Выездной !

Вымытая до блеска машина Шпындро темнела у дверей ресторана. Вышли вдвоем - Филин и поддерживающий его за локоть Шпындро.

- Дружок у тебя... - протянул Филин и крякнул на полуслове от укола в сердце, подчиненный сжался, думая, что в молчание, разом окатившее, Филин намеревался вложить столь многое, что и за час не перескажешь.

В Москву направились по той же улице, что выехали на площадь, и Шпындро в полумраке почудилось, что на овальном пыльном пятачке перед станцией что-то изменилось, а что не понять, машина вползла в ущелье меж дощатыми заборами, до шоссе медленно катили в молчании.

Шпындро прикидывал: в понедельник приедут двое фирмачей подписывать контракт, долго тянулись притирки да прикидки; долго, изворотливо, кропотливо и неизменно, Шпындро наводил верхних людей на принятие нужного решения. Выгорело! Теперь ему причиталось. Он и еще двое коллег - допглаза - пригласят фирмачей на банкет, вроде не щедрый, из расчета десятка на нос, но стол будет ломиться, а потом фирмачи предложат продолжить в валютном баре; тут-то один из купцов и шепнет, улучив минуту, когда вокруг лишних не окажется, мол, подвез вам скромный сувенир. Это Шпындро и так знал, все упиралось в передачу дара, незаметную для посторонних глаз. Но он не новичок, в банкетный вечер и не думай брать причитающееся, хорошо с фирмачом контракт не впервой, так что Шпын скрипнет, почти не разжимая губ: "На нашем уголке, завтра в четыре". Днем машин на улице дополна Шпын доберется на такси и фирмач тоже, у киоска с мороженым передаст поклажу и разъедутся в разные стороны. Каждый раз Шпындро боялся, но не отказываться же, тем более, что до того, как взял в руки - еще не брал, а через миг, как выхватил - уже мое. Мало ли откуда? Купил только что с рук. У кого? Да разве отыщешь, в городе-то миллионы бегают.

Контракт Шпындро выгрыз королевский, и подношение катило немалое, боролся не за страх, за совесть, вот они рычаги экономические, чего говорить, а ручки-зажигалки - мелочовку, что фирмач всучит на банкете прилюдно для отвода глаз, все честь по чести сдаст, как и положено, у игры свои правила, отработанные годами и нарушать их не гоже.

Филин дремал, поклевывая носом в наклонах к лобовому стеклу.

День случился суматошный и все же Шпындро считал, что такие дни запоминаются как раз своей необычностью, и в целом Филин должен, просто обязан оценить самоотверженность сотрудника, угробившего законную субботу единственно ради блага любимого начальника.

Мордасов с Настурцией покинули ресторан через задний ход, минуя подсобки, так и не увидев площади. Колодец не намеревался тащить Притыку к себе, мужских расчетов не имел но отпустить ее в таком виде домой, одну на электричке - преступление; позднота, машину не отловить, а его дом - вот он, рукой подать.

Настурция сбросила туфли и шлепала по песку в чулках, зная, завтра выбросит, и новые натянет, и вся недолга, зато ноги отдохнут. Колодец вел ее бережно: неплохая в сущности бабенка, неудачница, как многие, но тут уж не его вина, да и чья, не очень ясно. Мордасов икал, каждый раз оправдываясь, и Настурция серьезно кивала, мол, прощаю, принимаю извинения, хоть и ясно, что икота не украшает.

Из-за штакетин заборов доносилось потявкивание, гасли окна, городок погружался во тьму; когда добрались до дома Мордасова, сквозь занавески не пробивался ни лучик. Мордасов пропустил Притыку вперед, размышляя, где уложить ее на ночь и неожиданно почувствовал стеснение в груди, особенную придавленность в темноте окон. Александр Прокофьевич выпустил локоть Настурции и, чертыхаясь, разбрасывая метлы и дребезжащие ведра, ринулся к дому.

От воздуха, от камешков, покалывающих нежные, оттертые в банях подошвы, Настурция быстро протрезвела, рванулась вслед за Мордасовым, влетела в прихожую, вытерла по привычке, будто в грязных сапогах, ноги о половичок и кликнула Колодца. Молчание. Притыка ткнулась в один темный проем, в другой и вдруг вошла в комнатенку с едва тлеющей лампадкой в углу.

На коленях, сжимая восковую руку бабки, застыл Мордасов, по лицу его текли слезы.

Шпындро сгрузил Филина у начальственного дома в мелкий светлый кирпичик, не поленился подняться с Филиным на лифте, довел до самых дверей и, несмотря на усталость - в оба конца километров полтораста, столкновение, обильная трапеза - лучезарно улыбнулся, нажимая на кнопку звонка и юркнул в лифт, чтоб не попадаться на глаза филиновой жене.

У подъезда налетел на младшую дочь Филина, - каверзную сувку, знал ее в лицо, та его не приметила, тиская красавца с брезгливым выражением лица.

Мне-то что, гори вы все синим пламенем, Шпындро плюхнулся на сиденье, положил руки на руль: нет, не зря угробил день, когда ехали в лифте, Филин с трудом ворочая языком меж обветренных губ, заключил: "Ты мужик ничего, поедешь. Это я сказал!"

Подъездная дорожка блестела невысохшей влагой, от кустов тянуло сыростью. Шпындро приткнул нос машины к самой стене, ловко уместив корпус меж двух жирных белых линий - его законное место.

Наташа Аркадьева услышала шум лифта, раскрыла толстый журнал посередине - пусть видит, интересуюсь, не то что он; запахнула халат, прикинула тактику: вести себя как ни в чем не бывало или дуться.

Тихо отворилась дверь, шаги по коридору и вот он стоит, смотрит ей в затылок и рваная тень его бежит по стене, ломается по ажурным столикам, пластается по ковру и почти полностью накрывает абажур с тяжелыми, вручную скрученными кистями, под абажуром, уютно поджав ноги, расположилась Аркадьева: собачиться не хотелось, говорить тоже, вяло обернулась, кивнула, надеясь, что полумрак комнаты хоть какое-то выражение придаст ее лицу.

Муж вышел, послышалось возня в спальне, открывались-закрывались дверцы шкафов, громыхали выдвижные ящики, звякали то ли молнии, то ли ключи от машины, брошенные в серебрянную с вензелями коробку.

Шпындро вернулся в гостиную, приблизился к жене. С ней он поедет, с ней, а не с Настурцией, и ни с какой иной женщиной, их дом неделим, союз не расторжим, у себя в квартире они против друг друга, а вне ее стен оба против всех, иначе не вытянуть ни ему, ни ей. Они дополняли друг друга не сказать идеально, но бесспорно, удачно; у них не семья, а дело, общее дело, фирма в конце концов, процветающие фирмы никто по своей воле рушить не станет.

Игорь Иванович без труда выхватывал из вещного обилия новые приобретения и сейчас не проглядел самого важного: фарфорового пастушка под боком коровенки, сжимающего свирель алыми губами.

- Сколько? - Шпындро опустился в кресло, пошевелил затекшими пальцами кистей.

- Двести. - Следы усталости на лице Аркадьевой хорошо вязались с появлением статуэтки - пришлось побегать, за так ничего не достается. В семье считалось, что вкус - монополия жены. Муж не спорил, какая разница, лишь бы разумное вложение.

- А если честно? - Шпындро выпростал ступни из тапочек, потянулся, тронул в задумчивости пастушка. Такие вещи всегда реальны, пастушка и завтра можно потрогать и послезавтра и продать, если вздумается, это сама жизнь, а Настурция... попробуй вспомнить ее тепло или запах ее духов фикция не более - и что она щебетала и как целовала его и терлась о его колючую щеку. Жена молчала, Игорь Иванович дружелюбно - пастушок приглянулся - повторил:

- А если честно?

- Если честно?.. - Вздох, движение плеч, встрепенулись ноздри, извиняющаяся полуулыбка, все же банкир муж. - Двести пятьдесят. Подумала: стою не меньше суперцентровых, а что бы муж выдал, признайся я, откуда статуэтка? Скорее всего ничего, решил бы, что грубо шучу, а если б и поверил, то и тогда не сильно закручинился. Дело есть дело - она тоже пользовалась его понятиями - без жертв крепкого дела не сколотишь.

- Двести пятьдесят?.. - Шпындро протянул руку к пастушку, поразмыслил не без издевки: Мордасов за стол, никому не нужный в горе-ресторации, выложил с ходу немногим меньше, Настурция определенно перебрала, и Шпындро старался не думать, куда поволок ее Колодец, в конце концов не его проблемы, в танце небезразличные друг другу они сговорились на вторник и тут озадачило: не исключено, что во вторник состоится передача заморских даров, а он предложил Настурции встретиться в пять и поужинать в укромном месте с отменной кухней. Рушилось давно заведенное. Если назначить встречу фирмачу не в привычные четыре, то когда? Ехать на свидание с Настурцией, не закинув поклажу домой, не резон, в багажнике воздаяние держать грех, еще колупнут во время мления за десертом с Притыкой. Неудачно совпало. Или условиться с фирмачом на банкете в понедельник на среду, да купцы прилетают обычно дня на два-три не больше и на последний день - среду откладывать самое важное не позволительно.