваться водичкой. Вестовой невозмутимо приветствовал Шарова и подал завтрак: яичницу с салом и большой термос сбитня. На третей кружке подоспел и Лукин со своим списком. Большой получился список, на двадцать листов. Земля, наверное, тоже до этого додумалась и уже готовится их проверять. Сколько там за два года набралось? Сто восемьдесят человек ровно. После эффективного допроса в империи прибавится сто восемьдесят сломленных людей. Рутина, повседневная работа.

- Вот, - протянул он подпоручику пакет с рапортом. - Отправьте. И подождите ответа.

- Ответа? С Земли?

- Откуда же еще?

- Слушаюсь, - подпоручик, наверное, ждал другого. Задушевного разговора, посвящения в тайны ремесла, или просто предложения присесть. Все, все будет - потом.

Он допил сбитень - все-таки здорово сушит Марс, почечный курорт открывать можно, - когда пожаловал Спицин.

- Слышал, вы поездку предприняли, ночную?

- Так, идейка в голову пришла, пришлось проверить. Ничего особенного, но любой пустяк может оказаться важным. А что, имеются возражения?

- Помилуйте, какие возражения? Просто я беспокоился. Случись что - мы и на помощь придти не смогли бы.

- Обошлось, как видите.

- Да, еще Александр Алексеевич просил, как выпадет у вас минутка, навестить его.

- Обязательно зайду. Немножко попозже.

- Я так и передам.

- Вы меня очень обяжете.

Приятно, что ни говори, быть представителем Земли. Какие люди захаживают. И не приказывают - просят. Интересно, что Ушакову нужно? Дела интересуют, или жениться заставит? Какая он партия...

Запасы белья подходили к концу. Пора, пора, друг милый, покончить с этим делом. Пережил два покушения, не дожидайся третьего. Для здоровья вредно.

В переходах он встретил человек тридцать. Час пик. Похоже, он приладился к ритму Алозорьевска, начинает жить в ногу со всеми.

Научный корпус он нашел легко. Скоро сам сможет работать чичероне. Посмотрите налево, милостивые государи: здесь ровно два дня назад впервые побывал капитан Шаров, исполненный рвения и отваги. Где тот капитан теперь, никому не известно. Потому что неинтересно.

Наверное, сработала какая-то система оповещения: магистр Семеняко перехватил его почти у самого входа.

- Опять в наши края? Чем могу помочь?

- Опять. Директор у себя?

- Кирилл Петрович на полигоне. Испытывает аэростат.

- Далеко этот полигон?

- Версты две. Вы подождете, или необходимо подготовить парокат?

- Пешочком пройдусь. Ножками. Что две версты, пустяк. Вы только направление укажите.

- У нас свой выход из города. Пройдемте. Я только распоряжусь, чтобы для вас подготовили костюм.

Шлюз, декомпрессия, облачение в костюм. Положительно, он превращается в обывателя города Алозорьевска.

Трубочка привычно скользнула в ноздрю.

- Надолго хватит батареи?

- Да, часов на двенадцать. Плюс часовая резервная. Выйдете наружу - и направо, там колея наезжена. Вы полигон заметите непременно, по аэростату. Или все-таки дать вам сопровождающего?

- Не стоит. Хочется немного побыть одному.

Магистр попрощался - начиналась декомпрессия. Присядем на дорожку, подумаем. Полчаса туда, с запасом, пол - обратно. как раз успеет ответ придти с Земли.

Вот, капитан, ты и на вакациях. Дорога - словно в Айдаровке, пыльная, неширокая. Того и гляди, на коровьи лепешки наткнешься, да на конские яблоки. Или баба погонит гусей к речке, купаться. Удочки не хватает, да самой речки. Зато здесь грязи не бывает, не развозит шлях. Ступай и ступай, хоть до самой станции Берд.

Он приблизился к щиту - большому, на бетонном основании, возвышающемуся над округой на три сажени. Дитя департамента пропаганды. Большими, аршинными буквами выведен был призыв превратить Марс в рукотворный сад, за буквами ветвились яблони с налитыми румяными яблоками. То есть можно было догадываться, что это - румяные яблоки: краски выцвели, выгорели. Солнце, хоть и слабое, а злое.

Он подошел поближе, желая попробовать, из чего сделан щит - дерево, пластик, железо, ногтем провел по поверхности. Похоже, пластик.

Что-то громко треснуло, и в щите - на два вершка выше его головы появилась аккуратная круглая дырочка. Трехлинейка, однако.

Шаров быстро побежал, огибая щит. Быстро, да не очень - еще одна дырочка, и опять выше. Наконец, он укрылся за ним, для верности присел бетон понадежнее пластика будет.

Стреляли в спину. Издалека - верста, не меньше. Он осторожно выглянул. Никого. Так и станут тебя дожидаться.

Кому-то он здорово мешает. Или просто - нелюбовь. Не любит его стрелок хороший, даже отличный, но к Марсу непривычный, иначе сделал бы поправку на низкое притяжение, и была бы у Шарова лишняя дырка.

Ничего, не поздно еще. Подойдет поближе, только и всего. А у него, у Шарова, всего оружия, что фига в кармане. Беспечный и самоуверенный болван. Если бы.

Подумалось, что он теперь может объяснить поведение генералов-заговорщиков. Ведь знали, что ожидает их, а никто не то что поднял верные полки - положим, не было никаких верных полков, - но и просто не бежал, не отстреливался, в конце концов. Им просто не хотелось жить. Устали. Сколько сил хватало - жили, а потом устали.