Страница 26 из 89
- Ближе к делу, пожалуйста, - поторопил Довконт.
- Вот тут самое и дело. «Муромец», поднявшись над Селом или Ставкой, летит прямехонько на Кильконд. Там полковнику отведут уединенные апартаменты для отдыха, где он и подпишет Высочайший манифест в пользу цесаревича при регентстве брата. После чего улетит в Стокгольм. С Эзеля до Стокгольма по прямой верст двести, что под силу любому из наших гидропланов.
- А дальше?
- А дальше выпишет Алису. Британский посол сделает им билет до Лондона. Или пусть дожидаются капитуляции кайзера под кровлей английского посольства.
- Н-да… - вздохнул князь, - если вашу идею попробовать на зуб… на зуб мудрости, то по меньшей мере два слабых места проявятся. Первое: согласится ли полковник на полет? Второе: кто его будет сопровождать?
- Согласится! - рубанул воздух ладонью Довконт. - План хорош своей молниеносностью. Все в один день уложить можно. А играть надо на думцах. Дума ахнет, когда газеты разнесут: «Муромцы», направленные рукой императора, кружат над Берлином». Перед началом новой кампании это и в самом деле вызовет моральный подъем… Ты, Иван, должен добиться личного доклада, как главный разработчик операции, и разложить все морально-стратегические выгоды.
- А еще лучше Адриан, - заметил князь.
- Адриан увлечется, - горячился Довконт. - К тому же можно вывести его из-под удара в случае провала, не сообщив ему, куда и зачем полетит «Муромец» с полковником на борту… А удар по Берлину - это в его вкусе. Загорится!
- Хорошо, - резюмировал Черкасский, - но есть и второе сомнение. Кто встретит самолет на Кильконде и кто предъявит полковнику ультиматум?
Ренгартен стряхнул сигару в спилок снарядной гильзы.
- Я знаю такого человека.
- Really?1
Глава седьмая
Гельсингфорс. Февраль 1917 года
Непенину, всегда чуравшемуся политики как грязного дела, Непенину, с молодых ногтей жившему тревогами моря и корабельной заботой, пришлось на вершине адмиральской карьеры трудить душу и голову над такой политикой, что и у дошлого бы партийного интригана ум за разум зашел.
Сначала это было предложение Ренгартена «принять участие в судьбе императора». И если время еще терпело до вскрытия моря и оживления флота, то нынешняя телеграмма Родзянко грянула как гром небесный и, как всякая гроза, требовала молниеносных решений и действий.
Здесь и далее слово тем, кто стоял рядом с Непениным в его минуты жизни роковые, его друзьям и его врагам.
Старший офицер эсминца «Новик» капитан 2-го ранга Г.К. Граф:
«Адмирал Непенин неожиданно получил от председателя Государственной Думы телеграмму: «сообщаю… об образовании Думой Временного комитета, принявшего, чтобы предотвратить неисчислимые беды, власть в свои руки». Телеграмма давала надежду на сохранение династии лишь в случае отречения государя от престола в пользу наследника цесаревича при регентстве великого князя Михаила Александровича. И, добавляя, что Временный комитет уже признан великим князем Николаем Николаевичем и несколькими из командующих фронтами, Родзянко просил Непенина в силу острого положения дать срочный ответ о признании этого комитета и им.
Непенин был страшно поражен этим шагом, пугавшим его последствиями, и только тот факт, что переворот происходил, видимо, с одобрения великого князя Николая Николаевича, которого он глубоко уважал как человека сильной воли, и сознание, что раскол среди высших военных начальников должен гибельно отразиться на боеспособности армии и флота, вынудили его, после долгой внутренней борьбы, признать Временный комитет Государственной Думы. Медлить было нельзя, так как на флоте уже поползли зловещие слухи о событиях и некоторые корабли были уже ненадежны. Непенину осталось только идти впереди событий, чтобы не упустить событий… Если бы не так, то адмирал Непенин сумел бы умереть. Он много раз видел смерть своими глазами и всегда был готов к ней. После посылки своего ответа Непенин ходил как убитый… Прежнего, жизнерадостного Непенина нельзя было узнать… Он как-то сразу весь осунулся и постарел за несколько часов».
Начальник Воздушной дивизии капитан 1-го ранга Б.П. Дудоров:
«О своем признании Временного комитета Государственной думы Непенин тотчас донес в Ставку адмиралу Русину и сообщил старшим начальникам флота и крепостей Балтийского моря.
Пригласив к себе всех наличных в Гельсингфорсе флагманов, он огласил им телеграмму Родзянко и свой ответ, прибавив, что если кто из них не согласен с его решением, то таковых он просит отдельно прийти к нему в каюту. Очевидно, он опасался каких-либо репрессий со стороны команд против тех, чей протест мог быть подслушан кем-нибудь из матросов, и оберегал их, принимая все последствия на себя одного.
Все присутствовавшие, за исключением адмирала М.К. Бахирева, признали его решение правильным. Но и этот последний, сперва заявивший Непенину, что, оставаясь верным государю, он не считает для себя возможным продолжать службу, выслушав его доводы, признал, что в борьбе с внешним врагом уходить в сторону нельзя, и остался на своем посту.
Между тем и на кораблях Гельсингфорсе уже поползли слухи о происходящем в столице, и, чтобы предотвратить волнения, Непенин приказал вызвать на флагманский корабль по два депутата от всех кораблей и частей флота и крепости».
Флаг-офицер штаба командующего флота Балтийского моря старший лейтенант М.В. Гамильтон:
«Через час в командном помещении «Кречета» собралось около сотни депутатов. Адриан Иванович вышел к ним и произнес самую замечательную речь, которую мне пришлось услышать за всю мою жизнь. Он описал все события последних дней и необходимость продолжать войну. Ввиду происшедших событий положение команд изменится, и он займется этим вопросом завтра же. И под конец предложил им поговорить между собой, и если они укажут ему на какие-либо срочные меры, он готов их обсудить и, по возможности, осуществить.
Это совещание продолжалось около часа, и когда Адриан Иванович вышел к делегатам, они заявили только три пожелания: во-первых - курить на улице, во-вторых - носить калоши, и третье, которое я не могу припомнить, но столь же идиотское.
Непенин был, видимо, поражен такими скромными требованиями и не колеблясь ответил, что все это легко устроить».
Капитан 1-го ранга Б.П. Дудоров:
«Как видно, не только каких-либо политических вопросов, но даже никаких претензий на отмену чисто внешних правил воинской дисциплины, как, например, отдание чести офицерам, ни один из этих многочисленных депутатов не поднимал. Каким ярким опровержением является этот факт мнению тех, кто думает, что матросы Балтийского флота якобы не любили своего командующего именно за его требовательность в этом отношении.
И никто из этих делегатов не только не высказывал враждебных чувств ни лично к нему, ни по адресу своих командиров и офицеров, но даже не упомянул «пищу» - обычный объект претензий в бунтарские дни 1905-1906 годов.
К сожалению, только что вступивший на пост министра юстиции Керенский не смог посетить флот вовремя. Позднейший приезд его в Ревель и прием, оказанный ему там толпами матросов, солдат и рабочих, вполне подтвердили возлагавшиеся на него надежды на успокоение масс. Можно думать, что его влияние на них в те дни могло бы предотвратить и всю последующую кровавую трагедию флота».
Гельсингфорс. 3 марта 1917 года
К полуночи, одурев от табачной духоты кают-кабинета, от толков, догадок и предсказаний ближайших политических и военных событий, Непенин набросил шинель и вышел на мостик «взять воздуху и подышать звездами».
Последние зимние шквалы с воем резались о снасти «Кречета». Они разгонялись с ледяных полей Балтики, обтекали вмерзшие на рейде линкоры - что им зачехленные двенадцатидюймовки?! - и врывались в лощеные улочки Гельсингфорса.