Главный приз

Тут мальчишка дал такое чёткое описание подкатившего мужика, что Филинов только подивился.

Мужик, уже старый, все тридцать, небось, волос чёрный, лицо приятное. Одет хорошо. На руке дорогие часы. Бабёнка на него только глянула, и сразу растаяла. Он, свидетель, это сразу понял, у него глаз-алмаз.

Где это было? А на ступеньках у входа в развлекательный центр. Там ещё группа выступала — «Бешеные кони». Народищу было — жуть. Билетики с рук уходили влёт. Мальчишка мечтательно зажмурился и почмокал губами.

Составить фоторобот? Не вопрос.

Филинов отправил мальчишку в лабораторию. Уставился в экран, где всё ещё красовался плакат популярной группы. А ведь Настя с Эдиком собирались именно туда. И Кашкина пошла без Эдика. Одна. Потому что студент нашёл себе другую. А потом уехала от центра на случайной машине. Филинов даже вспотел на своём стуле. Расстегнул верхнюю пуговку рубашки и ослабил ненавистный галстук.

Когда это было? Дело с таким же, уверенным в себе свидетелем. Да, случай с пропавшими детьми. Пожилая женщина, главный свидетель защиты, давала показания с уверенностью танка. Филинов вспомнил её лицо — широкое, добродушное лицо пожилой дамы. Что-то там было неприятное, в этом деле. Он попытался вспомнить, но махнул рукой. Некогда.

Следователь ткнул кнопку коммуникатора и вызвал на экран опись найденных при охраннике Кисине вещей. Дело фирмы «Бейбиберг» висело на нём надоедливым грузом, и начальник уже намекнул, что явное самоубийство охранника не стоит драгоценного времени. А ваши догадки, господин Филинов, без прямых доказательств есть смятение ума и суета сует.

Глава 29

— Командир, люк заело. Командир!..

Хлопнуло, взвизгнуло рикошетом. Константин, кашляя от гари, забившей горло, пытался докричаться по рации до группы. Сизый дым висел в воздухе, ел лёгкие. Ещё немного, и они поджарятся вместе с машиной. Глухо гремело, хлопало, тошно взвизгнуло над головой, металлом по металлу. Рикошет. Броню нельзя пробить, но экипаж можно поджарить. Он вспомнил берег реки, воду, такую холодную, что ломило ноги. И раков, которых они варили на берегу в котелке. В чёрном, закопчённом от огня котелке. Никогда не буду варить раков живьём, подумал он. Если выживу.

— Командир!..

Палата для особых пациентов напоминала аквариум. Чистая, зелёная от гигиенической краски на стенах, и с пузырями капельниц вместо стеклянных камушков. И пациент, что лежал на больничной кровати, напоминал декоративного сомика. Такой же неподвижный, слабо шевелящийся при дыхании, с длинными усами пластиковых трубок.

Маленькие, одноместные палаты для сложных пациентов размещались в крыле здания, где был отдельный выход. Центральный вход в больницу, недавно отремонтированный и обновлённый до неузнаваемости, нависал над просторным двором как нос броненосца, рассекающего бурные воды. Здесь, на широких каменных ступенях, проводили конференции, сюда водили делегации, и любили давать интервью светила медицины.

Лечащий врач недавно ушёл, и в палате стояла тишина. Подмигивал зелёный огонёк прибора у кровати, поблёскивала в свете заходящего солнца, пробившегося сквозь неплотно закрытые жалюзи, трубка капельницы.

Служащая отдела гигиены, а попросту уборщица, Ларочка, вошла и прикрыла за собой дверь. Ларочка поставила на пол набор «Всё для гигиены», на деле представлявший собой пластиковый контейнер с флаконами и креплением для швабры, и посмотрела в окно. Багровый диск солнца уже коснулся верхушек домов на городской окраине. Пациент тихо дышал, мерно подмигивал огонёк в приборе.

Ларочка взяла флакон с чистящим средством и отлила немного в ёмкость для воды. Потом ей пришлось встать на колени и заползти под кровать. Крышечки флаконов были её проклятием, и всегда норовили укатиться как можно дальше.

— Где же она… — сказали прямо над ней, и Ларочка застыла с крышечкой в руке. Она не услышала, как открылась дверь. Возле кровати топтались ноги лечащего врача Игорь Палыча. Его растоптанные, сношенные до прозрачности кроссовки знала вся больница.

Туфли потоптались возле неё, и двинулись к капельнице. Зашуршало, в капельнице тихо булькнуло. Потом что-то звякнуло, врач тихо выругался, а Ларочка, собравшаяся уже вылезти из-под кровати, застыла на месте. Потому что этот человек не мог быть Игорь Палычем.

Вся больница знала, что Игорь Палыч никогда, никогда не ругается. Тем более такими словами. Это знали все. Врач принадлежал к какой-то редкой вере, которая запрещала много разных вещей. Сослуживцы жалели коллегу, частенько крутили пальцем у виска, а начальство смотрело на странного сотрудника с юмором. Потому что Игорь Палыч был настоящий профессионал и всегда горел на работе.

— Ну вот и баиньки, — сказал человек, притворившийся врачом. Качнулась пластиковая трубка, прошелестели по полу кроссовки, и чужие ноги подступили вплотную к изголовью кровати. Где лежал и тихо спал дядя Костя.

Дядя Костя давно не буянил, не рвался залезть под диван или зарыться в цветочный горшок. Теперь он всё время молча лежал, уставившись невидящими глазами в потолок, если не спал.

Ларочка вытянула шею и осторожно выглянула из-под кровати. Она увидела зелёный комбинезон врача, чужие руки, протянутые к капельнице. А дядя Костя неожиданно сказал совершенно нормальным голосом:

— Витёк, ты, что ли?

Ларочка вскочила на ноги. За это короткое время случились три вещи: ладонь мнимого врача дёрнулась вниз, к пациенту; рука больного метнулась навстречу; человек в зелёном комбинезоне согнулся и застыл над изголовьем кровати.

А потом дядя Костя откинул одеяло и сел. Он поднялся на ноги, а мнимый врач так и стоял, согнувшись. Тогда дядя Костя легонько толкнул его ладонью, и тот медленно повалился на одеяло.

Ларочка подошла ближе, и увидела незнакомого человека. Тот, скорчившись, лежал на кровати, и зажимал рукой левый глаз. Другой был закрыт и обильно сочился слезами.

— Чего стоишь, девка, помогай. — Константин принялся стаскивать зелёный комбинезон с незнакомца.

— Дядя Костя, чего это он?

Константин принялся надевать на себя реквизированный комбинезон.

— Ну, Витёк, ну, удружил, — пробормотал он под нос, затягивая лямки. — Уж так удружил, век не забуду.

Лже-доктор, названный Витьком, шевельнулся и просипел что-то невнятное. Константин нагнулся над ним и прижал пальцы к его шее. Витёк затих. Ларочка испуганно пискнула, и Константин сказал:

— Не бойся, не насмерть. Хотя надо бы за грехи его прошлые.

— Дядя Костя, если ты муж моей тётки Кати, это не значит, что тут можно людей убивать! — возмутилась Ларочка.

Константин опять уселся на кровать, и принялся натягивать на ноги кроссовки, снятые с Витька.

— Дурёха, — сказал спокойно. — Это не я его, а он меня убивать сюда пришёл. Соображать надо. У тебя что, голова или тыква?

— Это у тебя теперь не голова, а тыква, — с достоинством ответила Ларочка, обидевшись на дядьку. — Это не я в горшки с цветами вчера закапывалась.

— И ты бы зарылась, если бы такое повидала, — Константин поднялся с кровати, потопал обутыми в кроссовки ногами. — Не стой столбом.

Вместе они обрядили обездвиженного Витька в больничную пижаму, повернули лицом к стене и прикрыли одеялом.

— Вот и баиньки, Витёк, — ухмыльнувшись, сказал на прощанье Константин. Они вышли из палаты. Впереди шагала Ларочка, держа перед собой швабру и набор чистящих средств «Всё для гигиены».

***

Следователь повертел на экране составленный по описанию мальчишки портрет предполагаемого маньяка. Повернул в фас, профиль.

— Я ехала домо-о-ой, — пропел дребезжащим тенорком, — душа была полна…

— А чем полна душа у тебя, а? — спросил, обращаясь к портрету. — Эх, ты.

— К вам везут свидетеля, — бодро доложила Леночка. — Можно, я кофе пить пойду?

— Иди, иди, — пробормотал Филинов, погружаясь в список вещей Кисина.

Он знал, что время обеденное, полицейские тоже люди, и раньше чем через час он свидетеля не увидит.