Страница 4 из 10
Флорентийское произношение гортанных звуков, когда зачастую звучание буквы «к» заменяется на «х», невозможно ни с чем спутать. Конечно, это не единственный признак флорентийского «диалекта». Есть, как я понимаю, еще несколько признаков. Например, флорентинцы часто употребляют слова с уменьшительно-ласкательным суффиксом ino, а также «проглатывают» буквы, и где надо и где не надо сокращают слова.
Впрочем, о произношении и диалектах пусть лучше рассуждает Данте16. Может быть, он ещё допишет свой трактат De vulgari eloquentia17 о народном итальянском языке, который, как мне известно, пока дописан только до 14-й главе 2-й книги. Великий флорентинец утверждает в этом трактате, что в Италии есть не менее четырнадцати наречий, не считая многочисленных различий внутри регионов. Тосканцам, в том числе и флорентинцам, конечно, он отказывает в том, что они говорят на народном итальянском языке:
«Перейдем к тосканцам, которые в своем несносном безрассудстве явно притязают на честь блистательной народной речи. И тут упорно безумствует не только простой народ, но, как нам достоверно известно, упорствуют также и очень многие именитые мужи». 18
Вот такой бескомпромиссный Данте. Надеюсь, он не попадет в руки своих соотечественников, которые официально пообещали его сжечь ко всем чертям.
Но что-то я увлекся. Продолжим. В общем, я был уверен, что Сеньор Никколо является уроженцем Флоренции или Тосканы. Но что это мне давало? Одновременно ничего и вместе с тем очень многое.
Мои размышления прервал грубый голос:
– Стой, приятель! Ну ка остановись, говорят тебе!
От стены заброшенного монастыря францисканцев отделились четыре фигуры и приблизились ко мне. Сразу было понятно, что мне «повезло» повстречаться с неаполитанскими ночными грабителями, которые обирают запоздавших одиноких путников. Такие ребята в живых никогда никого не оставляют, чтобы не было свидетелей. В этом обычае есть определенный смысл – ведь за грабеж могли запросто повесить на виселице, что, согласитесь, никому не понравится.
Я так увлекся своими мыслями, что не заметил притаившихся под стеной монастыря этих любителей наживы. Хотя их было как минимум четверо, бежать я не собирался. Я остановился и сказал:
– Доброй ночи, синьоры. Вы что-то хотели?
Возможно, в другой ситуации, не будь со мной оружия, я бы предпочел убежать, тем более, что сейчас при мне было целое состояние – двести золотых флоринов, спрятанных в мешочек и засунутых за пазуху, аванс от синьора Никколо, – но при выходе из замка мне отдали мой болонский меч, и поэтому волноваться мне не следовало. Волноваться должны были остановившие меня грабители. Этот меч мне подарил Джакопо Гоцци из Болоньи.
После отъезда из Милана я целый год прожил в Болонье, прежде чем отправился на юг, и довольно близко сдружился с Джакопо, который в то время с полным правом считался одним из самых лучших фехтовальщиков в городе. Почти год я посещал занятия Джакопо Гоцци, и, смею вас уверить, кое-чему полезному у него научился. Перед отъездом из Болоньи он подарил мне один из своих мечей. Это был болонский легкий меч с узким лезвием средней длины и с небольшой рукоятью из слоновой кости. Его ножны были сделаны из прочной тисненой кожи.
Главное отличие болонского меча от своих «собратьев» заключается в небольшой рукояти, из-за чего указательный палец должен перекидываться через перекрестье. Признаться, я долго привыкал к такому способу удержания оружия, но, в конце концов, даже признал его эффективным. Имелся у меня и второй меч, но это был настоящий длинный рыцарский меч с широким лезвием. Однако, я пользовался им редко, предпочитая для повседневного использования подарок Гоцци.
За последние четырнадцать лет этот болонский меч побывал во многих делах, но он по-прежнему находился в отличном состоянии. Нужно признать, что в моем родном Милане делают прекрасные доспехи, а вот оружию там уделяют меньше внимания, чем следовало бы.
Между тем головорезы окружили меня со всех сторон, зайдя, конечно, и мне за спину. Для них нет ничего приятней и безопасней, чем стукнуть дубинкой честного человека по голове, а когда он упадет, потеряет сознание или не дай Бог, уйдет в мир иной, обобрать его, достав из его карманов всё, что там отыщется.
– О, да он пьяный, Антонио, – весело сказал кто-то из них. – Он, наверное, все свои денежки пропил. Вернее наши денежки пропил.
Пьяным я не был. Возможно, воздух свободы меня, как говорится, и опьянил, и поэтому я несколько раз споткнулся. Со стороны меня, наверное, можно было принять за человека, выпившего в большом количестве вина, хотя на самом деле это было не так. Меч из ножен я не доставал, зато снял со своих плеч плащ и обмотал им левую руку. У нападавших я мечей не заметил, они были вооружены увесистыми дубинками и кинжалами.
– Эй, приятель! У тебя деньги есть? Сколько у тебя осталось карлино?19
Ссориться тогда мне совершенно ни с кем не хотелось. Я был настроен очень мирно и дружелюбно. Зачем ссориться, если можно попробовать выпутаться из сложившейся ситуации мирным путем? Поэтому я сказал:
– С собой у меня денег нет. Но если вы проводите меня ко мне домой, то я подарю каждому из вас по пять карлино.
Они переглянулись между собой. Похоже, раньше им никто ничего подобного не предлагал, и поэтому они оказались в некоторой растерянности. Но тут один из грабителей угрожающе поднял свою дубинку и сделал шаг вперед.
– Хватит шутить! Вынимай свой кошелек или умрешь!
Вместо кошелька я вынул меч. Я с удовольствием услышал звук, с которым клинок выходил из ножен. Уже шесть месяцев мне не доводилось слышать ничего подобного. Очень приятный звук. Но еще приятней было держать в руке болонский меч. Несмотря на обычный вид, он представлял собой настоящее произведение искусства, и стоил немало денег, насколько я знаю. Его выковали в самой лучшей оружейной мастерской Болоньи, так что убивал он быстро и легко.
– Посмотри, Антонио, – прокомментировал мои действия чей-то визгливый голос, – он решил нас попугать своей палкой.
Разговаривать больше я не стал. Вместо этого за три секунды я сделал два выпада и нанес два колющих удара. Первым ударом я ранил в плечо ближайшего ко мне противника, а вторым – поразил, впрочем, тоже не смертельно, обладателя визгливого голоса. Оба раза лезвие меча вонзилось в тела грабителей сантиметра на два, не более. Причем в те участки тела, где не было жизненно важных органов или крупных сосудов. Этого было достаточно для того, чтобы отбить у них желание убивать меня.
В тишине я услышал вначале вскрики и стоны раненых, а потом их проклятия. Эти звуки свидетельствовали, что ранения можно считать поверхностными, и в ближайшее время никто из пострадавших не умрет.
Оглянувшись по сторонам, я увидел, что двое уцелевших грабителей побросали дубинки, и подхватили своих раненых товарищей. О нападении на меня они уже не думали. Впрочем, они могли ведь и передумать, и решить отомстить. Поэтому я сделал несколько шагов назад, а потом обернулся, и быстро зашагал к пяцце Гаэтано, недалеко от которого находился дом, в котором я снимал две небольшие комнаты. За мной никто не гнался. Я был рад, что не пришлось никого убивать, что наконец-то вышел из тюрьмы, что скоро смогу отдохнуть у себя дома. Воздух свободы опьянил меня, и я был само воплощение гуманизма.
К дому синьоры Луизы Риолли, расположенному недалеко от пьяццы Гаэтано, я дошел часов в одиннадцать. В доме этой синьорины я вот уже восемь лет снимал две комнаты на втором этаже, чем был полностью удовлетворен. Муж сеньоры Риолли был одним из моих приятелей, погибших в 1302 году на Сицилии, находясь на службе у Карла Валуа. После своей смерти синьор Риолли оставил вдову, десятилетнего сынишку Джакопо, виллу с виноградниками, а также небольшой, но уютный двухэтажный домик в одном из тихих кварталов Неаполя.
16
Трактат De vulgari eloquentia – незаконченный трактат Данте Алигьери «О народном красноречии», датируемый 1303-1304 гг.
17
Трактат De vulgari eloquentia – незаконченный трактат Данте Алигьери «О народном красноречии», датируемый 1303-1304 гг.
18
Отрывок из трактата Данте «О народном красноречии».
19
Карлино – серебряная монета, имевшая хождение в Неаполетанском королевстве.