Страница 14 из 21
Дуров повернулся, продолжая держаться за бочку, чтобы не упасть, и обнаружил, что зал почти опустел. Не было ни Марианны, ни ее сестры-защитницы, ни почтенного человека, который поддерживал мальчишку… И не было самого мальчишки!
Дуров кинулся вон из зала, пробежал по дорожкам сада, потом выскочил на Старую Божедомку. Завидев его в клоунском костюме, люди останавливались, преграждали дорогу, смеялись, аплодировали… Но ни следа ни красавицы Марианны с ее собачонкой, ни этого мальчишки не было.
Горький, 1937 год
Соседка подхватилась в девятом часу, когда поезд уже миновал пригород, Дзержинск:
– Чуть не проспали!
Ольга с трудом села: тело затекло – ведь она пролежала всю дорогу на левом боку.
Женечка уже проснулась: почмокивала потихоньку губами и слегка ворочалась, как бы намекая, что пора бы ее покормить и перепеленать, но не кричала – терпеливо ждала.
– В туалет очередь, – недовольно проворчала Фаина Ивановна. – Даже не умыться! Вы, конечно, молоденькая, прошлого времени уже не застали, а я вот отлично помню, как на Нижегородской дороге на полустанках близ больших городов стояли женщины с ведрами и кувшинами воды и предлагали пассажирам умыться. У Павловской и Гороховецкой платформ стояли десятки таких умывальщиц! Платили кто сколько может, однако, если бросишь медяк вместо серебра – получишь площадную брань вместо умывания.
Ольга, краем уха слушая и хлопоча над Женей, даже не заметила, как за окнами замелькала Сортировка с остовами разбитых вагонов на запасных путях и горками шлака, отсыпанными вдоль рельсов.
– Вот они, хулиганы! – крикнула Фаина Ивановна, отшатываясь от окна. – Берегитесь!
И в самом деле – на крышах старых вагонов и на горках шлака стояли мальчишки и швыряли в проходивший поезд. После Сортировки он замедлял ход, так что попасть в его окно при известной ловкости труда не составляло.
Ольга забилась в самый угол, прикрывая собой Женю, но та, как нарочно, завертелась, забилась, словно хотела во что бы то ни стало выглянуть в окно.
В это мгновение стекло задребезжало, Ольга испуганно вскрикнула, прижав к себе Женю, но оно не разбилось.
Еще несколько камней ударили в стены вагона, но вот Сортировка осталась позади, и Фаина Ивановна радостно воскликнула:
– Обошлось!
И вдруг всплеснула руками:
– Да вы только поглядите!
Ольга боязливо приподнялась и увидела, что к стеклу, покрытому трещинами, с обратной стороны как бы прилип довольно увесистый камень. Если бы он разбил стекло, их всех осыпало бы осколками! Но каким-то чудом он не влетел в окно.
– Как же он держится, не пойму?! – изумленно пробормотала Фаина Ивановна.
Женя довольно загукала.
Камень отвалился. Женя широко раскрытыми глазами уставилась на стекло, подернутое паутиной трещин.
– Померещилось, что ли? – озадаченно выдохнула Фаина Ивановна.
В купе заглянул проводник, разохался, увидев треснувшее стекло, сообщил, что нынче у него обошлось легким испугом, а во всех соседних вагонах окна крепко побили, и вышел, не забыв предупредить, что вот-вот Горький: прибывают к первой платформе.
Едва поезд остановился, как в вагон, расталкивая выходящих пассажиров, проворно заскочил высокий смуглый мужчина в мягкой шляпе и светлом костюме. Вбежал в третье купе и немедленно кинулся целовать ручки Фаине Ивановне, восклицая:
– Наконец-то! Наконец! Заждался я вас, дорогая моя, самая дорогая!
У него были очень тонкие и очень темные брови и аккуратно подбритые усики, похожие на усы главного немецкого фашиста Гитлера. Ольга подумала, что в кинокартинах почти все отрицательные персонажи носят такие усики. Например, актер Масальский, который в фильме «Цирк» играл этого, как его… Ну, который угрожал Орловой рассказать, что у нее сын негритенок… Не важно, как его фамилия, короче, у него были точно такие же усы!
Ольга подумала было, что это муж Фаины Ивановны, но тотчас отказалась от этой мысли: во-первых, мужчина гораздо моложе ее соседки по купе, а во-вторых, на «вы» мужья к женам только до Октябрьской революции обращались, сейчас такого не услышишь!
– Полно врать, товарищ Андреянов! – насмешливо отдернула руки Фаина Ивановна. – Не по мне вы соскучились, а по моим…
Но тут же она перехватила любопытный взгляд Ольги и осеклась, а потом сказала:
– Познакомьтесь-ка лучше с моей попутчицей. Кабы не она, а вернее, кабы не ее дочка, меня бы ночью ограбили, а может быть, даже и убили бы!
Андреянов так и ахнул:
– Да что вы говорите?!
Фаина Ивановна принялась повествовать о случившемся во всех подробностях. Андреянов уставился на Ольгу, высоко подняв брови, и она вдруг заметила, что они тоже подбриты, как и усики, да под ними еще и слегка припудрено, чтобы незаметны были следы бритья.
Такие брови Ольга раньше видела только у артистов и… и у педерастов, которые искали себе новых любовников в московских трамваях. Чего она только за время своей работы кондукторшей в трамвае на линии Б не нагляделась! Ну, что женщин в вагонах тискали почем зря, это само собой разумеется. Она сама лишний раз боялась отправиться народ обилечивать: ждала, пока ей деньги передадут, а не то ведь облапают всю. Рассказывали, одну девушку – не из их Краснопресненского депо, а из Петровского, что ли, – даже изнасиловали в давке, пока трамвай шел от одной остановки до другой! Ольга в это не сильно верила, но уточнять, возможно ли такое, все-таки не отваживалась.
Однако таким вот… подбритым, как этот Андреянов… на женщин было наплевать. Войдет такой, с брезгливым выражением на физиономии протиснется в самую толкучку и отведет руки назад. Трамвай качнется – подбритый и упрется в мужской передок.
Велика вероятность тычка получить или такой мат услышать, что уши повянут, но этим все нипочем! Непременно нащупают такого, кому все эти их пакостные удовольствия в охотку. И выйдут из трамвая уже вдвоем. Вот честное-пречестное слово, Ольга сама сколько раз такое видала!
Впрочем, хоть брови у Андреянова и были словно у педераста, но глаза у него оказались самые что ни на есть мужские. Даже слишком. Он на Ольгу не смотрел, а просто-таки раздевал ее – догола раздевал да еще и щупал. И это только взглядом!
Фаина Ивановна даже возмутилась:
– Вы бы поосторожней в гляделки играли, товарищ Андреянов. Олечка, наверное, к мужу едет, да?
Ольга неловко кивнула. Она собирала Женины вещички, но у нее из рук все сыпалось под этим жадным взглядом.
– К му-жу? – недоверчиво протянул Андреянов, играя глазами. – Печа-альное известие. И кому же повезло сделаться мужем такой, с позволения сказать, мила-ашки?
– Рот заткните, гражданин, – зло буркнула Ольга и отвернулась к Жене.
Злилась она больше на себя, а не на Андреянова. Таких мотылечков, которым лишь бы посидеть на цветочках, а на каких – без разницы, она во-от сколько навидалась, но никогда не смущалась от их липких взглядов и дурацких приставаний. Разве что по первости, когда только стала кондукторшей работать. Потом привыкла и в упор их не видела. А тут каждый взгляд Андреянова ее будто огнем жег!
– Получил, Толик? – захохотала Фаина Ивановна. – Это тебе не моих бессловесных курочек щупать!
Ольга этими словами чрезвычайно озадачилась. Это какие же курочки есть у Фаины Ивановны, которых Андреянов щупает?
В купе заглянул начальник поезда и попросил Фаину Ивановну выйти.
Ольга собрала вещи, взяла на руки весело гукавшую Женю.
Андреянов не переставал шарить по Ольге своими черными глазами. Вот честное-пречестное слово, словно осенние мухи по ней бегали и аж покусывали! Ольга была настороже, каждую минуту готовая дать Андреянову по морде, если вдруг полезет с пакостями, однако тот ничего – рукам воли не давал, только смотрел глаз не сводя да иногда нервно облизывал губы.
Вошла Фаина Ивановна, засмеялась:
– Меня чуть не на коленях уговаривали не заявлять в милицию на этого воришку ночного. Мол, семеро по лавкам, нужда заставила, то да сё. Да я и сама не собиралась – больно мне нужно полдня терять попусту, тем более все без толку. Сумка при мне, дурня этого из проводников и так турнут – совсем не обязательно его за решетку швырять. Пусть живет.