Ханами

В Сейрейтей пришла весна. Еще совсем недавно неявная, теперь она уверенно заявляла о себе повсеместным цветением сливы. Слива была везде: и в роскошных садах богатых семей Сейрейтея, и на городских улицах, и в крошечных двориках в расположении тринадцати отрядов. Откуда-то из розовой дымки цветов подавала голос маленькая птичка угуйсу, твердя о том, что весна – вот она, уже здесь, и нечего спорить с этим фактом. Синигами, едва закончив дежурство, собирались небольшими группами и подавались в сады и парки любоваться цветами, неизменно припрятав в рукаве традиционную бутылочку. Спорили о том, когда в этом году зацветет сакура, и сколько продлится цветение. Настроение было традиционно нерабочее.

Кучики Бьякуя не любил весну, в особенности краткий период цветения сакуры. Сакура будила ненужные воспоминания. В эту неделю он всегда уходил с головой в работу, загонял себя до изнеможения, чтобы оставалось только одно желание – упасть и уснуть. И он был единственным человеком в Сейрейтее, который только радовался тому факту, что всеми любимое время цветения сакуры обычно совпадает со сдачей годового отчета.

Прежде Бьякуя, как истинный самурай, любил цветущую сакуру. Даже немного больше, чем положено, недаром же истинная форма его занпакто так похожа на опадающие вишневые лепестки. Мог ли он тогда подумать, что эти нежные бело-розовые облака, на краткое время окутывающие весь город, будут однажды причинять такие страдания. Это случилось весной, когда цвела сакура.

Но весна не виновата, и сакура не виновата ни в чем. И каждый год ему приходила в голову мысль, что он проявляет недостойную слабость, позволяя эмоциям взять верх над разумом, и тогда он мужественно отправлялся любоваться цветами. Бьякуя всегда проводил этот ритуал в компании одного лишь занпакто, который держал на коленях. Он всматривался в покрытые белым туманом ветви, заставляя себя видеть только цветы и думать только о цветах. Порой это удавалось, и тогда ритуал приносил ясность и спокойствие, как когда-то давно, и он уходил из сада умиротворенным. Порой не удавалось, и тогда Бьякуя грустил и ничего не мог с этим поделать. Это в Мире живых пятьдесят лет – целая жизнь, а здесь совсем другой счет.

Каждый раз Бьякуя немного затягивал с началом работы над годовым отчетом, втайне надеясь по запарке пропустить краткий период цветения. Но это почему-то так и не удалось ни разу. В этот год было даже в чем-то проще: достаточно было выгнать из штаба лейтенанта. Бьякуя уже отвык от прежних объемов работы, да и перестал вникать в некоторые дела, полностью поручив их Абараю. Пока разберется, что к чему, даже думать о сакуре будет некогда.

Ренджи напал на Рукию сзади. Незаметно подкрался, мощным прыжком набросился, сгреб в охапку и торжественно объявил:

– Попалась!

– Ренджи, идиот! – Кучики, извернувшись, попыталась пнуть его под зад, но не попала. – Я же так тебя когда-нибудь убью! А кстати, – вдруг спохватилась она, – что это ты тут делаешь?

Действительно, лейтенанту шестого отряда вроде бы нечего делать на территории тринадцатого. Ренджи на всякий случай огляделся и сообщил:

– Тайчо совсем с катушек слетел. Велел мне выметаться из штаба и поискать себе занятие где-нибудь в другом месте.

– Так и сказал? – Удивилась Рукия.

– Ага. И мне показалось, что он вознамерился делать мою работу. Потребовал передать ему мои бумаги. Ты не знаешь, что это с ним?

– Понятия не имею, – Рукия пожала плечами. – Но слушай, тебе разве не надо делать годовой отчет?

Ей вдруг пришло в голову, что Ренджи будет делать этот отчет впервые в жизни. Он стал лейтенантом прошлой весной, в то время, когда она сама застряла в Мире живых, и на тот момент со всей отчетностью уже было покончено. Ей и самой придется делать это в первый раз, но она стала лейтенантом настолько недавно, что даже понятия не имеет, с какой стороны вообще за это браться. Рукия надеялась только на помощь капитана Укитаке, он наверняка не бросит ее одну в таком деле. А вот Ренджи наверняка придется со всем справляться самому.

– Надо, – кивнул тот. – Но если честно, – он смущенно оскалился, – мне так неохота! Да успею я! – Ренджи уверенно махнул рукой. – Еще куча времени, а у меня почти все готово. А тебе ведь тоже надо его писать?

– Да, но я вообще не представляю, что надо делать. Надеюсь только, что капитан Укитаке поможет.

– На самом деле, это ты должна ему помогать, – заявил незаметно подошедший сзади Иба. – Годовой отчет – это дело капитанов. Традиционно лейтенанты помогают в его составлении, собирают данные, готовят кое-какие бумаги. Просто в некоторых отрядах капитаны полностью перекладывают эту работу на лейтенантов или других офицеров.

– Вот как? – Удивилась Рукия и вдруг хихикнула. – Интересно, кто пишет отчеты в одиннадцатом?

– Не знаю, – пожал плечами Ренджи. – Никогда не задавался этим вопросом. Аясегава, наверное.

– Точно, – подтвердил Иба, тоже бывший боец одиннадцатого отряда. – Абарай, ты с этим не затягивай, если хочешь попасть на ханами.

– Ханами? – Переспросил Ренджи. – Сакурой любоваться?

– Именно. Мацумото традиционно собирает компанию лейтенантов. И вас обоих тоже позовет, если еще не звала. Вы ведь в первый раз с нами?

– Да, – кивнул Абарай. – В том году я еще не был лейтенантом в это время.

– Ну вот. Поэтому я и говорю: не затягивай с отчетом. Будет обидно, если капитан Кучики тебя с нами не отпустит.

– Ладно, ладно, я успею, – отмахнулся Ренджи. – А кто еще будет?

– Надеюсь, в этот раз все соберутся. Сасакибе, правда, под вопросом, да еще Хисаги. Он только глаза таращит и ничего не говорит.

Лейтенанта Хисаги, пожалуй, можно было понять. Когда его капитаном неожиданно стал тот самый человек, который произвел на него столь сильное впечатление в детстве… Стоило видеть их первую встречу, когда только что назначенный на свой прежний пост капитана девятого отряда Мугурума Кенсей пришел знакомиться с теперь уже своим лейтенантом. Увидев разрисованную физиономию Хисаги, он удивленно моргнул и спросил:

– Что это у тебя за рисунок?

Нужно было видеть, как растерялся Хисаги. Как рассказать, и надо ли, что это тот же самый рисунок, который виднеется в разрезе косоде капитана? Потом-то он во всем признался, и даже Кенсей вспомнил мальчишку, которого однажды спас. Хисаги обожал своего нового капитана. Да и смотрелись вместе они просто феерически: эти суровые лица, одинаковые татуировки, форма без рукавов, не скрывающая развитую мускулатуру, – сразу видно, что парни из одного отряда. Некоторые офицеры, глядя на них, тоже начали убирать рукава с формы, и было мнение, что скоро у девятого отряда появится собственный стиль.

Словом, Хисаги был совершенно счастлив работать под началом Мугурумы Кенсея. Даже прежнего своего капитана, собственными руками убитого, почти перестал вспоминать. И можно было не сомневаться: если Кенсей просто намекнет, что лейтенант ему нужен в штабе, Хисаги без колебаний останется. Впрочем, глядя на Мугуруму, лейтенанты склонялись к мысли, что он этого не сделает.

Выбравшись утром на улицу, Ренджи обнаружил, что сакура зацвела. Это было единственное вишневое дерево, растущее возле казарм шестого отряда. Но, даже глядя на это единственное деревце, Абарай уже представлял покрытые бело-розовой дымкой улицы Сейрейтея, там, за пределами расположения отрядов. А значит, сегодня вечером Мацумото соберет всех лейтенантов на условленной поляне в городском парке, а если Мацумото, значит, будет пьянка, независимо от повода. Ренджи ждал этого события целую неделю, но сегодня… Вот же!..

Дело в том, что Абарай серьезно запустил порученную ему работу над отчетом. Капитан с завидной регулярностью выставлял его из кабинета, предлагая заняться чем-нибудь другим, например, работой с личным составом, и Ренджи с радостью хватался за эту возможность: работа на свежем воздухе всегда нравилась ему гораздо больше. Но отчет в любом случае должен быть закончен. Сегодня. До вечера. Край.