Снежный Ворон

- Я сбегу! Они ни за что не отыщут меня. Они ведь сами меня этому учили. Так почему же теперь, когда я по-настоящему желаю чего-то, мне требуется наплевать на себя саму?

- Потому что мы одно целое, Катарина. В едином полете, в единой стае, забыла? Снежные вороны выжили именно потому, что личное приносилось в жертву общему. Только благодаря этому правилу Клан до сих пор держится на ногах и еще способен вести боевые действия. Кто мы такие, чтобы менять устоявшиеся правила? Никто. Разве я не прав?

Катарина замолчала, но потом утвердительно ответила, понимая абсурдность своей просьбы.

- Воут.

Потом легла обратно в постель, укутавшись с головой, оставив лишь растрепанные волосы на краю подушки.

- Не обижайся. Правда, Катарина. Я…я мог бы помочь тебе, если бы у меня были на то силы, но эти времена уже давно позади. Мне далеко не тридцать и глядя на себя в зеркало, мне кажется, что мой мех после сражения выглядит куда лучше, чем я. Ты просишь невозможного.

- Я читала твое личное дело, - она вынырнула из-под одеяла, обнажив свою грудь и нисколько этого не стесняясь. – Там были слова, что для тебя нет ничего невозможного.

- Когда-то давно так оно и было. Но времена меняются, а люди имеют свойство стареть и терять силы. Навыки по-прежнему при мне, и кое-что даже стало лучше, но возраст, Катарина, возраст неумолимо идет вперед и его нельзя остановить. Я стал дряхлым и уже давно растерял былую прыть. Прости меня, если я тебя огорчил.

Потом Виктор вернулся к женщине и поцеловал, коснувшись своей рукой ее шеи.

- Тебе пора, они скоро заподозрят неладное.

Катарина не стала перечить и повиновалась, как будто и не было между ними никаких различий.

13.

Битва за Цирцею шла уже не первый месяц. Потери с обеих сторон уже давно перевалили все допустимые, в таких случаях, пределы. Люди уставали, техника выходила из строя слишком часто и быстро, подвергая опасности важные направления, совсем недавно отвоеванные у неприятеля.

Клан Ворона давно перестал считать погибших. Их было так много, что казалось, собери воедино все уничтоженные машины и свали в одно место, гора затмила бы солнце. В какой-то момент по обе стороны фронта пришли к выводу о необходимости передышки. Чаша весов так и не склонилась ни в одну из сторон, давая понять, что если победа и будет удержана в чьих-то руках, то она будет Пирровой.

Однако очень многое прошло мимо Виктора. Последние несколько дней он находился в камере для подсудимых, дожидаясь своего приговора и того, что последует за ним. Иллюзий не было – офицер сдержал свое слово и сделал все, чтобы старого капитана взяли под стражу. Улики были вопросом времени и самое страшное находилось впереди.

В камере он чувствовал себя спокойнее, по крайней мере здесь ему не грозила опасность в лице неприятеля, наводившего на него свои орудия. Не было слышно грохота снарядов, разрывов кассетных мин и кричащей панели управления, где надпись ТРЕВОГА, иной раз не сходила по нескольку минут.

Виктор сидел на голом полу, оперевшись спиной о стену и думая над тем, как ему быть. Судебная машина запущена – обратной дороги нет. Можно было конечно рассказать все как было, подтвердить слова вернорожденного офицера и попытаться выкрутиться из капкана, но… он не мог себе позволить подобного. Катарина была для него всем. Впервые за столько лет он почувствовал себя нужным. По-настоящему. Нужным не на поле битвы, не в рядах таких же одиноких, озверевших от всего, пилотов боевых машин. Нужен кому-то. Женщина многое дала ему, а главное помогла посмотреть на давно сложившиеся вещи другими глазами.

В этом была ирония, паскудная, как ночная тревога, но до боли смешная, как будто видишь знакомое лицо и не веришь своим глазам, а губы сами растягиваются в стороны, рождая на лице улыбку.

Виктор рассмеялся. Громко, практически не сдерживая себя, и тем самым привлек к внимание охранников.

Они о чем-то переговорили, потом один из них вышел и вскоре вернулся, но уже в компании одного из тех негодяев, что так и грезили увидеть его в болтающимся в петле.

- Мне сказали ты смеялся. Что смешного?

Он провел взглядом по камере, где не было ничего, кроме коротенькой кровати и лазерного заграждения, жужжащего, словно туча саранчи, пролетающей над пшеничным полем.

- Нам не о чем больше говорить. Встретимся на трибунале.

Офицер молча кивнул, разворачиваясь лицом к выходу, но внезапно остановился, решив кое-что все-таки сказать.

- Знаешь, забыл тебя проинформировать, мы провели анализ того самого боя, допросили кое-кого из плененных вражеских солдат и теперь у нас есть полная картина произошедшего тогда с группой.

Виктор заинтересованно посмотрел на офицера.

- Мы знаем все как было. Кто как вел себя, какие действия предпринимал. Деталей добавили расшифрованные бортовые самописцы. Жаль, что не на всех машинах они уцелели, но и имеющейся информации вполне достаточно.

Потом он прильнул почти к самому краю лазерной решетки и тихо-тихо произнес: «Зря ты тогда меня не послушал, вольняга. У тебя был такой шанс умереть достойно, но теперь ты его потерял. Доказательств достаточно, а когда Трибун узнает о твоих связях с Катариной, ее гены будут уничтожены и все те, кто был в ее сиб-группе никогда не получат право на управление мехом. Вот видишь, как все получилось. Своим упертым характером ты перечеркнул жизни очень многих достойных людей».

- Ты бы все равно поступил с ними именно так. Я лишь оттянул время.

- Да, это правда. Твое молчание доставило нам хлопот, но теперь это в прошлом. Теперь все будет иначе. Я докажу твою связь с Катариной, после чего посмотрю как ты будешь корчиться в петле.

Суд был быстрым. Дело рассматривали в ускоренном режиме, опуская ненужные в таких случаях формальности. Несколько судей, подобно тем, что восседали в подземном царстве Аида, решали судьбу Виктора, выслушивая каждую сторону и принимая во внимание все собранные доказательства, особенно те, что касались связи вольнорожденного капитана и Катарины. Тут-то все стало постепенно проясняться. Офицеры нового поколения требовали от судей максимального наказания, подкрепляя это тем, что Виктор якобы запятнал собой результат евгенической программы и внес хаотичные гены, оплодотворив женщину. Это стало ясно после вскрытия, что и показало наличие едва зарождавшего плода внутри вернорожденного командира.

По залу прошлась волна негодования. Помимо двух сторон: обвиняемого и обвинителя, присутствовали еще порядка трех десятков человек, внимательно следивших за всем, что происходило сейчас в зале трибунала. Прецедент был сильный и громкий. Еще никто, с момента введения евгенической программы, не смел заводить отношения с людьми из другой касты, нарушая все возможные правила и установки. За такое карали смертью и Виктор, не без основания полагал, что его постигнет такая же участь.

Однако все кардинально изменилось, когда двое из трех судей высказались против смертной казни, мотивировав этот тем, что после продолжительный боев, количество опытных пилотов катастрофически сократилось. И было бы верхом расточительства уменьшать их своими руками.

- Мы должны отсрочить наказание до тех пор, пока Цирцея не будет взята под наш контроль. Мы дадим капитана шанс напоследок проявить себя достойно настоящему пилоту. Ваши заслуги впечатляют, однако мы не можем закрыть глаза на ваше поведения и отношение с человеком высшей касты.

Потом судья замолчал, внося какие-то данные в компьютер. Люди в зале молчали. Замолкли даже обвинители, злобно проглотив решение трибунала относительно наказания. Хотя чего греха таить, смерть все равно найдет его: в бою или в закрытом гроте, где расстреливали всех, чья вина была доказана обвинителем. Ничто уже не могло спасти Виктора и теперь его положение стало хуже, чем было раньше.

Кураев встретил его по возвращению в кабинет. Они оба сели на противоположные кресла, обитые старой, изрядно потрепанной кожей, после чего закурили. Молчание продолжилось до тех пор, пока каждый из них не проглотил столько дыма, сколько ему было нужно, после чего Кураев заговорил.