Страница 5 из 24
Такова была риторика времени, обещание исторического момента, манящая возможность, которая полтора десятилетия спустя будет казаться отдаленной и нереальной. Подъем Азии все еще виделся далекой перспективой, и главным кандидатом в Азии на ведущую роль была Япония, все чаще характеризуемая как «западная» демократия и член трехстороннего клуба вместе с Америкой и Европой. Движение Европы к еще большему единству порождало спекуляции относительно будущей мировой роли такого союза, и французские геополитические стратеги занимались перспективными проектами реставрации французско-европейского величия. Равенство с Америкой еще не воспринималось как предзнаменование отделения, и мало кто тогда представлял себе сегодняшнюю расширившуюся Европу еще более отдаленной от Америки и при этом беспомощной в глобальном смысле.
Эта пробуждавшая надежды новая реальность не была всеобщей. Советский Союз, бывший империей, испытывал острые приступы националистического сепаратизма, мгновенно приводившие к вспышкам этнического насилия. Дезинтеграцию многонациональной Югославии вызвали те же причины. Акты насилия, симптоматичные для этого времени, проводились от имени демократии и самоопределения, ассоциируемых с победоносной Америкой и часто провозглашаемых их приверженцами в надежде, что это вызовет симпатию и поддержку Соединенных Штатов.
Бывшие советские лидеры были заняты собственным превращением в лидеров России или других новых независимых государств. Наиболее обещающим путем к завоеванию народной популярности для бывших коммунистических руководителей, особенно в Армении и Азербайджане, стали территориальные претензии к постсоветским соседям, подобным же образом ставшим новыми независимыми национальными государствами.
На Дальнем Востоке ни Китай, ни Япония еще не представляли собой серьезной проблемы для американского влияния и не подошли еще к грани регионального кризиса. Но они тщательно и вдумчиво оценивали новую глобальную ситуацию. Китай, находившийся в начальной стадии своей тщательно продуманной и политически управляемой социальной трансформации, расширял сферу частной инициативы от сельского хозяйства до мелкой торговли и производства, а затем и до сферы крупномасштабной индустриальной деятельности, пока еще не сознавая, что через пятнадцать лет он будет восприниматься как еще одна потенциальная сверхдержава. Его главной государственной задачей было не допустить отделения Тайваня, получив на это международную санкцию. Геополитически Китай пожинал плоды своего успешного, наполовину закрытого стратегического сотрудничества с Америкой и окончательного поражения советской агрессии в Афганистане. Китайско-американские взаимоотношения были гибкими и с американской точки зрения стратегически продуктивными.
Соседом Китая, едва соприкасающимся с дальневосточной границей распадающегося Советского Союза, был изолированный северокорейский режим. Внезапно лишенный советской защиты и уже с бо́льшим подозрением следивший за китайско-американской стратегической солидарностью, скрепленной совершенным за десять лет до этого советским нападением на Афганистан, диктаторский режим Северной Кореи исподволь начинал искать доступ к обладанию собственным ядерным оружием.
Трудно теперь вспомнить, насколько иначе виделась Америке пятнадцать лет назад та же Япония. Во второй половине 80-х годов прошлого века Япония считалась восходящим сверхгосударством. Покупка Японией Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке вызвала в Америке опасения, что Япония очень скоро может занять место Америки как самой жизнеспособной и инновационной экономической державы. Хотя это беспокойство не отразилось на политике, оно все же способствовало укреплению в сознании японской элиты мысли, что место Японии в мире не может целиком определяться статьей 9 разработанной Америкой японской Конституции, приговорившей Японию к пацифизму, или Американо-японским договором об обороне. Этот договор, по которому Америка брала на себя обязательства обеспечивать оборону Японии, фактически превратил Японию в протекторат США, поскольку не содержал ответных обязательств Японии, касающихся обороны Америки, какие существуют в НАТО. Но в этом отношении положение складывается подобным образом, и Токио со все возрастающей уверенностью признавалось частью нового трехстороннего партнерства с Соединенными Штатами и Европейским союзом.
За советским поражением в Афганистане последовало американское пренебрежение по отношению к будущему этой страны, симптом безразличия к региону, который в течение десятилетия остается «Общемировыми Балканами» Америки, – огромная территория, простирающаяся от Суэца до Синьцзяна в Китае, раздираемая внутренними конфликтами и являющаяся зоной иностранного вторжения. Иран упорствует в своей фундаменталистской враждебности к Америке и, возможно, представляет региональную проблему, но его способность создать серьезную угрозу была подорвана длившейся почти десятилетие войной, развязанной Ираком. Среди иранской интеллигенции и молодежи имеют место проявления оппозиции религиозному экстремизму, дающие надежду на постепенное развитие в сторону более умеренного курса.
Распад Советского Союза весьма сильно отразился на положении арабских стран, в особенности Ирака и Сирии, которые опирались на советскую военную помощь и политическую поддержку в своих враждебных действиях против Израиля. Лишившись стратегического покровителя, непримиримые арабские государства теперь пребывают в состоянии растерянности. Игра Анвара Садата на условиях, предложенных Америкой, начатая Никсоном и доведенная до конца Картером, казалась разумной, и этот урок не прошел даром даже для Организации освобождения Палестины с ее ошибочной стратегией и близорукой тактической линией. Впервые с момента посредничества Картера в Кэмп-Дэвиде в 1978 году перспектива мира на Ближнем Востоке перестала быть миражом.
Кастровская Куба в непосредственной близости от отчего дома стала теперь стратегически изолированным аванпостом. Не являясь больше трамплином для революции на континенте и наглядным свидетельством глубокого проникновения Советского Союза в сферу влияния США, утратив значение базы для более скромных региональных устремлений в Центральной Америке, кубинский режим теперь лишен своего главного союзника, своего спонсора, поставщика вооружений и субсидий. Кастро счел интерес Китая в использовании прибыли как стимула экономического развития идеологически подозрительным, и распад Советского Союза, казалось, подтвердил его опасения, что либерализация была крайне заразной инфекцией, которую необходимо подавить в самом начале. Поскольку кастровская Куба теперь не выглядит будущим латиноамериканской политики, самосохранение диктует самоизоляцию.
С окончанием холодной войны изменилось также представление о глобальной безопасности. По мере того как вероятность ядерной войны между двумя сверхдержавами шла на спад, проблема распространения ядерного оружия стала по-новому насущной, и международная договоренность о том, каким путем его остановить, по-видимому, стала более достижимой. В то время ни Северная Корея, ни Иран не выглядели претендентами на обладание ядерным оружием, которыми они стали позднее. Но отказ Индии от нераспространения был более чем подозрительным, и его влияние на Пакистан было вполне очевидным. Тайное приобретение Израиля также не было секретом. Тщательно отслеживались и попытки, предпринимаемые Южной Африкой. Проблема явно становилась все более значительной.
Сохранение мира в странах и регионах, не способных сделать это собственными политическими усилиями или подвергнувшихся сильным разрушительным воздействиям извне, стало еще одной трудной проблемой. Во время холодной войны любая реакция на возникшую гражданскую войну неизбежно вела к расширению конфликта сверхдержав, и это само по себе сдерживало развитие ситуации. После холодной войны коллективные усилия по поддержанию мира осуществлялись как законные и практикуемые действия, предпринимаемые на региональной или международной основе. Но возникали нескончаемые вопросы относительно обязательств участников операций по сохранению мира, распределения полномочий и того, за кем остается политическое руководство.