Снежный Ворон

Виктор молча смотрел на своего старого друга, сокрушавшегося по поводу будущего суда, или того, что будет похоже на суд. Потом вернулся к себе за стол, жадно затянувшись табачным дымом.

- Не делай вид, что тебя это совершенно не волнует. Я знаю, что это не так.

- Если честно, я хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее.

- Тебе стоит рассказать им как было на самом деле.

- Не буду.

- Но почему? Ты роешь себе могилу и радуешься этому!

- Есть вещи, ценность которых я осознал совсем недавно. Это открыло мне глаза.

- О чем ты говоришь, старик? Ты одной ногой стоишь в могиле. Трибунал рассмотрит твое дело в ускоренном порядке и вынесет приговор. Никто и слушать тебя не станет.

- А кто сказал, что я хочу говорить? Тот, кто был у меня в палате и задавал вопросы, четко дал понять, что им нужно мое признание. Не важно как оно будет получено, главное, чтобы вся вина легла на меня.

- Этого не может быть.

- Так и есть.

Кураев схватился за голову. Принявшись водить ладонями по блестевшей залысине. Потом схватился за мятую пачку сигарет и закурил.

- Они знали о ее слабостях. Клан экспериментирует с евгенической программой, пытаясь подбирать комбинации генов отцов и матерей самых разных качеств. Смотрят как повзрослевшие сибы реагируют на общение с другими людьми, с вольнягами, какие решения принимают в опасных ситуациях и как ведут себя в них. Все это анализируется и отправляется в главную лабораторию на Дехра Дан, где в генетическом хранилище Клана содержаться все исходники. Что-то меняют, где-то корректируют и потом опять воспроизводят на свет очередную группу сибов.

- Откуда тебе все это известно?

Кураев держал тремя пальцами смявшуюся от сильной тяги сигарету, прикрыв один глаз.

- Это мои предположения. Кое-что поведал и сам офицер, а кое-что – Катарина.

- Так все-таки она была с тобой?

Кураев чуть было не подскочил на месте, стряхнув пепел на пол и буквально вбив остатки сигареты в потускневшую пепельницу.

- Да, - коротко ответил Виктор, - и это были самые прекрасные дни за последние несколько лет.

Потом он откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнув в себя спертый воздух кабинета, закрыл глаза и погрузился в те, уже ставшие старыми, воспоминания, чтобы вновь увидеть ее, ту самую женщину, близость с которой стала для него чем-то большим, чем просто ночь, проведенная с женщиной.

О вспомнил один из последних разговоров с ней. Женщина пробралась через патрули и заграждения, отделявшие казармы вернорожденных и вольняг высокой стеной, пробежала призраком по этажам и оказалась рядом с ним. Та ночь надолго запомнилась ему, но больше всего тот самый разговор.

Они уже несколько минут лежали друг возле друга, изнеженные и ослабшие после всего, поглядывая в казарменную темноту. Катарина легонько касалась его плеча, часть грубой кожи, обожженной пожарищем едва подрагивала, когда нежные пальцы скользили по ней. Смотрел на нее, когда она поворачивалась к нему спиной и пыталась уснуть, а он не давал ей, боясь, что утром, когда «пропажу» заметят, патруль тут же появится здесь, что повлечет за собой жестокое наказание для каждого.

- Ты не рассказывал мне как вас тренировали, - она тихо заговорила. – Это как-то отличалось от того, что делали с нами?

Виктор пожал плечами.

- Сложно сказать.

- У нас был длинный зал. В нем все было новое, почти блестело. Нас тогда встретил один из инструкторов и почти с первого дня взял в ежовые рукавицы. Мало что происходило без его ведома, но таковы были правила. Он кричал на нас, когда мы были еще детьми, а потом смеялся, видя как глаза наполняются слезами и многие рыдали прямо там перед ним.

Катарина немного поднялась.

- С вами тоже так обращались?

Виктор постарался вспомнить что-нибудь из запыленного прошлого. Несколько фрагментов той жизни нехотя выползли на поверхность его памяти и тут же болью отозвались во всем теле. Он вспомнил все, что было в тот период, и это очень сильно ему не понравилось.

Женщина увидела, как изменилось лицо старого капитана.

- Тебе больно вспоминать.

- Приятного мало.

- Тогда не говори.

- Нет. Раз уж пришлось вспомнить, то, чего уже сдавать назад.

Виктор встал с кровати, сел на край, потом посмотрел на лежавшую рядом женщину.

- Было тяжело, чего греха таить. С нами не церемонились и делали все, чтобы многие ушли еще на начальной стадии. Набор тогда был почти шестьдесят человек. Все разные. Кто-то сильный, кто-то быстрый, кто-то просто мог хорошо соображать, но физически не мог пробежать и сотню метров, чтобы не умереть на финише. Очень разношерстная масса, а инструктору требовалось от силы десять. Он гнал нас по пересеченной местности в сорока килограммовой выкладке целый час, не давая останавливаться, пока кто-то не падал без сознания на землю и его не уносили прибывшие медики. Потом, когда наступал вечер, врывался как оголтелый в казарму и заставлял отрабатывать все упражнения до глубокой ночи. И ладно, если бы все это происходило только первое время, но нет же. На протяжении полутора лет, он выжимал из нас все соки, постоянно требуя все больше и больше, повторяя, что так надо, так лучше для всех. Говорил, что мы ему еще спасибо скажем. Хм, упрямый черт.. Когда сил уже не было и хотелось плюнуть на все и бросить, он вставал перед нами и орал во все горло: «Закусить удила и терпеть! Я сказал, закусить удила и терпеть!». И мы терпели. До самого конца, пока наши тела не стали напоминать цельный бетон. Так делали со всеми. Главное был результат и он добивался его своими методами.

- Тебе было больно тогда?

Виктор ухмыльнулся.

- Я давно забыл, что это такое, Катарина. Боль – это даже хорошо. Она наш последний сигнал, дающий понять, что мы еще живы и можем двигаться дальше. Теперь мало что осталось с той поры. Злость, копившаяся во мне в то время, давно сошла на нет. Я как-то поклялся себе, что, когда стану сильнее, поквитаюсь с этим сукиным сыном, но потом понял, что все было не зря. А когда узнал, что он умер – погиб в собственном мехе, отказавшись катапультироваться и попасть в плен, я и вовсе стал относиться к нему иначе. И знаешь, что?

Катарина внимательно посмотрела на Виктора.

- Он был прав. Во всем. Не было дня, чтобы я не благодарил его. Странно все это, но со временем начинаешь видеть истинную цель такого воспитания. Мы становимся другими, теряя собственное лицо; превращаемся в зверей, для которых нет иной цели, кроме как победы. Сколько раз мне спасало это жизнь? Два? Три? Даже сказать не могу.

- Но ты ненавидел его?

- Более чем. В этом-то вся и проблема. Больше всего пользы мне принесли те люди, которых я выносить не мог.

Она немного помолчала. Виктор чувствовал, что женщина поднимается с постели, но потом остановилась, будто раздумывая сказать или не сказать то, о чем она сейчас думала.

- Знаешь…- она начала очень робко, - когда все закончится, когда я наконец буду свободна и смогу решить за себя свое будущее, я хочу остаться с тобой.

Старый капитан резко повернулся.

- О чем ты? Ты же знаешь, что это невозможно.

- Мы можем улететь. Никто нас не найдет. Подальше от всего. От этой чертовой войны, от взрывов и вечного напряжения. Я ощущаю внутри себя какое-то странное желание. Раньше его не было, но теперь… - она опять подалась вперед и обняла твердое тело Виктора. – Нам говорили, что это пройдет, что любая особь женского пола, даже если вышла из металлической матки, будет ощущать пагубное влияние природных инстинктов. Говорили как с этим бороться, препятствовать навязчивости природы, но я больше не могу сопротивляться. Я слабая. Я проиграла войну. Мне хочется, чтобы ты оставил после себя нечто большее, чем просто воспоминание.

- Ты хочешь детей?

- Да, - она твердо кивнула головой и в этот миг капитан увидел как глаза ее взмокли и вскоре из них потекли слезы. – Мне кажется, я готова.

- Они обо всем узнает очень скоро. Любое обследование выявит наличие плода. Потом принудительный аборт и позор до самой смерти. Оно тебе надо?