Страница 8 из 48
ГЕРОЙ КАВКАЗА
Ипполит Александрович Вревский родился в 1813 году; где и кто была его матушка — неизвестно. В девять лет благодаря хлопотам отца получил титул и фамилию; учился в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, на класс старше Лермонтова. Закончил в чине прапорщика и тут же поступил в военную академию. В экспедициях и сражениях участвовал с 1838 года и до смерти, то есть двадцать лет ходил в атаки, готовился умирать, убивал сам и наводил страх на горцев. Вся его военная жизнь (а другой он не знал) связана с Кавказом.
В 1840 году жил в Ставрополе, успевал и усмирять Чечню и принимать гостей: Лев Сергеевич Пушкин, декабрист Назимов, А. А. Столыпин, да и поручик Лермонтов, сосланный за год до смерти на Кавказ за дуэль с французским бароном де Барандом, бывали здесь частыми гостями.
С 1841 года Ипполит Александрович принялся гоняться за Шамилем, ну и продолжал разорять чеченские сёла. В этот год он оплакал смерть однокашника и друга Михаила Юрьевича и погулял на крестинах розовощёкого младенца у старого приятеля генерала Варпаховского[9].
Может быть, малютку для смеха даже дали подержать хмурому, впрочем, довольно любезному на людях, молодому офицеру. Тогда ли она уже очаровала его или позже — доподлинно неизвестно, но спустя шестнадцать лет женился он именно на ней. Правда, после смерти своей черкешенки, а так, верно, другой жены бы не искал. «Население терских станиц резко отличается по красоте обитательниц от прочих жителей Северного Кавказа...» — пишет некий В-ский, служащий в тех местах[10].
Этот юноша объясняет, что здесь черкесская кровь перемешалась с русской казачьей (так как терских горянок казаки взяли в обычай воровать у мужей), так что детки от таких «браков» случались прехорошенькие — «дикость» смирялась славянскими чертами.
У Ипполита Александровича повенчанная жена была как раз терская горянка, и дети его носили фамилию Терских.
В-ский описывает, как проходили дни в крепости Грозной, сооружённой ещё генералом Ермоловым. «Кавказский офицер, — говаривал Ермолов, — непременно должен либо спиться, либо жениться на женщине лёгкого поведения». Офицеры убивали время в пирушках или за «зелёным» столом... «Каждый день с песнями и плясками несколько рот приходили в гости друг к другу. И не по одному разу». Пирушки. Ссоры. Дуэли. Таинственный Кавказ. Интересно, как чувствовала себя Юлия Петровна среди гор, разномастной публики, военного быта? Что стоит за её словами: «...и вспомнилось детство мне. Былой Кавказ...»?
Наверное, ей было хорошо. Дети и молодые девушки всюду живут по особым законам и на особом положении.
«Трудно описать чувства при первом походе, надобно самому их испытать, — восклицает В-ский и всё-таки описывает с обезоруживающим милым озорством. — Лихорадочность. Чудовищные фантазии. То орудия наводят на меня, но я не боюсь: тем лучше — я поучу вас, как надо умирать». Кого? Да всех, всем он покажет свою смерть бесстрашного героя. Но тут мечта меняется, и он, забывая, что должен упасть замертво, уже даёт советы генералу, да вот тому же Вревскому, подъехавшему спросить, как лучше расположить орудия. В-ский, прищурив глаз, отвечает, и генерал стремглав бросается исполнять приказание. «И совестно мне, — думает В-ский, — и вместе с тем, что же, если я так умён?!» И пусть уж лучше дальше не убьют, а ранят. Это приятнее. Пошлют в отпуск, родные не сразу заметят повязку, матушка только зарыдает, ну да это ничего. «Нет, тебя не ранят, а убьют», — шепчет чей-то голос зловещий. В-ский вздрагивает и видит, что рассвело. Да, понимает он, меня убьют. И всерьёз грустит, что у него нет невесты. Кто будет рыдать и хранить верность его гробу? Да и всё предыдущее: генерал с просьбой, повязка на лбу, отпуск — с невестой выходило гораздо интереснее.
А дальше поход. ДЕЛО. И В-ский разочарован. «...Потом все завалились спать. Неужели все походы против горцев таковы? А в газетах так красочно пишут о кровопролитиях. На деле же несколько горцев ездили вдоль нашей цепи и вяло перестреливались».
Думаю, что не все походы против горцев таковы. С момента присоединения к отряду Вревского (а об этом В-ский обмолвился) сделалось, наверное, достаточно кровопролития. Не так всё это безобидно, и, может, славный юноша отчасти и поэтому не написал больше никаких воспоминаний. А может, был удачлив, и Бог хранил.
Вревскому эти грёзы не показались бы смешными, и за ним водилась жажда геройства. Ещё в 1840 году, чтобы попасть в герои сразу, да ещё с приятелем-декабристом А. II. Беляевым, капитан Вревский решил отбить у черкесов пушку. Так, не напрягаясь, между шампанским и преферансом. Черкесы прямо протелепатировали намерения молодого барона и пушку, постреляв по русскому лагерю, всегда увозили. А потом и вовсе перестали таскать за собой. Может, кто и украл её, но не Вревский. Это факт. Быстрое геройство не состоялось.
Вревский специализировался на набегах. Быстро продвигаясь по службе (значит, хорошо набегал), уже в 1845 году сделался командиром Навагинского пехотного полка (его «невесте» четыре года). Затем ещё несколько лет непрерывных набегов, разорений, вылазок — и он командир 1-й бригады 19-й пехотной дивизии. С 1852 года уже начальником Владикавказского военного округа успешно охранял русскую пограничную линию от покушений Шамиля.
С 1856 года — генерал, назначенный командовать войсками Лезгинской кордонной линии. Женился на Юлии Петровне, юной, нежной и прекрасно образованной, но из формы не вышел: весь пятьдесят седьмой и пятьдесят восьмой годы удачно смирял Чечню. В 1858 году окончательно прижал Шамиля, разорив сорок аулов и взяв три каменных укрепления с орудиями. Когда он возвращался в крепость, в крови и копоти, что чувствовала его юная жена? Бежала ли ему навстречу, бросалась ли на шею?
20 августа 1858 года при штурме аула Кетури уложила барона чеченская пуля. Ипполит Вревский так увлёкся атакой, что забыл, как опасен укреплённый аул, где каждая сакля — крепость. Его погубил азарт человека, любящего драться. Сослуживцы отмечали, что это «...чуть ли не единственный пример в Кавказской войне смерти в бою генерал-лейтенанта».
В Телави его привезли на арбе. Через два дня он умер. Шамиль чуть не спятил от радости, Юлия плакала.
Генерал Н. И. Вольф в некрологе заверял:
«И. А. Вревского будет оплакивать весь Кавказ, ибо он был из тех генералов, которые воспитывались в преданиях школы генерала Ермолова и сохранили дух, внушённый Ермоловым Кавказскому корпусу. Он был храбрый и правдивый, берёг своих солдат, бил горцев не на бумаге, а в бою. Шамиль три дня праздновал смерть «этого рыцаря без страха и упрёка».
Воспоминаний о «рыцаре без страха и упрёка» немного. Точнее, написали о нём только двое. Декабрист А. II. Беляев (с которым задумывалось похищение пушки в сороковом году) и личный секретарь Вревского штабс-капитан Зиссерман. Их воспоминания сходятся в оценке личной храбрости барона, который «всегда сам командовал батальоном и выбирал опасные позиции», его азарта и страсти в бою.
Беляев знал Вревского в сороковые годы, молодым, очень образованным офицером с правильными чертами лица немного южного типа, с вкрадчивой походкой и неизменным чубуком в зубах. Невысокого роста, складный кареглазый брюнет. Манера общения несколько застенчивая. В Дерптском университете он прошёл курс медицины, отчего, вероятно, имел одну оригинальную привычку: не пропускал мимо ни одного офицера с больными зубами. Всюду возил с собой ящик со щипцами и наводил страх на жителей крепости. Беляев было подумал, что это шутка, но барон не умел и не любил шутить и как-то на глазах у приятеля мастерски вырвал зуб графу Штейнбоку. Беляев потерял аппетит (дело было за обедом), Штейнбок — сознание, а барон преспокойно сложил инструменты, откланялся и бесшумно удалился.
9
С одинаковым успехом крестины могли состояться на Кавказе и в Старице — и там, и здесь Вревский мог оказаться на правах соседа и друга, так что получается, что Ю. П. своей судьбы было не миновать.
10
Я было подумала, что это Вревский или Варпаховский, оказалось, ни то ни другое, но очень занятный материал.