Страница 17 из 20
«Невозможно, невозможно, невозможно, – шептала Мона, размазывая по щекам слезы. – Пустые мечты, которые никогда не станут реальностью».
На следующий день Иман также выразила обеспокоенность болезненным видом Моны.
– Ты просто таешь на глазах, – заметила она. – Помяни мое слово: скоро тебя сдует порыв ветра. Что случилось? Ты не заболела?
– Нет, что ты. Как-то само собой так получается.
– Везет, – вздохнула Иман. – Я столько времени пытаюсь похудеть, и все без толку.
Мона ободряюще улыбнулась ей и пошла к своему столу. У нее было море работы, но в голове сидела единственная мысль: только бы не встретиться с Сергеем. Она решила, что с сегодняшнего дня станет носить еду из дома и перекусывать на офисной кухне – таким образом днем ей не придется выходить из здания, что сведет к нулю шансы встретить Сергея во время обеденного перерыва. Кроме того, она решила приезжать на работу как можно раньше: Мона знала, что Сергей крайне редко появляется в офисе раньше одиннадцати, поэтому в девять утра она могла спокойно идти в офис, не беспокоясь, что они случайно пересекутся на улице. Мона выстраивала свою защиту тщательно, словно крепость, кирпич за кирпичом. Единственным человеком, который (и то без подробностей) знал о ее проблеме, была Линда. После долгих колебаний Мона все же решилась и доверила подруге свою сердечную тайну.
– Мне очень жаль тебя, – сказала Линда. – Веришь: очень хотела бы помочь, но не знаю, как.
– Спасибо за поддержку. Ты единственный человек, которому я могу довериться.
– Я очень боюсь, что когда-нибудь моей дочери придется пройти через что-то подобное. Не дай бог. – Недавно Линда родила девочку, и заботы об этом крошечном существе занимали все ее мысли.
– Линда, ты знаешь, как я тебя люблю. И Мизу – мой любимый кузен. Но порой просто не могу понять: как ты можешь жить в Каире после Лондона? Как ты могла поменять жизнь западной женщины на брак с египтянином? У тебя с рождения было то, что для меня – недостижимая мечта… Свобода. Свобода выбрать свою дорогу.
– Так я ее и выбрала, совершенно свободно. В этом и есть разница между нами: ты родилась здесь и не выбирала свою судьбу, а вот я переехала вполне осознанно.
– Но… ты ведь от многого отказалась? Да, я все понимаю: вы с Мизу любите друг друга и вообще он прекрасный человек. Но скажи мне честно: ты не жалеешь?
– Ох, Мона, Мона. Ты еще слишком молода и многого не понимаешь. Неужели ты думаешь, что в Лондоне все люди поголовно счастливы?
– Нет, конечно, нет. Но…
– Видишь ли, ты очень категорична, и жизнь видится тебе черно-белой, как зебра. Но знай, что у любой медали есть две стороны, а кроме черного и белого цветов, есть еще множество промежуточных оттенков – и в природе они, как правило, преобладают. У всего есть своя цена, даже у свободы.
– И какова же эта цена?
– У меня есть сестра, – сказала Линда, помолчав. – Когда ей было шестнадцать… Ну, ты же знаешь, что у нас не такие строгие правила, как здесь. Она начала знакомиться с парнями, ходить по дискотекам. Родители смотрели на это спокойно – когда же гулять, как не в молодости? В общем, она перешла черту. Попробовала наркотики, но, к счастью, не успела крепко завязнуть – мы ее вытащили. Хуже другое… Она забеременела, испугалась и пошла к какому-то подпольному хирургу. Не хотела признаваться, было стыдно – она ведь даже не знала, кто отец ребенка. В общем, теперь у нее не может быть детей.
– Какой ужас, – прошептала Мона.
– Да, – грустно улыбнулась Линда. – Я младше на десять лет, и за мной родители смотрели в оба глаза. Сестра выкарабкалась: у нее есть хорошая работа, карьера, друзья, она много путешествует… но отношения с мужчинами так и не складываются.
– Как печально.
– Да. Это, разумеется, всего лишь частный пример того, какую цену мы порой платим за свою свободу. Пойми, что даже если вдруг – вдруг – ты сможешь попасть в тот мир, это еще не гарантирует тебе счастья. В твоем нынешнем положении есть свои плюсы: Ахмед обеспеченный человек, он о тебе по-своему заботится, у тебя нет никаких материальных и бытовых проблем. Множество девушек мечтают о такой жизни. Живя на Западе, ты получила бы больше свободы и, возможно, стала бы счастливой, – возможно, но не факт. Ты знаешь, как много женщин вынуждены работать чуть ли не по двадцать часов в сутки? Знаешь, что многие полностью обеспечивают не только себя, но и своих детей?
– А как же мужья?
– Мужья… Муж, знаешь ли, дело такое – сегодня он есть, завтра нет. В жизни все бывает. Некоторые вообще рожают детей без мужа. Ты должна четко понимать, что на Западе другое отношение к женщине. Ты хочешь свободы, хочешь больше прав? Там ты сможешь все это получить. Только в нагрузку ты получишь еще много чего, о чем сейчас даже не подозреваешь. И, откровенно говоря, я не уверена, что ты к этому готова.
Линда ласково погладила Мону по голове.
– То есть на Западе все плохо?
– Нет, конечно. Я же говорю: везде свои плюсы и минусы. Нет такого места, где все плохо – равно как нет и того, где все у всех хорошо. Возьмем твоего Сергея. Давай на минуту представим, просто представим, что вы поженились и уехали к нему на Украину. Что дальше? Где гарантия, что он не бросит тебя через месяц – другой?
– Сергей не такой, – возмутилась Мона.
– Девочка моя, ты совсем не знаешь жизни. Ну откуда такая уверенность, что он не такой? Ты прошла с ним огонь и воду?
– Нет.
– Нужно много лет прожить с человеком бок о бок, чтобы узнать, какой он. Тем более твой Сергей – человек Запада. У них другое отношение к браку. Здесь ты защищена – религией, традициями, своей семьей, вашим брачным договором. Что бы ни случилось, ты не окажешься на улице. А там…
– Я поняла тебя, – кивнула Мона.
– Не идеализируй Запад. И не равняйся на западных женщин – они там родились и выросли, это их мир… а для тебя он чужой. Ты не привыкла к такой жизни, поскольку выросла в Египте, мыслишь другими категориями. Мне бывает сложно жить на Востоке и с восточным мужчиной, но и тебе там будет совсем непросто.
– То есть мне суждено всю жизнь провести в Египте, – обронила Мона.
– Один Аллах знает, что нам суждено.
– Я думаю, наш брак с Ахмедом обречен. Если я не забеременею в ближайшее время, он разведется и начнет искать другую невесту. А если вдруг забеременею… тогда он не станет разводиться, вот только я уже не знаю, нужно ли мне такое «счастье».
– Теперь у тебя есть работа. Ты можешь делать карьеру, можешь вернуться к отцу и обеспечивать себя сама. Возможно, спустя какое-то время ты встретишь другого мужчину.
– А о Сергее лучше забыть, – пробормотала Мона.
– К сожалению, это так. Даже если тебе суждено когда-нибудь попасть на Запад… Я бы не советовала ехать туда в качестве жены западного мужчины, находясь от него в полной зависимости. Хочешь уехать – ищи возможности, ищи там работу. Сначала нужно пожить там какое-то время, встать на ноги, понять этих людей, понять их менталитет и традиции – и только потом, возможно, начинать какие-то отношения. Ты понимаешь меня?
– Да, Линда. Я тебя понимаю и знаю, что ты абсолютно права. Вот только куда деть сердце?
– Это пройдет. Время лечит любые раны. Ты заслуживаешь счастья, Мона. Я буду молиться, чтобы ты рано или поздно его обрела.
Этот разговор разбередил душу Моны. Она возвращалась домой и думала о том, как несправедливо устроена жизнь, – надо же было столько лет мечтать о любви, чтобы влюбиться в самый неподходящий момент и в самого неподходящего мужчину.
В воскресенье Мона вновь столкнулась с Сергеем, причем там, где совершенно этого не ожидала: в лифте. Кроме них там были еще два человека, и Мона вжалась в стену, отчаянно молясь, чтобы им не пришлось оставаться наедине, – но вопреки ее воле другие пассажиры вышли на третьем этаже. Лифт поехал дальше; повисло неловкое молчание. Она стояла, опустив глаза в пол, и молилась, чтобы Сергей исчез как можно быстрее. Поняв состояние девушки, он не пытался начать беседу, но Мона чувствовала на себе его пристальный взгляд – и сгорала со стыда, хотя на протяжении всей поездки они не дотронулись друг до друга и не сказали ни слова. Когда лифт остановился на ее этаже, Мона почувствовала одновременно облегчение и сожаление.