Мэтр и Мария

Будто случайная, встреча двух караванов контролировалась лично Шимоном. Он еще раз убедился в безопасности новых попутчиков, вставших неподалеку передохнуть и поесть.

– Зажиточные египтяне, – определили погонщики местные, разведав, что поклажа в мешках – это зерно золотое для людей побережья.

На охристой неприютной земле расположились два стана, по периметру стражу поставив. Все выглядело так, будто торговцы нечаянно встретились в месте безлюдном и встали, чтоб отдохнуть. Вздрогнули бы иерархи Бейт Элохим в Иерушалайме, если б узнали, кто встречается в этот момент незаметно в пустыне.

Царь Хордос в шатре принимал главного раввина александрийского Моисея. Вошел деловой человек, с глазами внимательными, лет неопределенных, ибо и частичная седина в волосах и оставшаяся в них смоль не позволяли указать на точный возраст его. В простецкой накидке священника не было даже намека на главнейшего служителя иудейскому Богу и ненавистного для священников Иерушалаймских. В нем не было чванства и набожности показной, как у служителей главного храма евреев. Он был принят с почтением. Царь встал навстречу, приветствовал, молча, усадил на мягкий диван опасного гостя, сел напротив. Между ними был низенький стол с едою и фруктами, и водой. Наконец, станет известно, что заставило двинуться в путь такой дальний служителю Бога из Александрии. Хордос ему улыбался, а сам чуть не крикнуть хотел: «Говори же!».

Моисей, как и подобало бы дипломату, выдержал долгую паузу, стал задавать незначащие вопросы, пока чуть не вывел царя из себя.

– Нам в путь пора очень скоро, солнце садится. Я не могу опоздать на встречу с Повелителем Мира, – Хордос сделал акцент на одном из самых высоких титулов цезаря.

Сидящий напротив священник александрийский Моисей проявил свою твердость:

– Мы поддерживаем тебя во все твои дни и даже содержим, если ты помнишь.

– Я помню всегда.

– Я пришел не за платой. С предложением дела, которое только ты способен исполнить.

Они перешли на шепот.

– Состарившийся самовластный Август заставил подчиненного Тиберия оставить навсегда свою жену по имени Випсания и вновь жениться на овдовевшей дочери его, несчастной Юлии. И за Азиния Галла он выдал Випсанию. Очень Тиберий страдает теперь, потому, что он однолюбом является. Мы нашли ему женщину, очень похожую на Випсанию, и считаем, что он примет ее. С твоей помощью.

Хордос был ошеломлен грандиозным планом александрийцев. Попытавшись ответить, он почувствовал першение в горле, выпил вина, посидел еще и спросил:

– Вы хотите получить нашего потомка от Бога?

– Если родится младенец от императора, этот наш мальчик вознесется на небо, ибо, что может быть выше властительного Рима? Помоги нам, царь, как мы помогаем тебе.

Долго молчал, просчитывая выгоды и угрозы, опытный политик. Он встал и ходил по шатру, снова сел и раздумывал. И спросил:

– А если в Бейт Элохим узнают?

– Только трое посвящены в это дело. Ты, я и Мария. Остальные ушли в мир иной. Да, я грешен. Но я думаю о ха-Эрец и свободе ее.

Хордос вскинул хитрый взгляд на Моисея:

– А еще о господстве над Римом.

– Не без того, – улыбнулся священник. – Ты сможешь исполнить задуманное?

– Женщин Тиберию поставляет Луций Сеян, который мне обязан кое-чем. У меня есть свидетельства, что он сожительствовал с женою Понтия Пилата, когда тот воевал в Германии. Если его прижать…

Хордос старался утихомирить свой громкий голос, и за пределы палатки не ушел ни один из вопросов-ответов.

– И кто же она? – Хордос заинтересовался.

Моисей приложил палец к губам, предостерегая царя, потом сказал тихим голосом:

– Мария из рода Давида.

– Я думал, остался один недотепа Иосиф из этого рода. Покажи мне ее.

Священник согласился, подал знак. Воитель Шимон ввел девушку в шатер и Хордос впился глазами в нее. На ней тончайшая белая туника была подпоясана на талии, что означало ее девичество. Царь беззастенчиво рассматривал ее тело, даже руку протянул, пощупать:

– Подойди.

Она понравилась престарелому. Она бы любому понравилась. Об этом и говорил Хордосу мудрейший Моисей.

– Ты случайно, как будто, покажешь Тиберию нашу деву Марию в твоей Кесарии великолепной. Говорят, что правители там расслабляются, иногда забывая даже о делах государственных. Она же сделает то, чему обучили ее. Мне грех говорить, как священнику, но Клеопатра и разумом и привлекательностью намного уступит красавице нашей. А тем более образованием. Уверен, кесарь влюбится сразу, как ты, уважаемый царь.

Оказалось, что как и властитель мира Тиберий, Хордос тоже никого любил, кроме жены своей. Мирьям! Мирьям ха-Хашмонаит. Девы самые привлекательные соблазняли его, и даже сама Клеопатра, но царь боготворил жену свою, хоть та была своенравной и подвластной сиюминутным раздражениям против мужа. Он прощал. Но не другим. И то, до поры. Хордос все-таки расправился с нею. Как Мария напомнила ему Мирьям!

Но Моисей охладил старика, сказав на латыни:

– Мы растили ее для Бога. Не для тебя.

Сам, являясь стратегом, Хордос оценил этот план дальновидный. Чтобы выжить своему государству, надо внедриться к врагу, в его самое сердце. Уже сейчас в Риме есть еврейский квартал, есть еврей даже в Сенате. А если будет наследником Цезаря потомок Сима?

Глядя прямо в глаза раввину Александрии, Хордос грустно сказал:

– Жаль, что мы с тобой не узнаем, станет ли наш парень управлять этим миром. Ибо не доживем мы до этого часа.

На что, размышляя, старик ответил ему:

– Зачем же нам знать? Мы сделали задел на долгую перспективу. Ради народа, не для тщеславия собственного. Так? Умирая, я буду знать, что заронил это семя, которое произрастет ради ха-Эрец. Зато мы с тобой постарались, чтоб хотя бы лет через двадцать наш мальчик окажется правителем империи римской.

Хордос кивнул, согласился. Заговорщики замолчали, вдумываясь в предстоящее, восхищенные тем, что, возможно, случится потом, через годы.

– Могу я идти? – спросила Мария у них на латыни.

Впервые тиран, жестокий правитель Хордос сделал то, что могло показать его слабость. Он девушку подозвал и поцеловал подол ее платья. Как целуют воины знамя, как целуют уходящих на смерть ради многих других.

Совсем уже спала жара, можно трогаться в путь. Оба лагеря быстро снялись, караваны сначала пошли параллельно друг другу, потом египтяне повернули налево, туда, где гавани Средиземноморья и заказчики их товаров. А израильтяне шли почти, что всю ночь к Кесарии. И с ними в отдельной повозке ехала жемчужина этих земель, Мария.

Благословенная Кесария! Хордос пришел с караваном и, можно сказать, вытягивал шею вперед – не опоздал ли? На море смотрел. Не здесь ли уже император? На колесницу взошел, заставил возницу мчать их вдоль берега. Высматривал – не плывут ли галеры властителя мира?

Центурион Марий и начальники подразделений сидели на ступенях театра, они во все горло обсуждали, как встретят торжественно свое божество – великого цезаря. Отсюда видна была гавань великолепная и бесконечное море. Корабли разных стран на приколе стояли, кто-то только причаливал, а другой поднял весла и с боем больших барабанов отправился в путь. Справа вдоль берега вытянулся гипподром, на котором готовились колесницы к забегам. Их украшали изысканно – надо радовать взор императора.

Марий поглядывал на маяк, с которого знак подадут, если увидят флотилию, а главное – флагман римских галер.

Колесница царя в сопровождении всадников примчалась к подножью театра. Центурион и кесарийский наместник Нафанаил приветствовали Хордоса.

– Все готово?

– Надеюсь, – Марий ответил. – Ты сам все проверишь, а также подскажешь, что мы могли упустить.

Весь этот день, несмотря на жару, царь придирчиво исследовал готовность помещений, садов, терм, прислуги к знаменательной встрече, и к вечеру только присел на террасе дворца, чтобы полюбоваться твореньем своим. Даже в хамсин-суховей ощущалось живительное дуновение с моря, чего не дождешься в Иерушалайме. Хордос смотрел на порт, на центр города, на свой амфитеатр и храм величественный, цезарю посвященный, сияющий в лучах медленно ныряющего в море светила. А совсем ведь недавно в этом месте мелкодонные только фелюги рисковали пристать к берегам, ибо скалы подводные, мели коварные, тайком поджидали жертвы свои.