Попытка Реквиема

В кабинете дознавателя она собственноручно написала заявление с просьбой прекратить уголовное преследование, клятвенно заверив, что на этот раз они с сожителем действительно примирились. Трагедия случилась через полторы недели. Ему показалось!

Ночью многоэтажный дом, окружили двумя группами, не зная лишь одного – номера квартиры, в которой он прячется. Подозреваемый свободно отвечал на звонки телефона и сдался добровольно, после разговора с участковым Петром Кинчаровым.

На вполне логичный вопрос: «Зачем?», сузив глаза, молча, пожал плечами. Желания общаться не было.

Я запомнил этого человека еще и потому, что он был первым, самым первым в Кемеровской области, кто совершил преступление, находясь под административным надзором. Напомню, федеральный закон от 06.04.2011 года № 64-ФЗ «Об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы» вступил в законную силу с 1 июля 2011 года. Поначалу с некоторыми сбоями, методом проб и ошибок, а затем отлажено как часики заработал мощнейший механизм государственного контроля. Тысячи злостных нарушителей режима содержания, рецидивистов и прочих были поставлены на профилактические учеты. Кропотливая работа подразделений, грандиозное количество проверок по месту жительства, широчайшая научная дискуссия в прессе, сотни мнений pro и contra, сравнение с законодательством СССР, все это было, есть и будет длиться еще долгое время. Критерий истины – это практика…

Глава 7

«Слово осужденному. Продолжение…

– Откуда вы знаете, что я не в своём уме? – спросила Алиса.

– Конечно не в своём,– ответил Кот. – Иначе как бы ты здесь оказалась?

Льюис Кэррол «Алиса в Стране чудес»

Что такое тюрьма? Отвечу коротко, но достаточно ясно – это еще более худшее, чем КПЗ. Увидел и узнал воочию то, о чем был наслышан, и к чему теоретически был во многом подготовлен. Пройдя «отстойник», баню, карантин я наконец-то добрался и до своей первой камеры в тюрьме под номером «33». Камеры до тюремной отличались тем, что народу там было раз-два и обчелся, и находишься там непродолжительное время, а в тюремной, что кильки в консервной банке и сидят там месяцами и годами, одним словом каторжанский дом, со множеством хат. На жаргоне камера зовется «хатой». И чем авторитетней узник, тем культурней его речь, и что характерно, но мало кто над этим задумывался, в жаргоне и тюремном быте, иносказательно отображены соблюдаемые ритуалы ветхозаветной церкви и отчасти соблюдаемая христианская мораль. Вот хотя бы приветствие взять, когда новенький заходит в хату или у порога топчется: «ни бе, ни ме, ни здрасьте», или, зайдя, уверенно проходит к столу и произносит: «Мир и благополучие дому нашему» и сразу видно кто, есть кто! Так вот и я зашел с таким приветствием с обращением находящимся в камере, и приняли меня, как родного! Да! В общем, и в целом, и в частности тюрьма приняла меня как родного сына. Попал я в камеру, где содержались подследственные строгого режима, т.к. уже имел судимость, учить меня ничему было не надо, так, как обучен, был всему. Отмечу, что аппетит у меня полностью пропал и ел я, в основном, хлеб всухомятку, ну и к хлебу что-нибудь вольное с передачи. Почему? Да потому, что брезговал, кушать из алюминиевой миски… Свое двадцатилетие, я впервые отмечал в тюрьме. Мама привезла передачу, я угостил, кого положено и кого счел нужным, а все остальное пошло в удовольствие моей души, и еще двух молодых парней с коими я вместе держался. Пробыв под следствием не так много, меня привезли в КПЗ на суд. Четырежды меня привозили на суд и все не могли осудить, на суде присутствовали мои родные, и друзья, те что «постарше» и при авторитете. Мне было на руку затянувшийся процесс, т.к. после каждого выезда я «заряжался» всем необходимым запретом для тюрьмы, не считая продуктов и сигарет, что было разрешено в передачах. Второго июля меня приговорили к 5 годам лишения свободы с отбытием наказания в колонии усиленного режима. Беззаботная и счастливая жизнь моя на этом дне и закончилась, и пошел я бродить по дорогам нашей необъятной страны. Вы знаете из истории человечества, что такое рабство? Из истории древнего мира я тоже знал, а вот чтобы прочувствовать в себе и на своих плечах ощутить это, я представления имел мало совпадающее с реальной действительностью. Жизнь узника в тюрьме, где только разговоров о понятиях и воровском законе, отличительна от жизни каторжанина в зоне, где разговоров этих в общей массе и в помине нет, а на тебя создается давление в непомерной работе и изнуряющем душу режиме содержания. И так как я жил по понятиям, то через буквально пару недель пребывания в зоне, стал грубым нарушителем режима содержания и отказчиком от работы, что тогда являлось грубейшим нарушением. Так как избить другого зэка, вплоть до убийства считалось менее опасным в социальном плане, чем отказ от работы. Ведь работали на благо нашего или «ихнего» социалистического общества, на власть советов. А это уже означало: «Эвон ты куда замахнулся! На Советскую власть, за которую отцы и деды кровь проливали?». Ну ладно, кровь они проливали, допустим, дурную, т.к. в той крови пищу для мозгов давали не «вино и вода», а «спирт и вино», а зачем вот в советских лагерях кровь принуждали? Вот об этом я и стал задумываться, всецело являясь сторонником и приверженцем воровской идеи. Отбывать наказание мне пришлось в городе Кемерово, областном центре – в сердце индустриального Кузбасса, колонии № 5, «пятерка» в простонародном названии. С первых своих дней, я стал ярым противником всего того, что насаждала в «зоне» администрация. Описывать весь свои путь, подтверждая жизненными фактами те или иные психологические ситуации, способствующие раскрытию и крепости духа, не вижу смысла. И вот по какой причине: те, кто был и знают отлично меня поймут, и при обобщенном изложении мною пережитого, а те, кто не был в узах, и не знают всего того, о чем не писалось в книгах и газетах, для тех просто нет желания мутить не осветленный разум, той тьмой, что процветала в лагерях, независимо от времени, на заре советской власти или ее закате. Все имело структуру системы, предназначенную для выживания в условиях, где все сведено до минимума относительно источников жизни и до максимума, взять мускульную и психическую энергию. Происходил естественный процесс перевоплощения: одних в сторону животного мира с привитыми стадными рефлексами, коих было большинство, а других приводило к истокам истины, переоценке материальных и духовных ценностей, таких было поменьше, хотя горя хапнули они намного больше первых. А в принципе казалось, что одних ломали, других гнули. Были и такие кого не сломали, и не согнули, но они редкость, к ним я себя не отношу. Первый год был столь тяжелым, что адаптироваться моей натуре, где все в основном было вопреки моей воле, пришлось в камерной системе. В зоне из-за своего строптивого характера и мало кому понятного поведения ужиться я не смог. Совершал грубые нарушения режима содержания, бил зэков, работники администрации из числа контролеров и активистов колонии (из числа зэков) били меня, особенно при водворении в ШИЗО. Штрафной изолятор; карцер, как угодно можно назвать то, сути чего название не меняло. Вид наказания сводился к тому, что тебя, избив, кидали в холодную маленькую камеру и через день кормили, норма хлеба на день – фунт. Вот и посиди на этом фунту! Сокамерники, тоже нарушители, все как голодные зверьки… Здесь все тоже поначалу решалось умением говорить о понятиях и драться. В камерах обычно подбирались близкие по духу или по понятиям. На жаргоне это означало по «мастям». Ну, прям карточный пасьянс, при раскладке, черные и красные, а были еще и белые, и обиженные, но их тогда сидело мало. Так как педерасты боялись изолятора, как черт ладана. Мне всегда фартило, наказание исчислялось сутками обычно от 3 до 15, мне всегда давали 15. И вот в изоляторе то я и понял по настоящему, что такое холод и что такое голод, когда эти два брата одновременно начинают напирать на сознание, один изнутри – это голод, ох, окаянный, а другой снаружи – это холод, ох, такой сякой. Когда мне дед про Колыму ужастики рассказывал, я думал, что время ужасов прошло, а оказалось, ошибся. Ну что же, ошибиться нельзя, что ли? Изоляторы шли чередой, один за одним, я до такой степени стал костью в горле, для администрации, что в колонию приглашали маму, чтобы она на меня повлияла, но это не сразу… Система меня изучала, на жаргоне я называю это: «промацовка по талии», а, изучив, стала применять на меня меры воздействия, чтобы я переосмыслил свое поведение и изменил взгляды на жизнь, не только в условиях отбывания наказания, а в целом на жизнь, или ту сторону жизни, о которой я не знал, как обратную сторону луны никто не видел. Что творилось в моей голове в процессе переосмысления духовных и материальных ценностей? Это можно отождествить, если взять кувшин, под завязку наполненный змеями и поставить его на огонь! Доходчивое сравнение? Согласитесь, что да!49