Колдовские сказки

Соседка копошилась в саду, искусно подрезая кустарник.

– Присмотришь за моей растительностью? – изобразив смущенную улыбку, Киата бросил ей ключ. Она легко поймала его.

– Уезжаешь?

– И, наверное, надолго, – кивнул он. – В Айсендул.

– Ничего себе! – удивилась она. – Ну, счастливого пути!

– Спасибо.

Он поспешно ретировался на свою территорию. Колдун не любил говорить о предстоящей охоте. Вот после – сколько угодно. Правда, говорить обычно было не с кем.

Покончив с прощаниями, Киата проследовал в гараж, шлепнулся на сиденье своего нагвиорта, бросил на соседнее сиденье сумку, удобно уложил руки на подлокотники и рванул с места. Транспорт послушно следовал мысленным приказам. Вывернув на улицу с подъездной дорожки, Киата еще прибавил ходу.

С изобретением этих невероятных средств передвижения Город стал удивительно удобным для жизни местом. Вечная проблема этого мегаполиса – расстояния – перестала являться таковой. Конечно, такое масштабное изобретение приживалось с трудом, но восхищенные его удобством жители готовы были терпеть временные трудности. Как обычно без всякой официальной регламентации, люди интуитивно подстраивались друг под друга. И хотя нововведение появилось лишь этой зимой, но к концу весны уже выработался своеобразный кодекс поведения на дорогах. И это было очень кстати, поскольку транспорта на улицах становилось все больше и больше.

Можно считать, что степи Айсендула начинаются прямо за холмом. Правда, их приграничные города начинаются намного дальше, но вся эта земля как будто уже никому не принадлежит. Кто-то здесь живет, конечно. Немногочисленные полудикие племена, для защиты от которых айсендульцы строят свои крепости, хотя те даже не пытаются на них нападать, поскольку с первого взгляда понятно, что варварам бесполезно тягаться с военной мощью этого царства. Но мужественным и романтичным воинам Айсендула слишком нравится эта гипотетическая опасность, позволяющая наполнить жизнь постоянным ожиданием, формирующая цель жизни этих странных людей.

Нагвиорт проворно взобрался на вершину холма и начал долгий спуск. Город заканчивался здесь, наверху. Впереди расстилалась бескрайняя равнина, неправдоподобная гладкость которой лишь изредка нарушалась небольшими одинокими холмами. Прямая, как стрела, дорога разрезала надвое колеблющийся океан свежей весенней травы. Над этой зеленой бесконечностью полоскалось выцветшее небо, окаймленное по краю густой стайкой крохотных облачков, а больше здесь ничего не было. Очень скоро начало казаться, что нагвиорт стоит на месте, что в мире ничего не меняется, и больше уже никогда ничего не произойдет. Дорога уходила в вечность, где был способен двигаться только ветер.

До самого вечера Киата так никого и не встретил. Он несся с сумасшедшей скоростью, сам того не замечая, на ходу жевал булку, а взгляд его замер где-то на границе земли и неба. Он восхищенно наслаждался дорожной бесконечностью, в которой шевелились смутные ощущения, тени забытых снов и детских мечтаний, призраки мыслей о том, что было и что могло бы быть, а в общем, ничего ясного, ничего конкретного. Он сам переставал существовать, но был далек от сожалений об этом. На смену ему пришло какое-то новое, неведомое существо, которое, когда подошло время, растворилось в сгустившихся сумерках. Именно за это Киата и любил дорогу.

На ночь он остановился у огромного дерева, невесть каким ветром занесенного в самое сердце степи. Остановив нагвиорт неподалеку, Киата приблизился к дереву и слегка погладил шершавый ствол. Видимо, могучему хозяину этого участка степи понравился такой подход, поскольку спал охотник на твердой земле как убитый и проснулся утром невероятно бодрым. Он позавтракал, прислонившись спиной к стволу, который казался теплым и очень удобным.

Киата с детства владел этим даром – приручать. Он умел тонко чувствовать настроения, не только людей и животных, но даже вещей и мест. Ребенком он верил в то, что дома, улицы, города – все они по-настоящему живые, обладают душой и памятью, размышляют, как-то воспринимают приходящих к ним людей. Он умел понравиться незнакомому месту, всегда знал, куда можно ходить, а куда не стоит. Он ловко пользовался тем, что предлагает ему окружающая обстановка, но точно угадывал, когда лучше убраться. Эта способность и послужила тому, что его учитель заприметил паренька и предложил пойти в охотники.

После завтрака Киата снова загрузился в транспорт и продолжил путь. Он рассчитывал уже к вечеру добраться до Шоллга. Это верхом дорога занимает суток десять, а нагвиорты несутся со скоростью, противоречащей нормальным человеческим представлениям о возможном. Охотник со слов опытных путешественников знал, что эта дорога ведет прямиком до Шоллга, но вот как он будет ориентироваться в самом городе, он не очень себе представлял. Адрес – не карта, и чтобы найти нужный дом, придется спрашивать, а много ли айсендульцев владеют хумейским? Впрочем, среди стражей границы, живущих так близко к Городу, такие могут и найтись. Но эти сложности мало волновали Киату, твердо вознамерившегося очаровать этот незнакомый, романтический город-крепость.

Рельеф изменился. Теперь поверхность земли была смятой, словно неаккуратно брошенное покрывало. Попадались провалы и овраги, один раз путь охотника пересекла река, через которую был переброшен довольно шаткий мостик. Временами слева блестела синяя лента Тэйса, к которой стремились всевозможные кустики и тонкие, качаемые ветром деревца. Они толпились вдоль берегов, давая приют мелкой живности. Потом Тэйс повернул в сторону, а Киата поехал прямо. Лишь один раз он разминулся с айсендульской повозкой, да наблюдал вдалеке стаю диких собак, которые, завидев нагвиорт, остановились и долго провожали его взглядом. А вскоре после этого посреди степи показались крепостные стены. Спустя полчаса Киата притормозил у огромных ворот Шоллга.

3.

Город пленял своим мужественным очарованием. Высоченные конусы сторожевых башен, на вершинах которых прохаживались хмурые стражи, крупные, сглаженные ветрами камни крепостных стен, бело-голубые трепещущие флаги. Завидев путника, стражи отворили тяжелые ворота, пропуская его внутрь. Каков тогда смысл подобных мер предосторожности, если впускают всех подряд? Киата, впрочем, не имел желания возмущаться тому, что его не остановили.

Улицы Шоллга вряд ли были уже тех, что в Городе, но казались таковыми: никаких садов, – каменные стены вздымались рядом с тротуаром. Высокие мрачные здания безжалостно стискивали улочки, и весь город казался огромным старинным замком с небом вместо высокого потолка. Киата остановил нагвиорт и восхищенно задрал голову, любуясь непривычными очертаниями местной архитектуры. Все здесь было пронизано угрюмой твердостью духа, преисполненного решимости выстоять перед лицом любых ударов стихии. Невольно Киата начинал проникаться мужественной философией воинов степей. Он лучезарно улыбнулся городу, и в острых шпилях его башен вдруг заплясали солнечные блики.

– Ну и ну, парень! Ты что, потерял лошадь?

– Не потерял, – буркнул Киата, недружелюбно покосившись на незнакомца, который с восторгом разглядывал его транспортное средство. Мужчина был постарше охотника, смуглая кожа и темные волосы выдавали в нем айсендульца, да и одет он был в соответствии с местными традициями – в короткую кожаную куртку и узкие меховые штаны, но вот на голову было намотано нечто вроде тюрбана, – подобные можно было увидеть разве что на некоторых путешественниках из-за моря. Горящим взором исследователя он ощупывал нагвиорт вместе с его возницей.

– Ты ведь из Города, – утвердительным тоном сказал незнакомец. – Я так и подумал. Только там носят такие балахоны.

– Хумейцы тоже их носят, – неуверенно возразил Киата.

– Только в Городе и только зимой, уверяю тебя. Им ведь кажется, что у вас там ужасно холодно. Хотя их собственные тоги и плащи ненамного лучше.

Киата пожал плечами, не желая ввязываться в дискуссию, но вдруг сообразил: вот он человек, говорящий по-хумейски! Осталось только спросить его, как добраться по нужному адресу.