Страница 3 из 4
Истолкование этих знамений особенно важно для нынешних христиан, ибо на их горизонте они обозначились вполне отчетливо.
Доколе не придет прежде отступление… – подчеркивает «око благодати», божественный Павел, намечая, таким образом, рубеж, отделяющий нас от того, что ожидает мир в последние дни. Что же подразумевает он, говоря об отступлении как непременном условии Второго Пришествия? Этот текст в разное время привлекал внимание отцов Церкви, всегда державших эсхатологические темы в поле своего зрения, и их суждения о нем во многом совпадают, на чем мы еще остановимся. Здесь же остается предположить, что из предшествующей Павловой проповеди адресаты послания знали, какой смысл вкладывает их наставник в понятие «отступление», и одновременно с этим признать, что нам он по-настоящему неизвестен. Ясно одно: за отступлением почти немедленно последует пришествие беззаконника, а значит, и великие бедствия для всех обитателей земли. А это позволяет усмотреть в отступлении не столько поведение властей предержащих или общества, сколько явление эсхатологического порядка. Такому пониманию не противоречит мысль, что отступление есть духовно-нравственное состояние человечества в конце времен. В Павловых посланиях неоднократно говорится, что времена эти будут ознаменованы полным падением нравов и оскудением веры:
Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся… Как Ианний и Иамврий противились Моисею, так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере (2 Тим. 3, 1–5, 8);
Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей (1 Тим. 4, 1–2);
Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь (2 Тим. 3, 13).
Вспомним и то, как Господь наш, предсказав безмерное умножение зла, нечестия и лжи в человеках, с горечью вопросил: Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8).
Хотя в приведенных текстах отступление есть прежде всего измена Богу и нравственному закону, некоторые отцы связывают его с определенными явлениями в политической и духовной жизни Римской империи. Другие понимают отступление как всеобщую деградацию и открытое попрание всех духовных и нравственных ценностей, относя его к неопределенному будущему, когда откроется и мерзость запустения на святом месте[5]. Мы же из сопоставления фактов и явлений, известных не понаслышке, но из непосредственного их наблюдения, заключаем, что отступление, или апостасия, помимо всех других значений, есть омертвение человека для всего здравого и законного вследствие неверия и греха.
И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24, 12). Неразлучные с окаянным себялюбием самоугодие и корыстолюбие проистекают из внутреннего противления всему, что создано послушанием как вышестоящим властям, так и Самому Богу (Которого не стесняются объявлять мертвым!). Понимаемое так, отступление дошло до того, что не только узы родства и крови с их дотоле непреложным законом послушания младших старшим, но и простые требования житейской безопасности не могут склонить человека к признанию какой бы то ни было власти над собой. Не видно послушания ни в делах общественных, требующих солидарности и самоотвержения, ни в самом воспитании, которое издревле было добродетелью и долгом. Даже малые дети, и те с эгоистическим упорством противятся всем – родителям, воспитателям, учителям. Можно без преувеличения сказать, что отличительная особенность человечества наших дней – сатанинское своеволие и противление всех всему.
Но разве не наблюдается это явление в наши дни повсеместно и не есть ли оно еще один признак отступления, который пророчески возвестил апостол Павел, сказав о помрачении ума и совести в людях последних времен? Разве не ощущается в нем смрадное дыхание древнего змея-сатаны, отравляющее атмосферу и нашей эпохи? И если нет, как понимать пророчество об отступлении, которое поразит весь человеческий род? Но поскольку в истории нет примеров, когда греховное состояние человечества, предположительно связываемое нами с отступлением, заявляло себя в таких колоссальных масштабах, остается думать, что мы приближаемся к пику эсхатологических событий, предсказанных святым Павлом.
Определение человек греха (2 Фес. 2, 3) подразумевает, без сомнения, не абстрактное зло, не воплощение его в тиранах прошлого (мы уже видели, что эти последние были для апостола всего лишь предтечами антихриста), а вполне конкретную личность, которой еще предстоит явиться. Человека греха нельзя отождествлять и с диаволом, ибо здесь же сказано, что пришествие его будет по действию сатаны (2 Фес. 2, 9). Из сопоставления всех свидетельств Писания явствует, что беззаконник, не будучи ни абстрактным символом «зла вообще», ни самим сатаной, не есть и воплощение диавола в человеческом естестве (по образу Бога Слова, вочеловечившегося в Иисусе Христе). Он – человек, но человек, растленный до последней глубины, носитель греховности в предельном ее выражении, то есть в темном образе всесветного мятежника и бунтаря, искушенного во всяком зле и поправшего всякое понятие о правде и законе.
Продолжая свое горестное повествование об антихристе, апостол прилагает к нему и определение сын погибели (2 Фес. 2, 3). И если имя «человек греха» объемлет все, в чем выказало себя растленное состояние человеческого рода, то имя «сын погибели» предвосхищает конечную участь антихриста и его приверженцев. Будучи порождением того, кто сам начаток погибели, и носителем всех признаков такого происхождения, он повергнет всю землю в ужас, который еще более умножится по достижении им (разумеется, попущением всеблагого Бога) абсолютной власти. Вместилище всех свойств и злоухищрений диавольских, прямое орудие первого человеконенавистника, каких только бед не причинит он людям последних дней и более всего – Церкви Христовой и ее чадам, на которых обратит всю свою злобу и ярость! Сделав свое сердце престолом сатаны, он истребит в нем всякий след добра и благородства и, сохраняя людской образ, окажется в остальном точным подобием того, кому добровольно последовал. Злодеяниям антихриста положит предел лишь Бог, пекущийся о сохранении человеческого рода. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни (Мф. 24, 22).
До эпохи антихриста непрестанная брань сатаны против человечества заключалась в бесконечных попытках увести его от истинного богопознания и богопочитания, навязав людям вместо единого Бога множество идолов. Но когда настанет время его, с позволения сказать, «духовного воплощения», диавол прибегнет к новому образу лжи и предложит миру в качестве божества собственное подобие, присвоив ему, а через него и себе, поклонение, подобающее единому Богу. Извещенный Богом об этом чудовищном замысле, апостол открывает ученикам, что противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, в храме Божием сядет, как Бог, выдавая себя за Него (ср.: 2 Фес. 2, 4). А у Иоанна Богослова союз и взаимоуподобление двух главных злодеев – змея-диавола и зверя-антихриста – описаны в следующих словах: и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть… и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца… И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира (Откр. 13, 2, 4–5, 7–8). С какой наглядностью Святой Дух живописует противящегося и превозносящегося, который, узурпировав Божеское достоинство и почести, начнет терзать всех отказавших ему в поклонении! На нем в полной мере сбудется слово Господне об ученике, который сделался сыном геенны, вдвое худшим[6], чем учитель. Если сам денница, в безумном желании присвоить всемирную власть, возомнил себя богоравным, то духовный образ и подобие его, обоготворив собственную персону, превзойдет «первообраз» и пожелает вовсе «упразднить» Бога. Слова «превозносящийся выше всего, называемого Богом» как раз и обличают его намерение подменить собой всякое божество – и мнимых богов, и единого истинного Бога, ве́домого в Иудее[7] (над которой он будет, к несчастью, царствовать как долгожданный мессия и избавитель еврейского народа).
5
Ср.: Мф. 24, 45
6
Мф. 23, 15.
7
Ср.: Пс. 75, 2.