Страница 44 из 89
Уверения большевиков, что страна не может продолжать войну из-за крайнего материального и людского истощения - ему ли не знать резервы флота?! - не что иное, как пропагандистский блеф. Ведь хватило же потом бойцов и патронов, лошадей и орудий - на три года еще хватило! - неистового взаимного истребления! На себя - хватило…
Корабли Черноморского флота выходили на боевые позиции.
Бумажная змея телеграфной ленты с текстом «Приказа № 1» Совета солдатских и рабочих депутатов нанесла флоту парализующий укус в самый центр его воли. То, чего не удалось добиться «Гебену» и «Бреслау», в несколько дней совершили и довершили авторы немыслимого нигде и никогда приказа, отменяющего дисциплинарную власть офицеров.
Флот затрясла митинговая лихорадка. Флот стремительно терял свою боеспособность.
Понимая, что он не в силах отменить ультрареволюционный, идиотский или намеренно самоубийственный приказ, адмирал призвал офицеров выполнять свой долг и в таких условиях искать новые способы воздействия на подчиненных, поступаться амбициями (но не честью), сплачиваться с командами во имя сохранения флота, во имя выживания Родины.
Эта здравая позиция возымела незамедлительный успех. Матросско-солдатско-рабочий Севастополь, с тревогой выжидавший реакцию самого главного в городе лица на «Приказ № 1», провел восторженную манифестацию и бурно аплодировал комфлоту. Колчак ничуть не обольщался на свой счет. Толпа есть толпа. Сегодня она кричит «Осанна!», а завтра - «Распни его!»
Меньше всего улыбалось ему перевоплощаться из флотоводца в оратора. Но время уравняло искусство трибуна с искусством наварха. С этим он и пришел на общегородской митинг в апреле 1917 года.
Зал севастопольского цирка-самый большой в городе-не вмещал всех представителей команд, солдат крепости и мастеровых порта. Колчак произнес недолгую, но блестящую речь:
- Тяжелые вести привез я вам. Грозный призрак навис над Россией. Наша Родина гибнет. Идет поголовный развал. Позор, раздел русской земли и рабство - вот что нам угрожает. Фронт бросает оружие, продает его врагу и стихийно бежит. По всему лицу русской земли носятся разбитые поезда, захваченные дезертирами. Они нарушают транспорт, обрекают на голод армию и города, вешают железнодорожников за малейшую попытку спасти железнодорожное достояние. По всем путям идет грабеж. Россия охвачена пожаром, покрывается позором. Дезертиры и негодяи, продавшиеся врагу, ведут нас в рабство немцам…
Он говорил, что если Россия выйдет сейчас из войны, то какая бы сторона ни одержала победу, Отечеству придется платить по самому большому счету либо союзникам, либо германцам. Его перебили, кто-то крикнул из зала: «За что воюем?! За Босфор с Дарданеллами? Чтобы ваш папенька мог хлеб беспошлинно вывозить? Капиталы наживать?!»
Зал выжидательно притих. Замер на секунду и Колчак. Чутьем оратора он понимал: доказывать, что его отец не имеет к хлебному экспорту никакого отношения, - дело затяжное и неубедительное. Кто оправдывается, тот не прав. Взгляд адмирала упал на «тревожный» чемоданчик, с которым он выходил обычно в море.
- Вот вам все мои капиталы! - И вытряхнул на трибуну походные вещи.
Зал восторженно загудел.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА.«Адмирал произнес прекрасную, полную патриотизма речь, - сообщал в своих записках начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал М. Смирнов. - Он рассказал о положении на фронте, указал на цели войны, на гибельность для России, если она выйдет из состава воюющих, так как, какая бы сторона ни одержала победу, России придется заплатить своим достоянием победившей стороне, будь то враги или союзники. Это грозит потерей наших окраин. Адмирал указал, что Россия существует и каждый ее сын должен исполнить патриотический долг. Речь адмирала произвела громадное впечатление…
Московский городской голова просил адмирала Колчака прислать ему копию его речи, так как Московская городская дума постановила отпечатать эту речь в 10 миллионах экземплярах для распространения среди населения России.
Когда же Колчак в конце своей речи обратился к Черноморскому флоту с призывом подняться как один за Россию, - весь зал вскочил. Поднялось нечто невообразимое. Все бросились к ложе Колчака…
- Да здравствует Россия! На фронт! На фронт!
Потрясая здание, ревел, стонал митинг, ревела толпа и снаружи его.
На трибуну выскочил с.-р. Фундаминский.
- Товарищи! Не выдадим Россию. Война до победного конца! Долой дезертиров!
- Долой! Долой! Война до победного конца!
Толпа впервые в Севастополе подхватила этот лозунг.
Колчака на руках вынесли из цирка. Тотчас же открылась запись в Черноморскую делегацию на фронт, подымать его. В ту же ночь пятитысячный отряд матросов произвел облаву на дезертиров.
Царил необычайный подъем. Появление Колчака повсюду встречалось восторженным «ура!» В торжественной обстановке весь флот и город провожали триста черноморских моряков - офицеров и матросов - на фронт, в окопы».
Им наказывали стыдить тех, кто готов бросить позиции, кто поддался пораженческой пропаганде, наказывали спасать от окончательного развала воинскую дисциплину.
Страшно представить, как бы все обернулось, если бы Колчак разделил судьбу своего друга вице-адмирала Непенина. В какую кровавую вакханалию вылилась бы «бескровная революция» на Черном море. Впрочем, волна бесчинств докатилась и до Севастополя, но с опозданием почти в десять месяцев: первая «варфоломеевская» (матросы называли «вахрамеевская») ночь - с расстрелами офицеров на Малаховом кургане - опустилась на Севастополь в декабре 1917 года…
ЧТО БЫЛО ПОТОМ. В году 1995-м отставной капитан 2-го ранга Владимир Стефановский, председатель Севастопольского морского собрания, попытался увековечить память черноморских офицеров, безвинно расстрелянных в Карантинной балке. Ему удалась поставить небольшую гранитную стелу. Этот поступок вызвал в городе разные толки. Снова, как и восемьдесят три года назад, закипели страсти. Как ни странно, но главная флотская газета «Флаг Родины» выступила с нападками на Стефановского и даже призывами взорвать «памятник белогвардейцам». И памятник темной осенней ночью снесли непримиримые наследники «борцов за народное счастье».
Адмирал Колчак… Всех непосвященных в планы высшей стратегии весьма удивило назначение балтийского героя - Колчака - в малознакомое ему Черное море. Но те, кто принимал такое решение, прекрасно понимали, что после гибели Макарова и смерти Эссена во всем российском флоте нет другого такого адмирала, который мог бы решить главную задачу войны - взять Босфор и Дарданеллы. Не над дворцом кайзера собирался водружать российский флаг Николай II - над куполом святой Софии в Царь-граде. И не флаг даже, а тот крест, который пришел на Русь из византийской столицы, захваченной османами.
Острие главного - решительного - удара во всей великой войне намечалось там, на юге, на Черном море. Сухопутным броском из союзной Румынии через вражескую, но не враждебную Болгарию, и одновременным массированным морским десантом (в два стрелковых корпуса) Ставка надеялась решить историческую задачу многих веков в кампанию 1917 года, последнюю, как полагали все, кампанию мировой войны.
Возможность подобного успеха была доказана летом шестнадцатого года блестящим прорывом генерала Брусилова на Юго-Западном фронте. Если бы он был поддержан тогда морским десантом на Босфор! Для этого надо было, чтобы Черноморским флотом командовал не сверхосторожный адмирал Эбергард, а рисковый флотоначальник, не боящийся начальства пуще противника. Вдохновленный личным напутствием императора, сделал то, что привык он делать на Балтике, - замуровал минными полями вражеский флот в главной базе, собрал мощную транспортную флотилию, которой командовал бывший командир Колчака по Порт-Артуру контр-адмирал Хоменко. К весне 1917 года офицерам черноморских пехотных дивизий были розданы карты Стамбула… Однако готовый к броску стратегический десант был сорван главковерхом Керенским. Именно Керенский отозвал командующего Черноморским флотом из Севастополя в Петроград - и это в канун решающей операции! Именно он настоял на том, чтобы адмирал Колчак навсегда оставил Черноморский флот и… уехал в Америку в бессрочную командировку. Об этом же весьма убедительно просил Керенского и американский чрезвычайный посол в России сенатор Рут. Таким образом, единственный флотоводец, способный руководить единственным боеспособным флотом в решающие дни летней - босфорской! - кампании, должен был почему-то пребывать за океаном. Колчак всячески оттягивал этот отъезд…