Два всадника на одном коне

– Вижу, что ты из хороший семья и не станьешь вороват. Ну-ну…

У меня перед глазами мелькнула его широкая кисть с толстыми пальцами, унизанными перстнями. Он внимательно взглянул на меня, и его веки дрогнули: так бывает, когда неожиданно встречаешь какого-то нежеланного знакомца. Но иноземец быстро справился с собой, ещё раз похлопал меня по плечу, потом повернулся и стал быстро протискиваться в толпе. А я остался на месте, стараясь понять: что же меня поразило? Это была не одежда и не толщина иноземца, а что-то другое, до боли знакомое, но в то же время неизвестное и, кажется, опасное. Купчина уже скрылся в толпе, только где-то вдали колыхались верхушки павлиньих перьев, украшавших его бархатный вишнёвый берет. И тут я понял: перстень! Меня поразил и насторожил его перстень. Простенький светло-серый перстень без самоцвета, но зато с печаткой. И даже не медный. Перстень из простого железа. А на печатке – два всадника на одном коне.

И тут я вспомнил, где я его раньше встречал. Это же тот самый толмач, что был с посольством в нашем селе, а потом вместе с ордынцами участвовал в набеге и разграблении!

Глава вторая

Ночное сражение

Пока я соображал, что делать, представление закончилось, народ стал бросать песельникам монеты и потянулся кто куда: в город, в слободы, по сёлам да деревням. Возникла такая толчея, что я уж и не чаял из неё выбраться. Толкнули с одной стороны, с другой. Кто-то опять наступил на ту же ногу, что и купец. Я даже захромал и чуть не упал. Потом опомнился и ринулся к городским воротам: надо же рассказать князю, что появился в городских пределах человек с перстнем, про который отец мне два года назад рассказывал. Князь и бояре, помнится, очень заинтересовались тогда!

Но не тут-то было. Выбраться из движущейся толпы оказалось невозможно. Я пару раз попробовал, но упал и чуть не оказался втоптанным сотнями ног в сухую летнюю землю. Чьи-то сильные мозолистые руки ухватили меня за подмышки и поставили на ноги, а пока я оборачивался, чтобы поблагодарить, неизвестный спаситель исчез в толпе.

Я вместе со всеми медленно побрёл к городу. После того как мы прошли городские ворота, народ стал расходиться по домам, и толпа поредела. Я подошёл к стоявшим на страже дружинникам и спросил:

– Иноземные купцы выезжали?

– А тебе-то что? – усмехнулся один из них. – Неужто пограбить хочешь?

Это был мой тёзка по крещению, Васька, по прозвищу Орех. Мы с ним не раз сходились в шуточных поединках. Хотя он всегда побеждал, но давалось это ему труднее, чем другим дружинникам. Один раз я почти совсем его одолел. Над ним даже посмеиваться стали. Из-за этого Васька жутко на меня злился. Странный какой-то: не на меня надо злиться, а на себя. И мастерству воинскому учиться получше.

– Нет, не хочу, – ответил я.

Не объяснять же ему, в самом деле, что да как. На это время уйдёт, а надо всё быстро спроворить. А то уйдут иноземцы, где их потом найдёшь?

– Тогда зачем они тебе?

А сам ехидно так ухмыляется – видно, думает, как бы меня побольнее подковырнуть. Я уже понял, что не к тому я с вопросом обратился. Надо было бы к старшему при воротах. Тут подошёл другой дружинник:

– Зачем тебе иноземцы, Вьюн?

– Потом объясню. Или лучше у князя спроси, он расскажет.

Знаю ведь, что никого они спрашивать не пойдут. А если и найдётся такой умник, то ничего Олег ему не ответит, ведь недаром говорят: «всяк сверчок знай свой шесток!» Они тоже это поняли, поэтому спрашивать больше ничего не стали.

– Ушли они. Давненько уже.

– Как – ушли? Когда? Я же только что одного видел!

Я чуть не заплакал от злости и разочарования. Надо же, второй раз увидеть носителя таинственного перстня – и упустить его по глупой случайности!

– Да вот когда скоморохи подошли, народ повалил за стену, тогда и выехали. Даже чуть раньше.

Всё ясно. Тот толстый купец, видно, из любопытства подошёл посмотреть на скоморохов, а весь их обоз уже стоял в поле. Теперь догонишь разве?

– А князь где?

– Так он ещё вчера уехал в Новгородок, что на Осетре.

– А молодой боярин Дмитрий?

– Чевка-то? С ним. И старший княжич тоже.

Всё… Больше некого было уговаривать остановить тех купцов. Меня никто и слушать-то не станет. А если и станут, то пока поймут, пока погоню снарядят!.. Эх!..

Я медленно побрёл к княжьему терему. Почти все уже разбрелись по домам, и на улице было свободно. Я находился в таком сквернейшем настроении, что идти к себе в келью не хотелось – будешь лежать там в одиночестве, мысли всякие нехорошие в голову полезут. Поэтому в кремле я пошёл в плотницкую и по привычке набрал десяток плашек. В первый же удар я вложил всю накопившуюся злость, всю горечь на так неудачно сложившиеся обстоятельства. Плашка от удара меча разлетелась на две почти ровные половинки. Хотя это получилось у меня впервые, особой радости я не испытал. Держа меч в правой руке, поднял одну половинку с земли и внимательно рассмотрел её. Линия сруба была ровная, прямая. Как будто рубил не на лету в воздухе боевым мечом, а на плахе плотницким топором, тщательно примерившись. Такой сруб и у боярина Дмитрия не часто получается! На душе немного полегчало.

Я подкинул вторую плашку и взмахнул мечом. Деревяшка целёхонькой отлетела в сторону. Нет, я это так не оставлю. Я подкидывал и бил мечом, подкидывал и бил. Но всё без толку. Так и не получилось у меня больше в тот вечер разрубить плашку…

А ночью меня разбудили крики и топот. Едва продрав глаза, я подошёл к окну. Внизу царила суматоха. Вдалеке виднелись отблески большого пожара, отовсюду доносились крики. Небольшой отряд дружинников взбирался на стену, в открытые ворота кремля горожане загоняли скот, под окном пробежал кто-то, сжимая целую охапку стрел. Что это? Неужели на Рязань напали? И Олега ведь в городе нет – ушёл с дружиной, здесь только сотни три ратников осталось. В считаные мгновения я оделся, схватил меч и выбежал на улицу.

Те из рязанцев, кто жил рядом с кремлём, успели спастись сами и спасти скот. Двор кремля был плотно забит мычащим и блеющим стадом. Дружинники на стенах спокойно, без суеты, готовили луки и примерялись, как удобней стрелять из-за зубцов. Я поднялся на стену, увязавшись за молодыми дружинниками, нёсшими стрелы и сулицы.

У башни, что возле главных ворот, на стене стоял боярин Глеб, который два года назад отогнал ордынцев от нашего села, и напряжённо всматривался в ночь, где трепыхались на ветру языки пламени. Горел уже почти весь город, даже стены, сделанные из толстенных дубовых брёвен.

Где-то вдалеке слышался шум битвы. Видно, те горожане, кто не успел добраться до кремля, старались подороже продать свои жизни. Пламя в ночи разгоралось всё сильнее. Внезапно из него, как бесы из пекла, показались всадники. Это были уже знакомые мне ордынские воины. Они на полном скаку устремились к воротам, куда как раз загоняли последних коров, – похоже, хотели воспользоваться оплошностью защитников кремля.

Ордынцев было много, сотен пять. Они скакали быстро, очень быстро, выпуская на скаку стрелу за стрелой куда-то вверх, на стены. Я стоял и смотрел на всё это разинув рот. Вот он – настоящий бой, к которому я готовился два года после сожжения нашего села.

Меня больно пихнули в бок:

– Чего стоишь? Стреляй.

Я оглянулся, но дружинник уже отошёл к краю стены и, спрятавшись за зубцом, выцеливал кого-то из лука. Трен-н-нь! Он, на миг выглянув из-за укрытия, выпустил стрелу и тут же опять спрятался, потянувшись к саадаку.

Только тут я сообразил, что сжимаю в руках лук со стрелами и сулицу. А меч у меня и так постоянно на поясе.

Лучники стреляли часто и сумели остановить первый натиск ордынцев, которые откатились на безопасное расстояние, оставив перед кремлём десятка два поверженных воинов. В это время внизу успели закрыть центральные ворота и запереть их на толстенный дубовый брус, потом на второй. Всё! Теперь, чтобы ворваться в кремль, нужны осадные машины или лестницы. А лучше и то и другое сразу. Хотя что это я несу? Это не для нас лучше, а для них. А для нас – хуже.